В шорохе листвы. 13 мелодий для двоих (Се Лянь и Хуа Чэн)
— Се Лянь, ты опять засиделся в библиотеке, а я заждался, между прочим! Если мы опоздаем и не сумеем занять лучшие места, я обижусь до скончания времен, так и знай.
Се Лянь посмотрел на лучшего друга, изображающего праведный гнев, и рассмеялся.
— Цинсюань, у нас всего лишь сменился преподаватель, а ты так торопишься на эту лекцию, словно вести ее должен сам Пикассо. Стоит ли волноваться? Парочка стульев в аудитории точно найдется.
— Ты не понимаешь, — Ши Цинсюань всплеснул руками, подхватил Се Ляня под локоть и уверенно потянул за собой. — Об этом профессоре в творческих кругах ходят легенды. Он невероятно умен и талантлив. Поверь, выставка его скульптур «Собиратель цветов» — что-то невообразимое, покажу тебе потом каталог, убедишься. Еще он красив, как демон. Не берусь судить наверняка, его фотографий не найти, но мне так сказал брат, они пересекались на каком-то светском вечере. А ты знаешь, что красивым он считает только свой банковский счет. Показатель, согласись? Именно поэтому мы должны сесть в первом ряду, чтобы получше рассмотреть Мастера.
— Я собираюсь звать его исключительно так. Другие звания будут слишком скромными.
— Если он настолько великолепен, почему я впервые о нем от тебя слышу?
— Нет, я точно обижусь! О Мастере я говорил много раз и даже сегодня отправил тебе десяток сообщений с просьбой не задерживаться. Просто ты вечно витаешь где-то в исторических облаках и все пропускаешь мимо ушей.
Возразить Се Ляню было нечего. В последние месяцы, включая каникулы, он все свободное время проводил за книгами, изучая научные труды о древности и литературу соответствующих периодов. Иногда увлекался настолько, что либо забывал поесть вовсе, либо в задумчивости тянул в рот первое, что оказывалось в пределах доступности. Бывали случаи, когда Ши Цинсюаню приходилось спасать его от употребления в пищу скомканного листа бумаги, закладки для книг или ластика. Ши Цинсюань вздыхал и заменял ни в чем не повинные канцелярские принадлежности на шоколад или питательные батончики. Поэтому то, что Се Лянь упустил факт появления в Академии именитого преподавателя, шокирующей новостью для него не стало.
Се Лянь почувствовал укол стыда и виновато улыбнулся.
— Ты прав, от меня ускользнула эта важная новость. Позволь компенсировать мою рассеянность, угостить тебя кофе после лекции и с удовольствием послушать рассказ о Мастере.
— Сяньлэ, все-таки на тебя невозможно сердиться. Но учти, что ты обязан будешь со мной посплетничать о его внешности. Иначе я тебя не отпущу.
К этому моменту они уже подошли к нужному кабинету. Огляделись — и Ши Цинсюань присвистнул, а Се Лянь изумленно приподнял брови. Занятие было назначено только для их группы, но возле входа в аудиторию вертелись студенты с разных курсов. Ши Цинсюань тронул друга за плечо:
— Видишь, сколько людей хотят на него посмотреть?
Се Лянь видел, а царящее вокруг волнение передалось и ему. Он обернулся в поисках зеркальной поверхности, не нашел ничего лучше оконного стекла и ненадолго оставил Ши Цинсюаня, чтобы придирчиво осмотреть свое призрачное отражение. Заметно отросшие волосы Се Лянь собрал в небрежный — ровно настолько, насколько нужно, — пучок, закрепив их на карандаш. Рукава форменного джемпера и рубашки закатал по локоть, обнажив изящные руки и тонкие запястья. Папка для эскизов в руках окончательно превращала Се Ляня в классического выпускника закрытой Академии Искусств.
Взгляд Се Ляня переместился с собственного силуэта на пейзаж за окном. Здания из кирпича и песчаника смотрелись по-особенному величественно на фоне пасмурного осеннего неба. Пожелтевшие дубовые листья объединялись в танцующем вихре с алыми кленовыми, кружились и падали в оставшиеся после утреннего дождя лужи.
Се Лянь любил осень. Она вдохновляла его, вместе с пронизывающим ветром приносила новые идеи. Он обожал кутаться в пальто, заворачиваться в огромный шерстяной шарф и бродить по укромным пустынным уголкам кампуса, где студенты и преподаватели практически не бывали. Наслаждаться осенью он мог бы вечно.
Своего рода медитацию прервал оклик Ши Цинсюаня, с энтузиазмом утверждавшего, что он смог отвоевать идеальные места. Конечно, он не обманул — им удалось расположиться ровно напротив кафедры. Се Лянь взглянул на часы: до начала занятия оставалось несколько минут. Этого должно было хватить, чтобы послать сообщение родителям и заверить их, что все хорошо.
Он как раз нажимал «Отправить», когда в аудитории стало тихо до такой степени, что можно было отчетливо услышать дыхание соседа. Се Лянь еще не успел понять, что стало тому причиной, когда раздалось вежливое:
— Добрый день. Я профессор Хуа Чэн, и мне выпала честь быть вашим преподавателем изящных искусств.
Приятный низкий голос всколыхнул тишину и заполнил весь кабинет, патокой разлился по нему, забрался в самые дальние его уголки, а заодно и под кожу Се Ляня, которого прошило внезапной дрожью. Он поднял голову — и столкнулся с пристальным изучающим взглядом.
Старший брат Ши Цинсюаня слукавил, назвав профессора «красивым». Что-то вроде «сошедший с полотна идеал», по субъективному мнению Се Ляня, подошло бы куда больше. Его сердце ухнуло вниз, совершило кульбит, подпрыгнуло и зашлось в бешеном ритме. Он рассматривал Хуа Чэна, словно загипнотизированный. Аристократичные черты молодого лица, благородную бледность которого подчеркивали длинные черные волосы. Высокую, хорошо сложенную фигуру, облаченную в элегантные рубашку с жабо и бархатный пиджак. Выразительные темные глаза и чувственные губы. Се Ляня охватили восторг художника, получившего возможность любоваться чем-то воистину великолепным, и тягучая сладостная истома.
Внимательный и сведущий в делах романтических Ши Цинсюань уловил замешательство друга, безошибочно установил причину его возникновения, возрадовался, но Се Ляня все-таки решил вернуть к реальности, ощутимо ущипнув за бедро. Се Лянь едва не подпрыгнул и возмущенно зыркнул на Ши Цинсюаня, пожавшего плечами в ответ. Вступить в полноценную зрительную потасовку им не дал все тот же профессор Хуа.
— Сегодняшнее занятие я хотел бы посвятить знакомству с вами. Также буду признателен, если вы посвятите меня в детали последних занятий с предыдущим преподавателем. Моя методика несколько отличается от классических, и я хотел бы сопоставить свои планы с вашим опытом. Для этого мне придется любезно попросить кого-то о помощи. Например, вас, — профессор Хуа указал на Се Ляня, игнорируя множество моментально поднятых студентами рук. — Пожалуйста, встаньте и представьтесь.
Поскольку определенные физиологические особенности Се Ляня были ограничены, он не полыхнул румянцем от макушки до пят. Ограничилось щеками, мочками ушей и шеей. Он поднялся и кивнул профессору.
— Что ж, выпусник Се. Позвольте обременить вас. Как проходил финальный месяц вашего обучения у профессора Линвэнь?
Се Лянь приступил к обстоятельному рассказу и так увлекся, что не заметил, как на лице профессора Хуа мелькнула лукавая улыбка. На пару мгновений, исчезнув так же быстро, как появилась. Но Се Лянь впал в раж и не обратил внимания на чуть дернувшиеся уголки рта преподавателя.
Нахлынувшее воодушевление бурлило в Се Ляне до самого вечера. В библиотеке, куда он заглянул после окончания лекций, он попросил не очередной исторический талмуд, а все возможные статьи о профессоре Хуа. Их оказалось куда больше, чем Се Лянь мог предположить: интервью, творческие эссе, биографические заметки, новости об очередной награде. Се Лянь скрупулезно изучил их и в полной мере осознал, почему Ши Цинсюань пребывал в эйфории от Хуа Чэна.
Се Лянь потянулся к оставленному другом каталогу выставки «Собиратель цветов» и начал медленно перелистывать страницы. С них на Се Ляня смотрели статуи юноши в замысловатых одеждах, маске и короне. Иногда он держал меч, иногда — охапку цветов. Особенно Се Ляня привлекла работа, расположенная на последней странице. У ног статуи — «Верный последователь», гласило название, — из белого мрамора лежал кроваво-красный зонт, а на ладони юноши сидела бабочка. Она казалась сотканной не из камня, а из хрусталя — настолько искусно были выделаны ее тонкие крылья. Се Лянь обвел изображение кончиками пальцев. Сложно было описать, какие именно чувства оно вызывает в его душе, но Се Лянь словно нашел нечто давно утерянное. Повинуясь порыву, он сфотографировал статую и установил снимок в качестве заставки на главный экран телефона.
Когда Се Лянь закончил, он с удивлением обнаружил, что уже стемнело, а снаружи вновь барабанил дождь. Студент спешно собрал вещи, попрощался с библиотекарем и направился в жилой корпус. В пустынных сумрачных коридорах, где пролегал путь Се Ляня, было пусто, а сопровождающими ему служили безмолвные портреты почетных учителей и лучших студентов. Шаги Се Ляня разносились гулким эхом, и никаких звуков больше не раздавалось.
Кроме меланхоличной мелодии пианино, льющейся из музыкального класса.
Се Лянь не припоминал, чтобы кто-то из студентов Академии имел привычку задерживаться там в столь позднее время. Из любопытства он решил заглянуть в кабинет, приоткрыл дверь — и застыл от изумления, узнав в игравшем профессора Хуа.
Его пальцы порхали над клавишами, которые откликались на касания, нежно пели, служа аккомпанементом плачущему неба. Они восхваляли зыбкую, призрачную красоту безвозвратно уходящему момента, а Хуа Чэн в мерцании горящих свечей был похож скорее на призрака, чем на создание из плоти и крови. Се Ляню отчаянно захотелось коснуться его, чтобы убедиться: профессор — не игра его воображения.
Словно прочитав мысли Се Ляня, Хуа Чэн остановился, оглянулся и негромко произнес:
— Выпускник Се, если моя скромная игра пришлась вам по вкусу и достойна вашего слуха, не стойте на пороге. Заходите и присаживайтесь.
Се Лянь, пойманный на месте преступления, быстро-быстро замотал головой.
— Нет-нет, что вы, профессор Хуа. Я и так отвлек вас. Просто я удивился, что здесь вечером кто-то есть, потому и зашел. Прошу, продолжайте, а я пойду. Извините, что помешал.
— О, я не знал, что после заката здесь никто не бывает. Ректор Мэй любезно позволил мне приходить сюда, когда захочется, и я решил воспользоваться его щедростью. И да, выпускник Се, вы не помешали. Как раз наоборот. Музыка становится прекраснее, когда у нее есть слушатель. Так что предложение разделить ее со мной в силе.
Было бы откровенной ложью сказать, что Се Лянь не мог найти аргументы в пользу вежливого отказа. Он всего лишь не желал их искать: слишком чарующей и волшебной была атмосфера. Поэтому долго размышлять Се Лянь не стал.
— Благодарю вас, — ответил он и устроился рядом с Хуа Чэном на банкетке, мгновенно утопая в терпко-пряном аромате его парфюма.
Профессор Хуа вернулся к игре. По-прежнему сотканная из светлой грусти музыка затопила класс, окутала сиянием две души, протянулась между ними невидимой нитью. Ощущение незримой связи с профессором не покидало Се Ляня, пока он слушал одну за другой мелодии, пока благодарил за уделенное время и прощался, пока возвращался в их с Ши Цинсюанем комнату. Оно не оставило Се Ляня и когда он набрасывал очередной эскиз, штрих за штрихом обретающий облик Хуа Чэна.
Спустя несколько дней рисунок одним лишь своим существованием доказал, что Се Лянь познал не все грани смущения.
Солнце, вспомнившее об умении греть даже в сентябре, пробилось сквозь облака и уверенно заявило права на мир. Лучи уверенно пробирались в жилые комнаты, скользили по стенам и касались плотно закрытых век спящих студентов, заставляя тех недовольно морщиться и вырывая из плена грез. Сосредоточиться на занятиях тяжело было даже заядлым отличникам, а после окончания лекций юноши и девушки гурьбой высыпали на улицу, разбежавшись по пикникам, свиданиям и прогулкам. Исключением не стал и Ши Цинсюань: он сгреб в охапку крайне интересовавшего его второкурсника по фамилии Хэ и устремился с ним в неизвестном направлении.
Се Лянь помахал ему рукой на прощание, поправил высокий ворот свитера и уверенно направился к излюбленному укромному месту. По дороге захватил кофе на вынос и вскоре устроился в увитой пока еще зеленым плющом беседке неподалеку от пруда.
Выпускник Се шумно втянул носом воздух. Запахи влажной земли, прелой листвы и корицы, щедро добавленной бариста в напиток, смешивались в неповторимый флер осени. Хотелось впитать его в себя, навсегда оставить в памяти, как и пейзаж, сотканный из охры, меди и золота. Как всегда в подобных случаях, Се Лянь открыл папку для эскизов, убрал использованные листы в сторону и погрузился в работу.
Хуа Чэн заметил студента издалека. Профессор Хуа решил прогуляться именно здесь по тем же — хотя он еще об этом не знал, — причинам, что и Се Лянь. Преподаватель, всегда окруженный пристальным вниманием, ценил возможность побыть наедине с собой. Чем и планировал заняться после пяти оживленных лекций, но, к его искреннему изумлению, обнаружил, что спрятаться от шума и людей решил не он один.
Окажись на месте Се Ляня кто-либо другой, Хуа Чэн незамедлительно бы развернулся и ушел в противоположную сторону. Но было в этом студенте нечто, заставляющее профессора Хуа смотреть на него дольше положенного, хотеть сблизиться и лучше его узнать. Не как выпускника — а как интересного, красивого и талантливого молодого человека. Глядя на изящный, облаченный в бежево-белое силуэт и точеный профиль Се Ляня, Хуа Чэн ловил себя на далеко не профессиональных желаниях. В нем просыпалась невесть откуда взявшаяся потребность обнять, крепко прижать к груди и не отпускать ближайшие восемьсот лет.
Неслышной лисьей поступью Хуа Чэн приблизился к беседке и с расстояния в несколько шагов смог заметить разложенные на столе работы. Лишь натренированное годами самообладание позволило профессору удержать брови на месте, не дав им неконтролируемо поползти вверх, когда Хуа Чэн безошибочно узнал в одном из портретов себя. Хотя правая все же почти сразу поползла вверх: телефон Се Ляня пискнул входящим сообщением, продемонстрировав установленную Се Лянем заставку.
Оповещение заставило Се Ляня отвлечься, чтобы ответить, — и он наконец заметил присутствие еще одного человека. Испугавшись, Се Лянь вздрогнул от неожиданности, ну а произнесенные Хуа Чэном слова едва не заставили его провалиться сквозь землю:
— Кажется, моя очередь прерывать творческий процесс. Приношу извинения, выпускник Се. Дважды, поскольку я намерен позволить себе дерзость и сказать, — он указал на свой портрет, — что у вас особенное видение мира и элегантный стиль его воплощения. Ваша работа изображает меня куда привлекательнее, чем показывает суровая реальность.
Се Лянь растерянно посмотрел на профессора Хуа. На рисунок. Вновь на профессора. Попытался сопоставить увиденное и услышанное. Не добился результата и речитативом выпалил:
— Профессор, что вы такое говорите! В жизни вы гораздо красивее, и я никогда не поверю, что вы этого не знаете! Так и скажите, что решили подшутить над моими навыками.
Хуа Чэн опешил. Сложная цепочка умозаключений выпускника Се осталась для него загадкой, и профессор поспешил его успокоить:
— Я бы никогда не посмел смеяться над вами. Я говорю вполне искренне, поверьте. Дело в том, что я не слишком привык к комплиментам, но ваш приму с удовольствием. И раз уж вы столь откровенно в оценках, то не дадите ли их моим скульптурам? Я заметил, что фотография одной из них поселилась в вашем телефоне.
Се Лянь решил не комментировать высказывание о комплиментах от человека, у которого точно должны быть зеркала дома, и признался:
— Они потрясающие. Я хотел бы увидеть их вблизи, чтобы рассмотреть во всех деталях. «Верный последователь» удивил меня сильнее всех. Складки одежд, крылья бабочек, улыбка вашего героя… Знаете, есть ощущение, что это не статуя, а застывший момент времени. Пока я рассматривал ее, мне казалось, что юноша вот-вот сойдет со страниц каталога.
— Как интересно. Спасибо, выпускник Се. Если позволите, могу я поблагодарить вас не только на словах и преподнести небольшой подарок в знак признательности ценителю?
— Профессор Хуа, это чересчур… Как я могу…
— С удовольствием, выпускник Се, — профессор Хуа очаровательно улыбнулся. — Обоюдным и для дарителя, и для получателя. Сегодня я планировал вновь наведаться в музыкальный класс. Присоединитесь?
— От таких предложений не отказываются, профессор Хуа. Так что я воспользуюсь вашим гостеприимством.
— В таком случае буду с нетерпением ждать встречи. Еще раз прошу простить за внезапное вторжение. Надеюсь, вдохновение не успело вас покинуть. Оставляю вас тет-а-тет с ним.
И тут с Се Лянем произошло нечто невообразимое. Врожденная сдержанность уступила место эмоциональной порывистости, а границы правил приличия испарились под напором искреннего желания. Прежде, чем Се Лянь в полной мере осознал свои действия, он держал ладонь Хуа Чэна в своей и просил:
— Останьтесь, профессор Хуа. В тот вечер вы поделились со мной сокровенным моментом, теперь я хочу поделиться с вами.
Хуа Чэн оторопело уставился на их сцепленные руки. Убедившись, что он не страдает галлюцинациями, Хуа Чэн медленно перевел взгляд на лицо Се Ляня, заглянул в сияющие глаза и понял, что бесповоротно в них тонет. Он медленно кивнул — и в тот момент море по имени «Се Лянь» сомкнулось над ним, увлекая в незнакомые глубины. Туда, где мир сводится к звонкому смеху, жару от чрезмерной близости, выбившейся из пучка пряди волос, которую отчаянно хотелось заправить обратно. Когда на голову Се Ляня упал кленовый лист, Хуа Чэн все-таки не сдержался, протянул руку и аккуратным движением убрал его, из-за чего Се Лянь цветом лица стал напоминать этот самый лист.
Способная мыслить здраво часть разума Хуа Чэна сделала неутешительный и однозначный вывод: уважаемый профессор, знаменитый скульптор и вполне себе взрослый мужчина чувствовал себя подобно неопытному влюбленному мальчишке.
У Се Ляня дела обстояли не лучше. Тем же вечером профессор Хуа протянул ему небольшую шкатулку. Стоило Се Ляню увидеть содержимое, колени студента вознамерились превратиться в тофу.
В шкатулке лежала точная копия «Верного последователя».
— Примите это, выпускник Се, — интимно понизив голос, произнес Хуа Чэн. — Таких безделиц я сделал всего две. Вы осчастливите меня, если одна из них останется у вас.
Се Лянь огладил миниатюрную скульптуру, опустил крышку и бережно прижал шкатулку к груди. Недолго поколебавшись, он прошептал:
— Что? Простите, выпускник Се, я не расслышал.
— Сяньлэ, — повторил Се Лянь громче и увереннее. — Так меня зовут друзья и близкие. Вы… Тоже можете.
— Сяньлэ, — протянул Хуа Чэн, перекатывая имя на языке, словно дорогое изысканное вино. Оно раскрылось карамельной сладостью, цветочной нежностью и свежестью ласкового ветра. — Сяньлэ. Я буду звать вас так часто, как пожелаете.
Его взгляд упал на губы Се Ляня, и Хуа Чэн неосознанно облизнулся. Се Лянь отчаянно пожалел, что не успел пообедать — может быть, после плотной трапезы его голова не закружилась бы так сильно. Атмосфера становилась все более двусмысленной, и Се Лянь не придумал ничего лучше, кроме как наспех попрощаться и сбежать. Хуа Чэн проводил его задумчивым взглядом, а потом счастливо рассмеялся — он уже знал, чьими чертами сможет похвастаться его новая скульптура.
Их непосредственный владелец вихрем ворвался в комнату, навзничь упал на кровать и зарылся лицом в подушку. Его эмоции и мысли пришли в полный хаос и отказывались приобретать видимость порядка.
На состояние друга мгновенно примагнитился Ши Цинсюань.
— Сяньлэ, что случилось? Тебя кто-то обидел? Что-то болит? Поданные в магистратуру документы вернули? Говори скорее, не заставляй меня волноваться!
— Явубыса, — пробурчал Се Лянь, не отрываясь от подушки. — Фпрфсра.
— Так, одно из двух. Или тебя в язык ужалила пчела, поэтому он распух до невозможности нормально говорить. Или ты изобрел тайный язык. Сжалься и объясни нормально!
Се Лянь повернулся и жалобно посмотрел на друга.
— Неужели?! Это же прекрасно! — Ши Цинсюань хлопнул в ладоши от радости. — За все годы в Академии ты ни о чем, кроме учебы не думал. Давно пора было открыть кому-нибудь свое сердце и забыть про дурацкую зубрежку. Молодость уходит, а ты так и не совершал безумных романтических поступков. Пресвятые лунные пряники, я безумно счастлив за тебя! Так, я сейчас принесу пирожные и ликер, и ты мне все-все расскажешь. И не пробуй заснуть, пока не выложишь подробности!
— Цинсюань, это профессор Хуа.
Ши Цинсюань остолбенел. Занесенная в сторону шкафчика с горячительными напитками нога застыла в воздухе, а распахнутый от удивления рот молодого человека принял форму совершенного круга. Ши Цинсюань опустил ногу, медленно приблизился к Се Ляню и осторожно пощупал его лоб.
— Лихорадки нет. Взгляд не безумный. Подменить тебя не могли. Значит, ты говоришь серьезно?! Мы об одном и том же человеке, верно? Если ты только не раздобыл где-то второго Хуа Чэна
— Абсолютно серьезно. Не понимаю, что теперь делать.
— Как что? Срочно закрутить тайный роман с самым шикарным мужчиной Академии. Сам подумай, как это интригующе и сексуально! На лекциях вам придется вести себя как обычно, зато потом вы будете страстно целоваться в пустой аудитории. По ночам ты станешь тайком пробираться в крыло преподавателей и осторожно стучаться к Мастеру. Переплетясь в объятиях, вы упадете в постель и…
Пламенная речь была прервана приземлившейся на лицо Ши Цинсюаня подушкой. Лицо Се Ляня приобрело такое выражение, что не хватало только огромными буквами написать на его лбу «Я понял, только остановись». Ши Цинсюань, глядя на него, не смог сдержать смешок.
— Ладно, не сердись. Если хочешь совета, скажу одно: рискни. Я никогда не слышал от тебя о симпатии к кому-то и уж тем более о любви. Если в тебе действительно проснулись чувства, не отмахивайся от них. Отдайся им на полную катушку. И профессору Хуа заод… Эй, не бей меня, Саньлэ! Все-все, больше не буду! Но я не шучу.
— Смотри по ситуации, а лучше прижми к стене и поцелуй. Сразу поймешь, каковы ваши шансы. Если ничего не выйдет, я лично найду ему замену. У Хэ-сюна, знаешь ли, полно симпатичных друзей. Но ваши чувства могут оказаться взаимными, и ты заполучишь в пару мужчину мечты. Подумай об этом.
Одними размышлениями в итоге Се Лянь и ограничился. Он никак не мог решиться на смелые действия, хотя их с Хуа Чэном отношения преподавателя и выпускника Академии начали медленно, но уверенно меняться.
Профессор Хуа неоднократно присоединялся к студенту на прогулках. Иногда они обсуждали новости из мира искусства или любимые произведения, иногда дурачились, как малые дети, осыпая друг друга охапками опавшей листвы. Во время таких забав у Се Ляня часто разматывался аккуратно повязанный шарф, Хуа Чэн ненавязчиво поправлял его — и Се Лянь совершенно не сопротивлялся.
На балу в честь начала нового учебного года профессор Хуа на глазах у всех пригласил выпускника Се на танец. Их рассматривали с жадным любопытством, но Хуа Чэн не замечал никого и ничего, кроме человека в своих руках. Он галантно придерживал Се Ляня за талию, касаясь аккуратно, но уверенно — так же, как вел его в вальсе, не давая оступиться или сбиться с такта. За что растерявшийся Се Лянь, чья кожа готова была расплавиться от невинного прикосновения, был особенно признателен.
Они стали постоянно проводить время вместе в музыкальном классе. Дважды в неделю Се Лянь по вечерам шел знакомым путем, предупредительно стучал и заходил в кабинет. Устраивался на подоконнике, завернувшись в плед, или на полу в позе лотоса и читал, пока Хуа Чэн играл для них. Когда по опустевшему зданию разносилось эхо десяти ударов старинных часов, Хуа Чэн и Се Лянь тепло прощались и расходились.
Через месяц выставка «Собиратель цветов» приехала в город, где располагалась Академия, и профессор Хуа организовал для своих студентов закрытый просмотр. Во время которого незаметно для остальных подкинул в карман в очередной раз не успевшему позавтракать Се Ляню плитку шоколада, не прекращая подробно рассказывать выпускникам о своих работах.
Именно кондитерскому изделию выпала почетная роль стать поворотным для них моментом. Последние заслонки с грохотом обрушились, потянув за собой бесполезные сомнения, и Се Лянь решил последовать совету друга и прыгнуть в свои чувства без страховки.
На свою беду он рассказал о намерениях Ши Цинсюаню. Друг немедля обернулся стихийным бедствием и неудержимым ветром прошелся по всем полкам и вешалкам шкафа Се Ляня. Гардеробу Се Ляня пришлось превратиться в бесформенную кучу, чтобы Ши Цинсюань нашел идеальный, по его мнению, вариант. Оценив результаты приложенных усилий, удовлетворенно кивнул, дал свое благословение и заявил, что расстроится, если Се Лянь вернется раньше, нежели завтрашним утром. Се Лянь мысленно поблагодарил высшие силы за то, что Ши Цинсюань не догадался снабдить подробной инструкцией о занятиях, которые должны задержать его до рассвета наедине с профессором Хуа, вильнул высоким хвостом — «Сяньлэ, он идет тебе больше всего!», — и на космической скорости ретировался.
Их тринадцатую мелодию профессор Хуа предложил исполнить в четыре руки.
Се Лянь не мог похвастаться виртуозной игрой и честно в этом признался — Хуа Чэн заверил его, что это не имеет никакого значения. О том, что профессор готов слушать выпускника Се, даже если тот будет хаотично стучать по клавишам, Хуа Чэн тактично умолчал. После недолгого обсуждения они решили остановится на ноктюрне Шопена — Се Лянь помнил его еще с первого курса, да и мелодия как нельзя лучше подходила к обстановке.
Снаружи, как и в день их первой встречи, вновь барабанил дождь. На фоне тяжелого свинцового неба голые ветви деревьев, с которых сильный ветер сбивал оставшиеся листья, выглядели словно когти демонических существ, пытающиеся добраться до облаков. Студенты, позабывшие зонт, ежились от холода и спешили скорее добраться до жилого корпуса. От одного взгляда на них могло стать зябко и промозгло.
А в музыкальном классе было тепло от близости друг к другу.
Хуа Чэн и Се Лянь успели к ней так привыкнуть, что она стала чем-то само собой разумеющимся для них обоих. Но если их души все для себя решили в первые минуты судьбоносной лекции, то телам и словам предстояло сделать последний решающий шаг.
Будто случайно он сбился с ритма, и его рука легла точно на руку Се Ляня. Се Лянь рефлекторно дернулся, но Хуа Чэн не дал ему отстраниться и переплел их пальцы. На этот раз пришел черед Се Ляня завороженно смотреть и пытаться уложить в голове происходящее. Один за одним зажигались огоньки понимания, но Се Лянь все равно в неверии уставился на Хуа Чэна.
— Выпускник Се, помните, я говорил, что музыка становится прекраснее, когда у нее есть слушатель? Благодаря знакомству с вами я укрепился в этом мнении, но также осознал еще одну вещь. Особенно отчетливо она предстала передо мной сейчас. Любовь — это тоже мелодия, но предназначенная исключительно для двоих. И я хочу спросить тебя, Сяньлэ. Ты исполнил бы ее со мной?
У Се Ляня мгновенно пересохло в горле. И от признания, и от интимного «ты». Он разом позабыл, что хотел сказать и сделать, собираясь встретиться с профессором Хуа. Все звуки в мире исчезли, оставив только эхо голоса Хуа Чэна и бешеный стук сердца Се Ляня, отзывавшийся во всем теле. Оно билось пойманной в силки птицей, но едва не остановилось, когда Се Лянь хрипло шепнул одно слово.
Через мгновение он ощутил на губах чужое мягкое тепло. Касание было куда невиннее, чем Се Лянь представлял в фантазиях, и долго не продлилось. Хуа Чэн отстранился, с обожанием посмотрел на Се Ляня и нежно огладил его лицо. Откуда он мог знать, что исполненным трепета движением пробудит в Се Ляне жадную, голодную сторону личности. Прямо перед которой находилось манящее лакомство — единственное, что могло его насытить.
— Мало, — выдохнул Се Лянь и поцеловал сам.
Глубоко и пылко, прижавшись всем телом, задрожав от нахлынувшего экстаза. Изумленный его поступком профессор Хуа успел растеряться, прийти в себя, всем естеством откликнуться на порыв Се Ляня и лишиться всех до единой мыслей. Се Лянь все их вытеснил собой. Впрочем, он и без того далеко не первый день царил в разуме и сердце Хуа Чэна, и своим поступком открыто заявил права на то, что и так без остатка ему принадлежало.
Не прошло и пары минут, как ведомый инстинктами Се Лянь скользнул на чужие колени. Хуа Чэн крепко сжал его талию, нехотя разорвал поцелуй, уткнулся в ключицу Се Ляня и глухо простонал:
— Остановись. Я же не сдержусь.
— Не надо, профессора Хуа, — прошептал распаленный и окончательно осмелевший Се Лянь, обжигая дыханием ухо Хуа Чэна. — Мы ведь оба хотим иного.
— Только не «профессор». Отныне я для тебя Саньлан, — шепнул в ответ Хуа Чэн. Своим поведением и словами Се Лянь дал ему желанный зеленый свет, и не откладывая в долгий ящик, он припал к бледной коже изящной шеи. Се Лянь запрокинул голову, чуть двинул бедрам и сжал пальцы на его плечах. — Но я хочу не просто иного. Я хочу конкретно тебя.
— Так возьмите… Возьми. Только не здесь.
У кого после этого точно не нашлось слов, так у Ши Цинсюаня, следующим утром ставшего свидетелем презанятной сцены. Мимо него на цыпочках крался изрядно помятый Се Лянь. Даже в полусонном состоянии Ши Цинсюань смог разглядеть характерные красные отметки на открытых участках его тела и блаженное выражение лица друга. Ши Цинсюань лениво зевнул и пробормотал:
— Соберешься перебираться в преподавательское крыло, предупреди заранее. Нужно будет похлопотать о переводе Хэ-сюна в эту комнату.
— Не мели чепуху. Я никуда не собираюсь.
— Это ненадолго, Сяньлэ. Ты пока рейша, что вам подарить на новоселье, а я попробую поспать еще пару часов. Тебе тоже советую. Сил, чтобы рассказать мне все, понадобится немало.
Се Лянь укоризненно покачал головой, но довольную улыбку скрывать и не думал.
Она в принципе стала его неизменной спутницей на весь оставшийся учебный год. Сопровождала его на выпускных экзаменах, вручении дипломов, во время поступления в магистратуру. Стала ярче всех звезд в ночном небе в дату предсказанного Ши Цинсюанем переезда. Разве что студенческий корпус Се Лянь сменил не на учительский — а на их с Хуа Чэном дом, купленный в честь их первой годовщины.