Таксистка
Я не увидел в нём ни одного единорога, за мной никто не гнался, я не падал в очередную бездну опостылевшего небытия — ничего из этого, ничего обычного для моих снов. Это заставляет ещё сильнее верить в увиденное.
Жизнь — странная причуда мироздания; она кажется такой настоящей, такой реальной. В отличие от сновидений. Но стоит лишь задуматься, попытаться ухватиться за край покрывала реальности, чтобы сдёрнуть его и увидеть истину, мысли тот час же цепенеют. Ментальные клещи глухо хватают лишь пустоту; сущность нашей жизни на деле слишком скользкая штука, чтобы быть однозначно реальной. Так задуматься, то любой сон кажется не менее реальным, пока внезапно не закончится.
А жизнь? Если она закончится, не окажется ли она очередным очень долгим сном? С пробуждением приходит иллюзорность пережитого.
Реальность — штука непонятная. Дышишь, чувствуешь тепло тела близкого человека, наслаждаешься его вкусом, приходишь в восторг от звуков его голоса? Чувствуешь боль, горечь глубоко внутри, потерю, предательство, одиночество? — это свойственно и яви, и снам. В чём, чёрт возьми, разница?
Итак. Я видел сон. И он был очень реален.
Ломота в теле, чувство отчужденности и отвращения ко всему сущему, желание поскорее завалиться на диван и погрузиться в беспамятное странствие во фрактальном мире абстракций моего дикого подсознания. Вот что я почувствовал сначала. Впрочем, это вполне классический выбор инструментов для моей любимой темы этой блюзовой импровизации — пиздежа за жизнь.
Сцена. Я был перед офисом конторы, в которой регулярно осуществлял бартерный обмен секунд своей жизни на какие-то бумажки. Важные для меня бумажки. Цветные, с нулями. Вонючие. Но ставшие самым популярным и объективным рейтингом успешности человека и мерой веса его авторитета. 144 000 секунд за возможность позволить себе однобортную двойку в клетку, пошитую на заказ — вынужденная, но сносная сделка. Ну а что? Я не голодаю, имею крышу над головой, и хорошо одет. И одет стильно. А стиль — это главное. По крайней вере если верить Везунчику. Ему-то наверное виднее. Он успешен.
Кстати сегодня он с пацанами тусует в баре. И меня звали тоже. Может быть всё же стоило пойти? Выпить, послушать очередные безумно интересные истории. Звучит как шутка. На самом деле мне с ними не интересно. Не интересно их слушать. Да и сказать им нечего; они просто не понимают меня. Интересно, почему?
Клаксон. Заказанное такси прикатило. Господи, неужели нельзя было прислать нормальную машину? Острые грани крыльев с потёртостями, грязно-серый перламутр с радужными волнами; что за старьё? Главное чтобы ехала. Большего мне сейчас и не нужно — слишком устал от 8 часов созерцания бесконечных графиков и диаграмм. С противным скрипом задняя дверь открылась. Сел. В салоне пахло дешёвым кожзамом, слащавым ароматизатором; доносились слабые нотки приятного парфюма: экзотичная фрезия и пьянящий абрикос. Странное сочетание.
— Куда? — встретил меня освежающе-прохладный женский голос. Неожиданно, хотя... что в этом такого?
Я стрельнул глазами на зеркало заднего вида. Миниатюрное пламя, образующее какую-то скорее пацанскую причёску, цепкие глаза-угольки.
«Куда?..» — куда же я хотел поехать?
В бар? Не думаю, что хочу веселиться с парнями из офиса. Чёрт, эти чёрные глаза привлекают внимание, хочется разгадать их тайну.
Наверное стоит поехать домой… «Дом». А дома жена, и затянувшаяся смерть нашего брака. Я усмехнулся вслух этой мысли, даже не задумываясь, как этот звук воспримет таксистка. К чёрту дом. У меня сейчас нет сил в очередной раз говорить с женой «о нас». «Мы» давно уже лежим в могиле; просто у меня не хватает решимости засыпать яму землёй. «Мне просто нужно время. Просто не сейчас...», — повторяю я уставшим тоном каждому голоску в своей голове, хотя и понимаю, что это тело в могиле уже ничто не воскресит. Острая улыбка девушки в зеркале пронзает панцирь отвращения к людям и насыщает теплом, словно мы с ней всегда были близкими друзьями. Ну надо же.
Может быть навестить брата? Узнать, как он там. Хотя, чёрт, кого я пытаюсь обмануть? Всё сведётся, как обычно, к обсуждению моих проблем. Не хочу опять взваливать это на него, не хочу вторгаться в его пузырь счастливой жизни. Достаточно этого. Я снова пересёкся взглядом с таксисткой. Я отвёл глаза, но этот образ остался прямо перед взором, словно я как-то сумел заморозить время и отразить это на ментальном холсте любопытства цветом страсти с оттенками робости.
— Куда-нибудь подальше отсюда… — пробормотал я, разорвав повисшую тишину. Куда мы поедем? Я не знаю. Ночной город принял нас в свои теневые объятия.
Её тачка была по-своему красивой изнутри, интригующей — обещала быть вполне комфортным местом. Таким же модусом действия были насыщены эти её глаза; такие же мазки описательного нарратива требуют они для отражения своей натуры.
Признаться, мне было неспокойно поначалу. Воля побуждала подсознанку расслабиться, сложить оружие. Получилось — нет? О, не знаю. Но я старался. И был вознаграждён. Видением, точнее этим образом, забравшимся в подкорку. Он остренькими локоточками завоевал себе место у уже основательно осевших там ваятелей моей гнилостной речи: ревности и отчаяния. И это… хорошо, я думаю. Да.
Тихо загудел напрягшийся двигатель, тяга плавно рванула машину вперёд по идеально гладкому асфальту, что бывает лишь в сказках. В городских сказках. Радио издавало какие-то монотонные рисунки ритмов, сотворённых электроникой; здесь нет ни единой живой ноты. Синтвэйв. Неживая музыка; неживой город; неживой пассажир.
— Знаешь, а когда-то я чувствовал себя счастливым. Даже не так, я был счастливым. — К кому я это обратился? К девушке на водительском? К городу, на который пала тень? К своему отражению в стекле?
— А что-то изменилось с тех пор? — отозвалась девушка.
Что? Это шутка? Всё изменилось же, чёрт возьми! Что за вопрос-то такой?!
Широкие прямые улочки упираются в высоченные горы, заслоняющие ночной горизонт. Здесь почти нет высоток, как ни странно. И будь сейчас на небе солнце, крыши домов бы зеленели в его лучах. Я часто видел это издали, с высокого этажа своей конторы; но ещё никогда не видел вблизи. Как настоящее дитя ночи, дневную активность я проводил в нашем офисном колесе; и ни разу даже не прошёлся по городу при свете дня. А ночь… ночь размывает краски любых образов, кроме тех, что прямо перед нами.
Словно ночное зрение теряет фокусировку на мире вокруг, сосредотачивая его на маленьких носителях больших тайн — людей рядом с нами.
Побудь с кем-то, кого ты не знаешь, под тёмным полотнищем богини Нут, поговори с ним хотя бы парочку часов. И услышишь самые невероятные, почти что невозможные, но столь чарующие истории, наполненные искрами жизни и самого Творения.
В том числе и о крышах домов, покрытых зеленью; о бушующих реках; и о местах, куда твоя нога ещё не ступала.
Впрочем. Истории, о которых ты услышишь зависят непосредственно от твоего собеседника. Кто-то говорит о лёгком, прекрасном и жаждущем быть открытым тобой; иные же говорят о симптомах своего внутреннего гниения; о том, что разлагает их души день за днём, секунда за секундой. Работа, семья, любовь, друзья, дом, город, государство, общество, отчуждённость, неприкасаемость. И я был среди этих иных. И эти «истории», что поведал таксистке, пока мы ехали в никуда, были так черны, настолько насыщены ядом, что отравлял всё моё существование последние… Я даже не знаю: недели? месяцы? годы?
Но девушка была хорошим слушателем; она была терпелива, внимательна к моим словам. И более того, когда я выпустил на свет Божий вербализацию своих кошмаров, того, что тяготит меня, я словно вновь почувствовал крылья на своей спине — эту лёгкость, которой одарены все мы с самого рождения.
Рассказав всё, я выпустил Зверя; он прекратил истязать меня. По крайней мере пока.
Огонёк с обволакивающей пустотой успокоения своих тёмных глаз везла меня по причудливым каменным джунглям без какой-то конечной точки. Но когда я замолк, оказалось, что мы приехали. В, своего рода, Чистилище. Которое, вопреки всем популярным космогониям и формам мироустройства, находилось не между Раем и Адом, не где-то за Внешним Космосом, а именно в этой старенькой машинке цвета грязной стали с мистическими разноцветными отблесками.
Я ощутил почти что экстаз от освобождения, от разрушения фундамента своей цитадели и, одновременно, тюрьмы, стены которой были сложены из плит, полных истощающей ненависти: к себе, к миру, к другим. Я был её архитектором, её надзирателем и заключённым. А таксистка оказалась искрой, пробудившей мирно спящие в своей колыбели гранулы пороха взорвавшей к херам этот зиккурат во славу тёмной богини самобичевания и самоубийства.
И теперь я, кажется, свободен.
Скрип тормозов. Машина остановилась.
За окном виднелась слишком хорошо мне знакомая высотка. Не так уж далеко мы уехали. Географически, по крайне мере.
— Приехали. — девушка обернулась, так что я наконец-то мог увидеть её лицо полностью, а не отдельные его детали в отражении. — Я бы взяла с тебя плату за поездку. Но сам путь был этой платой. И моей наградой.
Дверь рядом со мной открылась. Сама по себе. Что?
Я кинул на неё рассеянный взгляд. Забавное явление, но было ещё кое-что, что приковывало всё моё внимание в этом ненастоящем мире.
— Слушай, я тут… — «Чёрт, хватит мяться, старик!», — я хотел бы узнать… Как твоё?..
Девушка издала смешок. Её прохладный палец коснулся моих губ, удержав последнее не вылетевшее из них слово — «...имя?». Уже мысленно завершил я, впрочем уже понимая ответ на свой вопрос.
Мне никак не удавалось сфокусировать взгляд на лице девушки. Оно будто бы постоянно ускользало куда-то на периферию зрения. Как и всё остальное, на что я пытался посмотреть. Буквы вывесок на улице расплывались, постоянно меняя свой порядок. Цвета светофоров изменялись, перебирая все цвета радуги. И только сейчас я понял, что это. Сон. Точно сон. И сейчас я этот осознал в полной мере. А за осознанием этого обычно следует...
...пробуждение. Ледяной свет продирается сквозь плоть моих век, прогоняя остатки фантасмагории. Вот она, реальность. Ни ночного города, ни душащей работы в офисе, ни костюма-двойки… Только имя, застывшее на губах. Так и не произнесённое. Безумная выдалась поездка.
Но вот одно «но!», послушай: я действительно видел этот сон, я действительно был там. Одна ночь маленькой жизни.
