Арабская весна: Конец того политического ислама, который мы знаем

В прошлом месяце спикер парламента Туниса и глава партии "Ан-Нахда" Рашид Ганнуши попал под шквал критики за комментарии, которые он сделал после встречи с послом Франции.

После недавней серии жестоких атак французское правительство наложило строгие запреты на мусульманскую общину страны, закрыв благотворительные организации, допросив членов общины, в том числе детей, причем допрашивали их именно относительно их религиозных и политических убеждений. В то же время, они потребовали, чтобы лидеры общин взяли на себя обязательство поддерживать французские ценности и заявили о своем отказе от "политического ислама".

Жесткие меры правительства вызвали осуждение во всем мире, включая призывы бойкотировать французскую продукцию во многих странах с преобладанием мусульман.

Именно в этом контексте комментарии Ганнуши привлекли внимание арабского и мусульманского мира. Что же произошло? После встречи с недавно назначенным послом Франции в Тунисе Ганнуши заявил, что внутренние события во Франции не повлияют на тунисско-французские отношения, он сказал:

"Без сомнения, мы были солидарны с французским государством и братским французским народом во время недавних террористических событий, и мы подтверждаем, что все мы боремся с одним врагом, которым является терроризм, и Тунис, как и весь остальной мир, сталкивается с этой опасностью".

Трансформация

Что удивило многих наблюдателей, так это не то, что высокопоставленный чиновник в арабском регионе признес эти слова, а то, что эти слова исходили от лидера и основателя движения "Ан-Нахда", которое берет свое начало от исламского активистского движения, созданного как филиал "Братьев мусульман".

Будучи оппозиционными движениями, исламисты уже давно возглавляют "глас народа", осуждая государственные репрессии в отношении мусульман, будь то со стороны их собственных правительств или других стран мира. Как движение, которое на протяжении последнего десятилетия пыталось ориентироваться в нелегком переходе от запрещенной оппозиции к правящей партии, этот инцидент ставит вопрос о том, не изменила ли с получением политической власти "Ан-Нахда" безвозвратно свою идеологию и практику.

Поскольку мы отмечаем десятилетие с тех пор, как арабские массовые протесты ознаменовали собой эпоху беспрецедентного включения исламистских партий в правящий аппарат ряда государств, стоит изучить долгосрочное значение этих недавних событий для изменения характера исламской политической активности в том виде, в каком мы ее знали.

Будь то "Ан-Нахада", ставшая постоянной фигурой пост-авторитарного правительства Туниса с 2011 года, или "Братья-мусульмане" Египта, оказавшиеся в привычном положении преследуемой оппозиции после военного переворота и последующей волны репрессий в 2013 году, или целый ряд исламистских партий в арабском регионе, судьба которых также постоянно колеблется, - все это показывает, что общей традиционной задачи, определявшей исламскую активность на протяжении большей части прошедшего полувека, уже не существует.

Вместо этого на смену ей пришла серия дорогостоящих решений, продиктованных отчасти соблазном национального государства и его инструментами контроля. В результате, изменения в этических принципах, определяющих эти движения, в значительной степени были обусловлены их политическим положением.

Меняющиеся реалии

Появление популярного исламского активизма было уникальным явлением 20-го века. Упадок традиционных религиозных институтов во многих странах исламского мира, вызванный такими факторами, как быстрая модернизация и империализм, привел к росту числа светских интеллектуалов и активистов, которые стремились возродить свои общества с этическими нормами и традиционными ценностями исламской религии.

Однако в соответствии с вызовами времени они также признали необходимость адаптации этих ценностей к меняющимся социальным нормам и новым экономическим и политическим реалиям. "Братья-мусульмане" были основаны в межвоенном Египте вскоре после обретения независимости от Великобритании, хотя страна оставалась жестко контролируемой иностранными кругами.

Основатель движения Хассан аль-Банна предположил, что в отсутствие сильного руководства, которое традиционно поддерживало моральный дух общества, теперь на простых людях лежит обязанность пропагандировать исламские принципы в своем обществе. Это должно начинаться с семей и местных общин и распространяться на национальный уровень.

Даваат, или миссионерский призыв, на который подписываются члены Братства, побуждает последователей жить в соответствии с образцовым исламским поведением и отстаивать эти ценности в своих школах, на предприятиях, на рабочих местах и в других учреждениях общественной жизни.

С этого момента исламское движение развивалось по двум направлениям, хотя они были тесно переплетены и часто неотличимы друг от друга. В основе одного пути лежал даваат, который проявлялся в ежедневной проповеди и частично способствовал развитию сильной исламской медиа-индустрии в издательском деле и спутниковом телевидении, в конечном счете, мигрировавшем в режим онлайн. В большинстве мест, где "Братья-мусульмане" распространялись, они также создавали благотворительные ассоциации, школы, медицинские клиники и другие социальные учреждения, особенно в тех районах, где отсутствовало государственное социальное обеспечение.

Другой путь пролегает через признание исламским движением того, что одной лишь общественной пропаганды и институционального строительства недостаточно для продвижения их видения общества. Видя власть, которой обладают государства над гражданами, особенно после появления централизованных авторитарных и сильно бюрократизированных режимов, исламские активисты все чаще принимали политические программы, которые искали включения в институты государственной власти.

Они боролись за руководство студенческими союзами и профсоюзами, и по возможности участвовали в парламентских выборах. Несмотря на заявленную ими приверженность постепенному реформизму, который, казалось бы, принимал структуры и институты национального государства, исламисты, за редким исключением, чаще всего были изгнаны из сферы влияния приемлемых политических акторов и подвергались безжалостным гонениям со стороны государственных служб безопасности.

"Братья-мусульмане" и их различные ответвления стали опорой политического ландшафта в таких странах, как Иордания, Кувейт и Марокко, хотя и в условиях жестких ограничений. Несмотря на то, что формально организация была объявлена в Египте вне закона, режим Хосни Мубарака, тем не менее, терпел ее и они даже сумели завоевать 88 из 444 парламентских мест после выборов 2005 года, прежде чем столкнулись с очередным преследованием.

После короткого демократического периода, начавшегося в начале 1990-х годов, коалиция исламистских партий была готова провести выборы в Алжире до того, как военные вмешались и отменили их результаты, что привело к разрушительной гражданской войне, продолжавшейся десятилетиями. В Судане исламское движение чередовалось между демократическим участием и союзом с военными, как это было, когда оно поддержало переворот 1989 года, в результате которого к власти пришел режим Омара аль-Башира.

Тем временем авторитарные режимы в таких государствах, как Сирия, Ирак, Ливия и Тунис, наложили категорический запрет на исламистов и десятилетиями стремились полностью стереть их с лица земли. В каждом случае, несмотря на то, что путь даваата оставался относительно постоянным, приоритеты и решения движения на политическом фронте в значительной степени определялись возможностями, имевшимися в каждом отдельном случае.

Исламисты и восстания

Начиная с конца 2010 года, исторические массовые протесты, направленные на свержение диктатур по всему арабскому региону во имя свободы, достоинства и социальной справедливости, подвергли исламистов как рискам, так и возможностям.

С одной стороны, как наиболее организованные общественные движения, имеющие готовую платформу для привлечения сторонников в виде даваата и их концепции более справедливого и этичного общества, эти группы оказались в выигрышном положении, чтобы претендовать на бразды правления государства при переходе к более репрезентативному правлению. С другой стороны, исламисты в большинстве своем не имели никакой квалификации в государственном управлении, так как ранее четко определяли свою активистскую миссию в соответствии с реалиями выживания при авторитарном правлении.

Это ярко проявилось в решениях, принятых недавно созданной Братьями-мусульманами политической партией - Партией свободы и справедливости (ПССР), которая предпочла постепенный и реформистский подход к переходу от постмубаракского к "новому Египту".

Мохамед Мурси, недолгое время бывший правителем Египта, отличался не злоупотреблениями властью, в которых его ложно обвинили либеральные и левые критики, а скорее стремлением избежать лобового столкновения с самыми могущественными институтами государства, в первую очередь, с военными.

Когда в конце 2012 г. была принята новая конституция, она закрепила за египетскими военными привилегированный статус и оставила их за рамками гражданского контроля. Конечно, этой почётной меры было недостаточно, чтобы избавить "Братьев-мусульман" от гнева военных в условиях возрождающегося авторитаризма после кровавого переворота 2013 года.

Миссия vs Амбиции

Еще до своего катастрофического краха и возвращения к статусу "вне закона" - "Братья-мусульмане" столкнулись с кризисом в примирении своей исторической социальной миссии с возникающими политическими амбициями. Должны ли члены организации вступить в ее партию или же они могут свободно выражать свое мнение в условиях развивающегося многопартийного политического ландшафта Египта? Будут ли допускаться внутренние разногласия по вопросам политики или они будут рассматриваться как нарушение религиозного обязательства "слушать и повиноваться"?

Не приведет ли поспешность "Братьев-мусульман" к тому, что на каждых выборах, которые они проводили во время переходного периода, интересы движения будут ставиться выше интересов нации в разгар опасного революционного момента? Трещины в движении, которые в прошлом были в основном скрыты, стали более заметны в серии громких скандалов и общественных дебатов о меняющейся природе исламского активизма в революционные времена.

Партия "Ан-Нахда" столкнулась с аналогичными вопросами в Тунисе, хотя и решала их совершенно по-другому. Под руководством Ганнуши это движение несколько десятилетий назад, намного раньше, чем большинство других исламистских групп, внедрило свою приверженность демократии, как основу здорового политического порядка и эта приверженность демократическому плюрализму позволила Ан-Нахде избежать захвата власти в нестабильный начальный период пост-авторитарного правления.

Несмотря на то, что партия выиграла первые свободные выборы в стране в 2011 году, она настаивала на разделении власти внутри коалиционного правительства и полностью ушла в отставку после национального кризиса в конце 2013 года, опасаясь, возможно, аналогичного исхода, который произошел в Египте всего лишь несколькими месяцами ранее.

Еще больше закрепив свою компромиссную позицию, "Ан-Нахда" также поддержала закон, который ограждал чиновников бывшего режима от уголовной ответственности и отказалась от включения шариата в качестве источника законодательства в новую конституцию Туниса, отказавшись от основы исламистской доктрины.

Чтобы освободиться от предсказуемого запрета на внутреннюю критику, на партийной конференции 2016 года лидеры "Ан-Нахды" официально отделили даваат движения от его политической деятельности. Подобно христианским демократам многих европейских государств, Ганнуши заявил: "мы - демократы-мусульмане, которые не претендуют на то, чтобы представлять политический ислам".

Игра с нулевым результатом

Трудно переоценить, насколько монументальным является заявление Ганнуши. В своем скромном опыте работы в качестве основной политической партии, которая разорвала связи со своей традиционной социальной базой и своими исламистскими идеологическими корнями, Ан-Нахда выдвинула план достижения исламистскими партиями успеха на политической сцене страны.

Партия справедливости и развития (ПСР) в соседнем Марокко пошла аналогичным путем, дистанцировавшись от более широкого религиозного движения, от которого она получила большую часть своей поддержки, когда сформировала правительство после успешного проведения выборов в 2011 году и снова в 2016 году. Правительство ПСР отвлекло внимание от исламистских корней, пообещав управлять страной в рамках существующей политической системы, несмотря на ее структурные ограничения и неприязнь к реформам.

Казалось бы, ирония заключается в том, что чем больше становятся политически успешными исламисты, тем больше вероятность того, что они избавятся от остатков своей основной идеологии. Безусловно, политические дебаты вокруг "исламистской интеграции" как стратегии сдерживания идеологических обязательств и политических амбиций этих движений не являются чем-то новым.

Однако анализ внутренних процессов, посредством которых эти движения присоединяются к давлению политической игры, показывает, что политический эссенциализм, которому исламисты часто подвергаются со стороны внешних критиков, - это грубое заблуждение.

С другой стороны, "Братья-мусульмане" Египта продолжают переживать самую трудную минуту своей истории.

Резня в Рабаа 2013 года, в которой почти 1000 египтян были убиты силами безопасности во время ненасильственной сидячего забастовки, является символом новой жертвенности движения и политики выжженной земли военного режима, направленной на искоренение исламизма как силы в обществе, центральной клятвой в восхождении к власти президента Абдель Фаттаха ас-Сиси.

С закрытием своих институтов и заключением в тюрьму или изгнанием руководства Братьев-мусульман, ихваны пришли к отчетливому завершению своего развития, что дало ряд противоречивых результатов.

Примирение с режимами?

Несмотря на катастрофические поражения своей организации, консервативное высшее руководство движения считает нынешний курс режима Сиси неустойчивым, поскольку его опора на насильственное давление продолжает дестабилизировать страну и ослаблять ее экономику.

Предпочтительным курсом руководства является примирение с режимом в надежде на достижение сосуществования, в отличие от того, что определило отношения движения с режимом Мубарака. Стратегически размещенные в СМИ утечки информации о том, что такая резолюция намечается на горизонте, появляются с поразительной регулярностью, но пока нет никаких признаков того, что Сиси, не допустивший инакомыслия даже в правящем истеблишменте Египта, заинтересован в реинтеграции исламистской оппозиции обратно в лоно страны.

Выжившие лидеры "Братьев-мусульман" также должны противостоять широко распространенному расколу в рядах движения, в состав которого входит ярко выраженная молодежная фракция, отвергающая любое примирение с режимом, вместо этого выступающая за революционный путь, который исправил бы ошибки, допущенные при переходе после Мубарака.

В сообщениях в социальных сетях и на интернет-форумах сторонники этой точки зрения утверждают, что движение должно отказаться от своего традиционного взгляда на политические перемены, которые привели к его консервативному подходу в прошлом. Вместо этого оно должно принять революционный дух, вокруг которого объединились миллионы египтян в разгар восстания. Критически важным с этой точки зрения является необходимость отделить жесткую иерархическую и закрытую организационную структуру "Братьев-мусульман" от его более широкой социальной и политической миссии.

Но в отличие от логики, лежащей в основе решения Ан-Нахды - отделить даваат от политики, эта точка зрения предусматривает, что такой шаг необходим для развития массового движения, чтобы перевернуть существующую структуру власти, а не просто уютно под нее подстроиться.

К ним добавилась еще третья фракция, состоящая в основном из разочарованных членов движения на периферии, которая считает, что традиционный исламистский проект, неразрывно связанный с судьбой современного национального государства, обречен на провал. Учитывая шаткое состояние большинства государств региона и их неспособность решить критические проблемы, с которыми сталкиваются их граждане, эта группа утверждает, что попытки создать исламистский политический порядок в рамках существующих силовых структур являются тщетными.

Хотя эта фракция малочисленна и представляет собой в основном интеллектуальную группу, а не широкое движение, она утверждает, что драматическое падение "Братьев-мусульман" предоставляет уникальную возможность для изучения новых смелых идей, направленных на решение коренных проблем, с которыми сталкиваются не только египтяне, но и общества всего глобального Юга: этнонационалистическое и межрелигиозное насилие, империализм, неолиберальная экономическая эксплуатация и неравенство благосостояния, отсутствие продовольственной безопасности, ухудшение состояния окружающей среды и так далее.

Не отвлекаясь на борьбу за политическую власть в рамках нынешней структуры, сторонники считают, что "Братья-мусульмане" или то, что от них осталось, должны заново выстроить свою миссию, не обремененную идеологической традицией или постоянно меняющимися требованиями партизанской политики.

Несмотря на то, что это вряд ли окажет влияние на события в ближайшем будущем, динамизм, выраженный в этих ранних разговорах, скорее всего, определит долгосрочную траекторию исламистской - или, точнее, постисламистской - интеллектуальной мысли.

Продолжение

Однако в ближайшей перспективе, судя по всему, судьба исламистов так или иначе диктует необходимость отказа от давно устоявшихся убеждений и практики. В лучшем случае, успешная интеграция в пределах узких границ, допускаемых некоторыми государствами, показала, что недостаточно будет воссоздать традиционную исламистскую миссию как политическую партию в 21 веке.

Это не дает достаточных оснований для оптимизма, поскольку властные структуры, в рамках которых действуют эти партии, часто оставляют их оторванными от базы поддержки внутри общества, склонными к коррупции и вынужденными идти на компромисс с этической основой, вокруг которой они формировались.

Недавняя поддержка лидером партии "Ан-Нахда" подавления мусульман со стороны Франции вызвала возмущение во всем исламском мире и вызвали гнев многих рядовых членов партии, что привело к ряду весьма публичных отставок.

Партийные деятели, ушедшие в отставку в последние месяцы, выразили глубокое опасение по поводу некоторых действий и политических решений руководства партии, в частности, их отхода от основных ценностей движения.

В других местах успех контрреволюционных сил в сдерживании прилива структурных изменений оставил исламистские силы за бортом. Региональный проект, выдвинутый в значительной степени правительствами Саудовской Аравии и Объединенных Арабских Эмиратов, а также их местными партнерами, практически уничтожил пространство для ненадежного, хотя и относительно стабильного сосуществования, которое типично для исламистского опыта при авторитарном правлении в течение примерно полувека.

Поскольку возрождающаяся диктатура в Египте и разрушительные гражданские войны в Сирии, Ливии и Йемене направлены на укрепление нового авторитарного порядка, для народных общественных движений с политическими устремлениями, будь то исламистские или иные, остается мало места.

В то время как "исламистская идея", так сказать, скорее всего, будет выдержана как сила с широкой социальной притягательностью, политические деятели, которые были ее наиболее ярыми сторонниками, сталкиваются с экзистенциальной борьбой за выживание после натиска последних лет, многие из которых были убиты, заключены в тюрьму или вынуждены покинуть страну.

Обстоятельства, вокруг которых это произошло, могут радикально отличаться, но эффект, тем не менее, тот же, что и в других местах: вынужденное отделение основной миссии исламистского движения от его политической активности. Является ли это последним этапом эволюции исламизма как жизнеспособной политической альтернативы или влечет за собой его гибель, еще предстоит выяснить...