Среди этой смертной любви

Дверь за собой я закрыл предельно аккуратно, чтобы услышать мягкий щелчок замка. Мне ничем не хотелось рушить молчаливую печаль нашего прощания.
С одним рюкзаком за спиной, в своих единственных любимых кроссовках, в темноте, я направился к лестнице, где среагировав на моё движение включился свет. Преодолев 4 пролета, остановившись взглядом на нарисованном сердечке, я вышел на улицу.
Этот шаг из дома в город всегда решающий — он создает настроение на день вперед и лучше всего получается, когда открываешь дверь ровно в музыку.
Под меланхоличные напевы the Weeknd я открыл дверь в Берлин. Столица Германии словно черно-белый японский символ разделена кривой линией на два мира. Восток и Запад. Контраст чувствуется до сих пор, не смотря на то, что Стену снесли уже давно — примерно спустя месяц после моего рождения.
Восточный Берлин, где я как раз и находился — это место где можно запутаться в кривых неубранных улицах, с домами изрисованными граффити, с повсюду припаркованными или брошенным велосипедами и барами, типа того, что был через дорогу — с говорящим названием Where is Jesus?

В этих местах можно найти магазины кроссовок, небольшие дизайнерские «корнеры», книжные и антикварные лавки, хостелы и повсеместные турецкие забегаловки. Люди здесь тоже примечательные — артисты, торговцы марихуаной, выходцы из арабских стран и восточной Европы, малообеспеченные семьи, бывшие советские граждане и просто те, кому по душе неряшливая свобода на пунктуальной немецкой земле.

Путь на другую сторону лежал по мосту, ведущему к музыкальному отделению студии Universal. Там же был и оставленный на память потомкам километр Берлинской стены, покрытый пацифистскими надписями и картинами. Фразы на иврите, русском, английском и немецком читались и без знания языков — «мы люди, мы братья».
Идя Вдоль Стены я ощущал мурашки то ли от непонятной причастности к этому пласту истории то ли от зябкого ветра с реки Шпрее. Несмотря на то, что от места моего будущего ночлега я удалялся все дальше, я зачарованно шел и шел вперед, пока немецкую столицу накрывали сумерки.

Единственная подруга, оставшаяся со мной — музыка, согревала если не мое тело, то душу точно, не давая развалиться на кусочки мое самообладание. Иногда, оборачиваясь назад, я надеялся, что моя недавняя спутница не поехала в аэропорт и сейчас догоняет меня, чтобы радостно, с разбега, обхватив меня руками и ногами, сказать какой же я дурак, раз отпустил её. Но вокруг меня не было ни души. Подсвеченное белым неоном сверкало стеклом безупречное здание салона Мерседес, а в его тени виднелось какое-то старое строение, разрисованное трафаретами лиц канцлера Германии и президента России.
Перейдя обратно на Восточную сторону я уже определенно думал о тепле и уюте четырех стен и крыши над головой. Мой путь лежал вдоль трамвайных путей и каких-то складских помещений — самая обычная для любого города местность. Даже опытный путешественник не отличил бы ту берлинскую улочку от какой-нибудь улицы например в Саранске. Асфальт, рельсы, пожухлая листва — отличаться могли пожалуй только редкие встречные люди — с иголочки одетый мужчина на велосипеде и парочка средних лет с бутылкой вина, бережно завернутой в пакет из крафтовой бумаги.
Пожалуй, здесь всё же спокойней чем в Саранске.

***
Ночевать я должен был у итальянца Пабло. Пабло сдал мне комнату на три дня в квартире, где жил с семьей. Но, к счастью, в эти дни я никого не встретил. Моему одиночеству больше не нужны свидетели.
Хозяин квартиры был еще менее разговорчив, чем чем я.
— Вот ключи, туалет и ванная там. — сказал он мне на английском при встрече.
— Ок! — скажет мне он через три дня в ответ на мое прощание.
Больше мы с ним не пересекались, я лишь слышал периодически, как он уходил, приходил и тихо играл на гитаре.

Это была очень интересная квартира. Довольно обычная, если не скромная по здешним меркам, но для меня она казалась чрезмерно просторной, с ванной комнатой больше чем моя жилая в России. Здесь не было кроватей — только большие матрасы и самая необходимая мебель. Зато было много интересных картин и памятных вещичек на стенах — постояльцы оставляли что-нибудь на память — книги, билеты, фотографии, сувениры, кто-то оставил тут гитару. Мне нравилось, как эта гитара создавала настроение комнате: матрас, стол, стул, пепельница и гитара. Если бы я умел играть я бы сидел вечерами и перебирал лиричные мотивы на дешевых струнах, но в тот вечер я слушал музыку с телефона и просто наслаждался видом инструмента, придумывая ему путь до этих стен.

Засыпая в той комнате я конечно же думал о себе. Извечный анализ своей жизни перед сном — единственное хобби, которому я верен с завидным постоянством. Мысли эти плавно перетекли в беспокойный сон, который улетучился с первыми лучами солнца, пробившимися в окно.
Утро в Берлине началось с мангового сока и прохладного душа. Я ни в коем случае не люблю такой душ, но все смесители, кроме домашнего, пожалуй похожи на женщин — от них невозможно добиться тепла — ты либо обжигаешься, либо стоишь и по телу мурашки от холода. Вытираясь гостевым полотенцем, совершенно голый, я смотрел через безупречно прозрачное окно на улицу и думал, как же я с таким остеклением буду пользоваться туалетом. Ладно, этих прохожих я видел первый и последний раз в жизни, впрочем как и они меня, если вообще поднимали глаза до окон.
Сварив кофе, отмыв от него же плиту, я выбрался на улицу. За три дня я планировал потратить 50 евро — вот такое своеобразное приключение в очень недешёвой стране.
В первой же турецкой забегаловке я раздобыл себе завтрак — два куска пиццы и стакан тёплой воды. Несмотря на утренний холод я сел завтракать на улице — за старым пластиковым столиком, аккуратно покрытым бумажной скатертью. Рядом сели два немца и закурили самокрутки…не скрою, мне захотелось присоединиться к ним, уж очень вкусно пах табак, ловко завернутый в коричневые бумажки. Тем временем по небу потянулись серые тучи и засобирался дождь, а вместе с ним и люди заторопились на работу.
Мне же ничего не оставалось как раствориться среди туристов, пешком подбираясь к центру города, который начался для меня с телебашни и музейного острова.
Музейный остров представляет собой классические европейские постройки, какого-то всем известного стиля, но я не Говард Рорк, чтобы его назвать. Здания эти отведены нынче под офисы и галереи, и развернувшаяся рядом стройка современной архитектуры пока только портит вид. Утром, в будний день, здесь пустынно, автобусы редки, а люди сдержанно приветливы.
Не смотря на то, что мои тонкие пальцы беспощадно мерзли, я упорно делал фотографии на телефон и переключал песни, стараясь запечатлеть Берлин в iCloud и в своем сердце. Пускай это будет слишком эмоционально, но этот город оставил то редкое для моих путешествий чувство — «сюда бы я вернулся».
Здесь, подходя к Брандербургским воротам, сразу хочется ускориться, чтобы как можно скорей увидеть всё культурное великолепие немецкой столицы. Десятки китайцев с селфи-палками совсем не мешают, даже наоборот — среди них создается чувство дружности такого большого и в то же время тесного, одинокого мира под названием Земля. Сделав положенные фото и пройдя под воротами, загадав зачем-то желание, я наконец увидел его — Рейхстаг. Для меня он стал символом всей Германии — заслуженно разгромленный советскими войсками, сохранив на остатках стен надписи «Мы дошли!», он воскрес силами инженерной мысли. Теперь над Рейхстагом красуется стеклянный купол с сквозным вентиляционным отверстием, через которое не проникают никакие осадки. Внутри купола — панорамные винтовые лестницы, откуда можно увидеть весь Берлин, а под ними — палата Парламента, куда на заседание может попасть по записи любой желающий.

К сожалению, я не так богат словами и эпитетами, как богат Рейхстаг своей красотой, мощью и шрамами, украшающими его как самого настоящего мужчину. Но как бы ни был прекрасен этот великан, не он стал для меня самым ярким воспоминанием тех трёх дней в Берлине.
Когда моему взору предстал памятник советскому Воину Освободителю я снял наушники и невольно остановился. В плаще-палатке на плечах, с рукой, покровительственно покрывающей весь город, он стоял на гранитном постаменте, на котором золотыми буквами увековечены имена погибших. По краям — два танка Т-34 и зенитные орудия, разгромившие фашизм в 1945. Сегодня всё это — лишь популярный фон для селфи с хэштэгом #makelovenotwar.
Можно много говорить о современном патриотизме, о подмене истории в угоду нынешним правителям, но я думаю, что есть особое чувство, которое испытывал каждый, у кого паспортные данные прописаны кириллицей — чувство при взгляде 9 мая на трибуны Красной площади с ветеранами, чувство при просмотре советских фильмов, когда исполняются «Журавли» или «День Победы», чувство, возникающее когда у Большого театра даришь цветы бабушке с орденами, которая крестит тебя в в благодарность.

Вот так я стоял в Берлине, в городе, который однажды увидел мой прадед, но всё же не смог вернуться домой. Мне не хотелось слушать музыку, я не думал о замерзающих ногах и о том, где найти wi-fi. Подойдя к памятнику и коснувшись гранита рукой я обошел его со всех сторон, читая фамилии, достойные поклона, но известное стеснение сковывало колени. А тем временем за спиной Воина от ветра шелестели березы. Правду писали про них отечественные поэты и писатели в ссылках — при взгляде на березы тянет на Родину.
Повернувших спиной к островку родной страны я еще долго шел, поглощенный мыслями о прошлом.
На обратном пути я подарил себе кофе из Старбакса, расплатившись по кредитке, чтобы не тратить наличные и купил брелок — серебряного мишку в синей кепке — символ Берлина. Потом этот мишка будет целый год болтаться на Её ключах, пока я буду болтаться между стабильной работой и путешествиями.
К сожалению, я не могу вспомнить подробно достопримечательности, которые увидел в оставшиеся полтора дня — там были и знаменитый блокпост Чарли времен холодной войны, показанный в фильме «Шпионский мост», и множество памятников погибшим евреям и какие-то музеи современного искусства. На своем пути я встретил много магазинов с одеждой и слава Богу временно неработающий Apple Store, потому что мне снова пришлось бы пользоваться кредиткой ради какого-нибудь аксессуара для своего планшета или телефона.
Утро последнего дня в Берлине было дождливым. Собрав зарядки и белье я направился в аэропорт. Я плохо помню ту дорогу, потому что всего за несколько часов до вылета посетил тот самый бар Where is Jesus?. Как и все посетители я там не нашел никого, кроме утренней головной боли и сожалений. Радовало лишь то, что впереди меня ждал очередной перелет и возможно ответ на вопрос, который задали однажды Black Eyed Peas — «Where is the love?»