Обзор книги "По большому счету. История Центрального банка России" Евгения Владимировна Письменная
Обязательно добавлю после отпуска фотку книги с подписью автора для меня - Евгения прекрасна и талантлива, поэтому ездил к ней в Блумберг, чтобы пообщаться и подписать книги.
Что можно сказать об этой книге коротко - когда бы вы не родились, вы найдете события из своей жизни в ней. Хоть Ельцинское «твердо и четко», хоть недавние проблемы у банкира, который решил на рублевке обогнать друга дочки Путина и замечательную сделку Роснефти на валютном рынке. Очень много личных историй, очень художественно, но при этом факты-факты-факты. Круто, люблю Евгению за то, что умеет так работать с книгами.
Это книга жизнеописание всех собранных ошибок и проблем нашего ЦБ, как это началось и в то, что не имело силы, и во что это все перешло и как сейчас задает тон рынкам и экономике, подрос ребятенок) и вот про его жизнь нам и рассказано, в красках, с людьми, цифрами, трагедиями и победами.
Я думаю, здесь не стоит делать дополнительно описания, кроме рекомендации прочитать цитаты, они вам все расскажут о книге, но для меня это однозначные 5/5:
Председатель Верховного Совета Борис Ельцин о Георгии Матюхине ничего не слышал, но утвердил его сразу. Как и другие советские руководители в те времена, он считал эту должность технической. Представление «сначала политика, а деньги потом» в эпоху трансформации огромного государства доминировало. Ключевой роли Центрального банка в системе государства не понимал ни президент страны Михаил Горбачев, ни его оппонент Борис Ельцин.
Вышло очень по-советски: создателем важнейшего финансового института страны – Центробанка России – стал профессиональный разведчик.
– Мы только прилететь сможем, нас бесплатно «Аэрофлот» привезет, но вот на оплату проживания денег нет.
Откровенность российского центробанкира понравилась де Ларозьеру. Главе госбанка, пусть даже бедной страны, признаться, что у него нет средств для оплаты командировки, не так-то просто.
Матюхин, сколько бы ошибок он ни совершил, – первый и последний в истории России председатель Центрального банка, который мог отказать президенту страны. Корень финансового института он определил правильно: он делал финансовый институт независимым.
Парадокс того конфликта Матюхина и Ходорковского: победитель до сих пор держит злобу на побежденного. Спустя двадцать пять лет Ходорковский вспоминает о Матюхине с отвращением, в нелестных выражениях обвиняя его в предательстве национальных интересов. Матюхин о молодом банкире, внесшем свой маленький вклад в его отставку, отзывается с сожалением: «Да, было такое, больно он надо мной издевался. Но уж много времени прошло, не осталось на него обиды».
Ельцин поссорился с Верховным Советом. Президент хотел больше власти, Верховный Совет тоже. Ельцин решил обыграть депутатов и разогнать парламент, начав свою атаку с Указа № 1400 «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации». Президент объявил, что впредь Центробанк должен руководствоваться в своей деятельности исключительно его указами и банковским законодательством. Геращенко не понимал, как можно исполнить этот указ, ведь по закону ЦБ подотчетен Верховному Совету, который избирает и отправляет в отставку председателя банка. Все напоминало банальный бытовой развод: папа с мамой поссорились, а ребенок должен выбрать кого-то одного.
– Верни, Витя, рубль на место. Верни рубль.
Геращенко опять чуть было не съязвил по поводу реального места рубля, но опять промолчал, а лишь еще раз повторил:
Одиннадцатое октября 1994 года навсегда войдет в финансовую историю России. Впервые резкий скачок курса рубля по отношению к доллару стал политическим процессом. Президент, Государственная Дума, Совет Безопасности, следователи МВД занимались тем фактом, что за один день на Московской международной бирже курс доллара вырос с 3081 до 3926 рублей, или почти на 30 %.
События произошли во вторник, и этот день стали называть черным вторником.
Парамонова расцвела в улыбке. Френкель удивленно ее рассматривал: он наконец увидел ее искреннюю улыбку. Он никак не мог понять, что необычного он сказал этой железной леди, почему она стала выглядеть счастливой. В прямом смысле слова. Парамонова глубоко вздохнула и весело сказала:
– Мистер Френкель, мистер Якоб! Как же хорошо вы все рассказали.
Френкель не удержался от улыбки, когда подумал: «Русские женщины – странные создания».
Именно для реализации этой своеобразной схемы перехода собственности из государственных рук в частные и были организованы залоговые аукционы. Ельцин подписал четыре указа, регулирующие этот механизм [115]. Их хватило, чтобы отдать лакомые куски государственной собственности молодым предпринимателям. Как-то само собой вышло, что государство с кредиторами-спасителями не расплатилось. Ни с одним. И бывшие советские предприятия за долги уплыли из-под опеки государства.
спустя много лет, некоторые из банкиров под присягой английского суда признаются, что залоговые аукционы были фикцией [116], а тогда все они несказанно обрадовались легкому шансу обогатиться. С 17 ноября по 28 декабря 1995 года государство выставило на аукционы госпакеты акций двенадцати нефтедобывающих, горно-металлургических и инфраструктурных компаний. Так, в руки банкиров ушел контрольный пакет «Сибнефти» и «Сиданко», 45 % акций ЮКОСа, 40,12 % «Сургутнефтегаза», 38 % «Норильского никеля» [117] и еще более мелкие пакеты других компаний. Общая сумма поступлений в бюджет от залоговых аукционов составила 886,1 миллиона долларов – на тот момент 1,85 % доходной части федерального бюджета. Вот как вышло: миллиардные куски государственной собственности стоили чуть меньше 2 % доходов бюджета.
Тогда – в 1995 году – покрутили-повертели и решили, что, обуздав инфляцию, сократят номиналы купюр в тысячу раз. Но цены продолжали расти, и проект отложили до лучших времен.
Сумасшедший выборный 1996 год инфляцией порадовал, она снизилась до 22 %, а 1997-й и вовсе принес счастье: всего 11 % [149]. Это казалось чудом, которого не было давным-давно и, как потом станет известно, долго еще не будет.
Одиннадцать процентов – то, что надо для деноминации. Можно стартовать [150].
Французский ЦБ опять помог: уже не Жак де Ларозьер, а Жан-Клод Трише пригласил сотрудников Центробанка изучить опыт французов, которые тремя годами ранее тоже провели деноминацию, отрезав у своих банкнот по два нуля. Именно они надоумили смотреть вперед и убирать нули по максимуму.
Терехов, помня просьбу своих коллег из «Интерфакса» задать вопрос как можно четче, чтобы получить ясный ответ, переспросил:
Слова «деноминация» и «девальвация» склеились в голове Ельцина. Он уже очень хорошо все понимал про деноминацию, ведь о ней было немало разговоров с Центральным банком и правительством, но не осознавал толком, что такое девальвация. Сам он не знал такого слова, а никто из окружения ему этого не объяснил. Кремль плохо понимал, что конкретно происходит в экономике, и надеялся, что как-то все разрулится. Раньше же разруливалось.
Тот август поставил все на свои места: банкиры, слывшие эстетами и меценатами, влиятельными лоббистами и вершителями судеб, нередко оказывались растратчиками и банкротами.
И он придумал другой отвлекающий маневр: начать пока потихоньку передавать загранбанки ВТБ, который на 99,9 % был подконтролен ЦБ. К тому же де-факто именно ВТБ всегда управлял загранбанками [234]. Процесс будет не быстрый, надеялся Геращенко. Как говорится, «собаки лают, караван идет». Пока суть да дело, может, что-то изменится. Вдруг правительство под грузом проблем забудет о своем капризе.
Путин начал входить во вкус, и уверенность Геращенко в его глазах превратилась в самоуверенность, а независимость – в строптивость. Пройдет еще немного времени, и все поймут, что Путину нужен абсолютный контроль во власти. Но в начале 2000-х это не было всем очевидно. И Виктору Геращенко – тоже.
Анализируя ЗАТО, Игнатьев впервые заметил ЮКОС. А потом, при сравнении налогов, уплачиваемых разными нефтяными компаниями, стрельнуло второй раз: опять стало ясно, что ЮКОС недоплачивает. Игнатьев составил небольшую табличку с анализом выплат нефтяными компаниями [282] и отправил свое изыскание министру Алексею Кудрину. Эта табличка наделала много шума. Нефтяники пытались опротестовать выводы Игнатьева, но тщетно [283]. Именно эта табличка из десяти столбцов стала стартом новой налоговой реформы, увеличивающей платежи в бюджет для нефтяных компаний. Хоть те и пытались доказать, что действия правительства по повышению экспортных пошлин, отмене налоговых льгот и повышение внутрикорпоративных цен, по которым предприятие поставляет нефть на НПЗ внутри холдинга, – экспроприация
Центральный банк быстрыми темпами стал пополнять международные резервы. Они росли в месяц на пять – восемь миллиардов долларов. Когда Игнатьев пришел в Центробанк, международные резервы страны составляли только тридцать семь миллиардов долларов; спустя два года их было почти восемьдесят пять. И всем это казалось какой-то мистикой. Такого запаса не было в истории России и СССР.
В 2008 году Владимир Путин разрешает побыть президентом своему подчиненному и давнему знакомому Дмитрию Медведеву, а сам становится премьером.
Тревожный звонок пришел Игнатьеву еще в 2005 году: тогда проверка ЦБ показала, что в банке появился схематоз. Выяснилось, что он с удовольствием помогал российским олигархам становиться богаче: миллионеры превращались в миллиардеров. Можно сказать, что Сбербанк стал создателем схемы для олигархов. Они брали там деньги, покупали на них акции Сбербанка, потом под них опять брали кредит. И так можно было делать много раз. Центробанк проводил профилактическую работу с расшалившимся поднадзорным, беседы о том, что это нехорошо. Формального нарушения закона не было, но операции, по крайней мере, были очень рискованными. Дело в том, что эта схема работала, только если акции росли; если бы тренд поменялся, то потери были бы огромными.
Почему Греф вдруг решил стать банкиром, достоверно не известно. Ясно только, что Герман Греф стал проситься у Путина в отставку еще в мае 2006 года, когда узнал, что его ставленника на Дальневосточной таможне Эрнеста Бахшецяна посадили за решетку по обвинению в коррупции. Дальний Восток – Мекка для контрабандистов, место ввоза огромных партий китайского ширпотреба. Там через таможню лилось множество товаров, которые впоследствии наводняли страну. Это не просто огромные, а очень огромные деньги. Греф как министр, получив в управление работу таможни, стал там наводить порядок, пытаясь упростить схему, приступил к перекрытию коррупционных каналов. Бахшецян был одним из тех, кто должен был помочь навести порядок на таможне и искоренить практику крышевания на пограничных переходах в Китай. Он приехал в Приморье из Москвы под обещание Грефа помогать [356]. Когда в мае 2006 года его арестовали, Греф сразу понял, что это провокация силовиков, которые, скорее всего, и крышевали контрабанду через Дальний Восток. Греф был в отпуске, но вернулся в Москву и поехал к Путину, объяснял ему, что это именно провокация и Бахшецян незаслуженно арестован. Путин Грефу не помог. Не захотел или не смог. Бахшецяна осудили, он не признал приговора суда [357]. Случай с таможней надломил Грефа. Он попросил отставки. Путин пообещал Грефу, что даст ее, но не сейчас, а когда придет нужный момент. Греф ждал больше года. Путин обещания перед друзьями держал и предложил ему возглавить Сбербанк.
Но Россию то и дело болтало в политических встрясках. Сначала премьер Владимир Путин решил навести порядок с налоговой дисциплиной у компаний и публично пригрозил прислать врача главе крупнейшей металлургической компании России «Мечел» Игорю Зюзину. Путин обвинил его в том, что компания продает сырье за границу по ценам вдвое ниже рыночных и поэтому не платит налоги государству. «Думаю, что Игорь Владимирович должен как можно быстрее поправиться, иначе к нему доктора придется прислать и зачистить все эти проблемы», – сказал Путин на одном из августовских совещаний. Так образно он упрекнул Зюзина в использовании механизма трансфертных цен (когда товары сбывают зависимые друг от друга компании по внутрифирменным, отличным от рыночных, ценам, что дает возможность платить налоги в стране, где они ниже) и уходе от налогов. Слова Путина дорогого стоили. Акции «Мечела» рухнули, потянув за собой весь рынок [361]. Так резко Путин не разбирался с бизнесменами со времен ЮКОСа. Весь август был политически напряженным: Россия стала участвовать в вооруженном конфликте Южной Осетии, Абхазии и Грузии. Там начались боевые действия, и РФ ввела свои войска, объявив об операции по принуждению к миру. Двадцать шестого августа Россия признала независимость Южной Осетии и Абхазии. В этот день фондовые индексы снизились на 6 %. Никто не знал, как к этому конфликту отнесутся другие страны, но понимали, что может быть резко негативная реакция. Впрочем, российский фондовый рынок снижался с мая, а в разгар военного конфликта с Грузией падение лишь ускорилось. В сентябре начался обвал
Экономика России оказалась в ножницах: с одной стороны, высокие ставки, с другой – ослабление курса и бесконечные вливания ликвидности в банки.
Игнатьев оказался провидцем. Он надеялся, что падение цены на нефть временное, и угадал. Он оказался чуть ли не единственным среди экономистов во власти, кто считал, что цена скоро восстановится, поэтому нещадно тратил валюту из международных резервов на поддержку курса рубля. С интуицией ему повезло. Хоть Игнатьев и потратил много долларов из международных резервов, благодаря тому, что цена на нефть стала восстанавливаться, ЦБ смог компенсировать потраченное. Международные резервы снизились в марте 2009 года до 380,5 миллиарда долларов, но через два года этот показатель вернулся к отметке пятьсот миллиардов.
В конце 2008 года, когда новости были только негативными и все паниковали, у Игнатьева само собой улетучилось упадническое настроение. Когда он смотрел в пенящееся шампанское в бокале при встрече нового, 2009 года, он знал уже, что худшее позади: международных резервов хватит, все инструменты поддержки экономики заработали. «Прорвемся», – думал он. Так и случилось. Кризис оказался глубоким, но кратковременным.
Еще в 2006 году, проверяя Межпромбанк, инспектор ЦБ наткнулся в его отчетности на фантастически большой депозит в американском банке – миллиард долларов. Инспекторы были поражены. И неясно, откуда взялись эти средства. При сверке базы операций банка было видно, что у Межпрома не могло быть такого объема свободных средств. Анализ динамики баланса показывал, что миллиард долларов возник как будто из ниоткуда. Проверяющие задали вопрос, действительно ли эти деньги существуют. И менеджмент Межпромбанка легко развеял сомнения инспекторов, предоставил все нужные документы: свифты и выписку из американского банка. Долго в ЦБ думали, что с этим делать, пока первый зампред ЦБ Андрей Козлов не решил действовать: написал письмо американским коллегам в Федеральную резервную систему США. Дескать, есть сомнения у ЦБ России по поводу одного депозита в размере одного миллиарда долларов в одном из американских банков. Спустя три недели пришел лаконичный ответ: «Мы этот вопрос исследовали. Такого банка в США не существует».
Бизнес Межпрома давно был построен на обмане: пишешь туфту всякую в отчетности и ворочаешь миллиардами. Смешно даже: не только депозита не существует, но и самого банка тоже. Менеджмент Межпромбанка нарисовал эту выписку, сфальсифицировал финансовые документы и поставил на баланс несуществующий миллиард долларов.
Почти ничего. Центробанк не отозвал лицензию, менеджмент не был наказан за махинации, а Сергей Пугачев продолжал восседать в кресле сенатора и позиционировать себя влиятельным человеком, другом президента Путина.
Случай с Межпромбанком убедил Игнатьева: если менеджер или собственник решит украсть деньги из своего банка, это будет сделано. Преград нет. Нужны лишь готовность к риску и пара часов [400]. После случая с Межпромом он стал просить депутатов, чтобы было введено уголовное наказание для тех, кто задействован в банковских махинациях. Пришлось признать, что только пятая часть всех банкротств носит экономический характер, остальные – криминальные [401]. Депутаты не услышали Игнатьева.
Владимир Путин раньше уважал Пугачева, считал его хорошим товарищем, крепким профессионалом, а тот оказался мошенником. Урина Путин не знал, конечно, но узнал как бандита и мошенника после звонка своей дочери Маши. Оба эти банкира оказались в личном пространстве Путина, оба научили его, что банкирам доверять нельзя – ни на миллиметр. Теперь у Путина и сомнений не было, что с банковским надзором в России большая проблема. Он почувствовал это на собственной шкуре. Раньше, конечно, тоже постоянно всплывали плохие истории с банками и даже погиб зампред ЦБ Андрей Козлов, но окружение Путина всегда находило тому разные объяснения. Виноват тот или этот, нужен этот новый закон или тот. Теперь Путину не требовались никакие объяснения, он знал, что с банками надо разбираться. И уже все равно, кто рулит ими, чьи люди там сидят или чьи представители. И уже не важно, что силовики – опора системы Путина – крепко-накрепко укоренились в банковской среде как неотъемлемая ее часть.
Покупка Банка Москвы – одно из самых печальных событий в банковском надзоре. Не банки, а сплошной схематоз, осознал Путин. Больше банкиров он прикрывать не станет, будь то товарищ, друг или даже родственник.
А вот при упоминании Глазьева большинство экономистов встало на дыбы. Все вокруг стали запугивать, что тот обязательно включит печатный станок. А бывший коллега и единомышленник Глазьева Анатолий Чубайс прямолинейно отрезал: «Человек, который всерьез утверждает, что денежная эмиссия в США и Европе осуществляется с целью захвата по дешевке российских активов, если он здоров, может быть кем угодно, только не экономистом»
Все оторопели, когда следом ЦБ лишил лицензии Мастер-Банк [437]. При ее отзыве ЦБ указал: «Кредитная организация была вовлечена в проведение крупномасштабных сомнительных операций». Весь рынок это знал, конечно, но никто не верил, что ЦБ замахнется закрыть самую крупную обнальную площадку России с кураторами из МВД, ФСБ, правительства и Госдумы одновременно. Черный рынок обнала моментально отреагировал. Процент за обнал взлетел до 8 %. Шок!
Финансовый рынок России напрягся. Никто не понял, что за операцию провернули Сечин с Набиуллиной и почему они так и не объяснили рынку суть этой огромной сделки. И ЦБ, и «Роснефть» забыли сказать, кто покупатель этих бумаг и в чем, собственно, цель приобретения [453].
Тайная сделка с Сечиным больно ударила по репутации Набиуллиной. Рынок и так не очень доверял новому центробанкиру из-за непоследовательной денежно-кредитной политики, а тут утратил последние иллюзии.