Дедушка Прозака: Лапин И.П.

«Депрессия может быть результатом дефицита серотонина в мозге» – именно так начинается знаменательная для мира психиатрии статья, вышедшая в журнале The Lancet 50 лет назад (18 января 1969 года), главным автором которой являлся Лапин Изяслав Петрович (1930–2012 гг.), психофармаколог, руководитель лаборатории психофармакологии в Национальном медицинском исследовательском центре психиатрии и неврологии им. В.М. Бехтерева (тогда Санкт-Петербургском научно-исследовательском институте).

На основе данной работы в дальнейшем впервые была разработана серотониновая гипотеза депрессии, результатом развития которой стало появление новой группы антидепрессантов – селективных ингибиторов обратного захвата серотонина (СИОЗС), которые являются в настоящее время самым назначаемым классом антидепрессивных средств. За это открытие американцы в шутку называли Лапина И.П. «дедушкой Прозака». Кроме этого, И.П. Лапин стал пионером в исследовании нейроактивности кинуренинов, их роли при стрессе и в формировании ряда патологических состояний (тревоги, депрессии, алкоголизма, эпилепсии и др.). Это направление стало быстро развиваться, а количество ссылок на работы Лапина (общее число его научных публикаций около 400) было таким, что Международный институт научной информации признал его «классиком цитирования».

По случаю юбилейной даты выхода статьи, которая изменила мировую психиатрию в лучшую сторону, предлагаем ознакомиться с историей жизни выдающегося учёного, нашего соотечественника, Лапина Изяслава Петровича.

И.П. Лапин родился в Ленинграде 26 июня 1930 г. Его отец был инженером и работал в одном из конструкторских бюро Ленинграда. Он довольно рано умер, и Изяслав Петрович воспитывался и долго жил с мамой и тетей, которых очень нежно любил, и заботился о них до последних их дней. В Ленинграде мальчишкой он пережил блокаду. Рассказывал нам, как гасил зажигалки на крышах домов, и очень гордился званиями «Житель блокадного Ленинграда» и «Ветеран Великой Отечественной войны». Разносторонняя одаренность Изяслава Петровича проявлялась с детства. В школьные годы он занимался музыкой, окончил музыкальную школу, был лауреатом различных конкурсов. Во Дворце пионеров учился игре в шахматы и любил вспоминать, как обыгрывал там самого «Витьку Корчного»! В студенческие годы, будучи членом СНО, Изяслав Петрович увлекся физиологией, познакомился и работал у академика Л.А. Орбели, которого в дальнейшем почитал своим Учителем. В 1953 г. И.П. Лапин с отличием окончил 1-й Ленинградский медицинский институт и поступил в аспирантуру на кафедру фармакологии Ленинградского педиатрического института. Его научным руководителем стал заведующий кафедрой академик В.Н. Карасик. Тесная связь с этой кафедрой в течение многих последующих лет сохранялась и поддерживалась не только самим Изяславом Петровичем, но и сотрудниками его лаборатории, созданной в ноябре 1960 г. в институте им. В.М. Бехтерева.

Это была первая и на протяжении ряда лет единственная в Советском Союзе лаборатория психофармакологии. Это не удивительно, поскольку психофармакология как самостоятельная наука возникла всего лишь несколькими годами ранее: в 1952 г. был синтезирован и применен в психиатрической клинике хлорпромазин (аминазин), ставший первым нейролептиком, а в 1957 г. — первый антидепрессант имипрамин. Крестным отцом лаборатории стал профессор М.Я. Михельсон — видный фармаколог, токсиколог, возглавлявший тогда лабораторию фармакологии Института эволюционной физиологии им. И.М. Сеченова. Именно он рекомендовал дирекции института им. В.М. Бехтерева И.П. Лапина на должность руководителя создаваемого подразделения и нескольких научных сотрудников, ставших «ядром» этой лаборатории. В течение многих лет на стене в нашей лаборатории висела коллективная фотография первых сотрудников с М.Я. Михельсоном в центре. Как и с коллегами из педиатрического, с фармакологами из «сеченовского» лабораторию многие годы связывали рабочие и дружеские отношения. С начала своего существования лаборатория собрала молодых, талантливых и полных энтузиазма людей. В ней работали, находя общий язык, врачи, психиатры, физиологи, биохимики. Коллектив был небольшим и очень стабильным. Внутри лаборатории никогда не было распрей, интриг или серьезных разногласий. Атмосфера была теплой и творческой. Близкие отношения между собой и до сих пор поддерживают все ныне здравствующие сотрудники той лаборатории.

Общая фотография сотрудников совсем еще молодой лаборатории психофармакологии. В центре: Е.Л. Щелкунов, Ю.Л. Нуллер и И.П. Лапин (1970 г.)

Сначала в центре общего научного интереса были антидепрессанты. Шло интенсивное изучение механизма их действия, разработка экспериментальных методик оценки их эффективности и скрининга новых препаратов. Затем появились и другие направления, объединяло которые поиск и создание эффективных средств и способов лечения различных видов психопатологии (депрессии, тревоги, алкоголизма, синдрома Туретта) на основе изучения их патогенеза в эксперименте и в клинических условиях. Этому способствовало тесное сотрудничество лаборатории со многими отделениями института («алкогольным», «детским», «неврозов», нейрохирургии и др.). А началось это сотрудничество буквально с первых лет ее существования, когда первым аспирантом Изяслава Петровича стал Ю.Л. Нуллер, впоследствии выдающийся психиатр и клинический психофармаколог, а в то время имевший еще одного руководителя Т.Я. Хвиливицкого, возглавлявшего отделение биологической психиатрии. Потом аспирантами и студентами И.П. Лапина были многие из нынешних психиатров и психофармакологов, работающих теперь в разных странах, от США и Великобритании до Узбекистана.

Лаборатория И.П. Лапина на долгие годы снискала себе славу самого интеллектуального подразделения института. Задавал тон, конечно, руководитель. Одной из незыблемых на долгие годы традиций лаборатории стало проведение еженедельных заседаний. На них сотрудники рассказывали о ходе текущих научных исследований, все вместе обсуждали полученные результаты, выступали с тематическими сообщениями, отчитывались и делились впечатлениями об участии в научных мероприятиях. Одним из замечательных правил лаборатории было предварительное заслушивание тех, кто готовился к публичному выступлению за стенами лаборатории, будь то научная конференция или защита диссертации (диплома). В течение нескольких первых лет эти «лабораторные» по инициативе и настоянию Изяслава Петровича проходили на английском языке.; Сам он не только свободно владел английским, а уже одно это в те времена было большой редкостью, но в разной степени и другими языками: немецким, французским, польским, итальянским. Это давало ему возможность быть в курсе новейших мировых исследований, читая зарубежную научную периодику на языке оригинала, и лично общаться с иностранными коллегами на различных съездах и конференциях, а также вести с ними переписку и публиковать свои статьи в иностранных журналах. Лаборатория, возглавляемая профессором Лапиным, быстро завоевала авторитет и в фармакологическом мире, и в 1976 г. ей была доверена организация приема иностранных участников IV Всесоюзного съезда фармакологов, проходившего в Ленинграде.

Изяслава Петровича всегда отличала социальная активность, которая, похоже, была ему присуща с юности. Так, например, он рассказывал, как после принятия постановления ЦК ВКП(б) о запрете публикаций М.М. Зощенко (1946 г.), он пошел к писателю домой и выразил ему свою поддержку. Эта активность и свободное общение с людьми объясняет обширный круг самых разных людей, знакомством с которыми Изяслав Петрович гордился. Среди них были Папа Иоанн Павел II, А.Д. Сахаров и Е.Г. Боннэр, выдающийся нейрофизиолог Хосе Дельгадо, Ганс Селье и психолог Макс Люшер, создатель цветового теста Люшера, и многие другие. С кем-то Изяслав Петрович был знаком только по переписке, с другими общался лично. На стене в его кабинете висели портреты его выдающихся коллег, и профессор любил рассказать о каждом из них своим гостям. Посетители шли к нему один за другим. Телефон в его кабинете практически не умолкал (при проведении лабораторных заседаний он его просто отключал). Переписка Изяслава Петровича была огромной, а сколько поздравительных открыток к Новому году и 9 мая писали мы и отправляли коллегам из Москвы, Волгограда, Владивостока и других городов буквально всех союзных республик.

И.П. Лапин и сам был ярким и талантливым человеком. Он был одним из основателей отечественной психофармакологии, признанным в мире специалистом. Его имя в профессиональных кругах навсегда связано с серотониновой гипотезой депрессии, которая, в соавторстве с Григорием Оксенкругом, тогда аспирантом Изяслава Петровича, а ныне американским психиатром и ученым, была опубликована в 1969 г. в авторитетнейшем журнале Lancet. Результатом развития этой гипотезы стало появление новой группы антидепрессантов СИОЗС (селективных ингибиторов обратного захвата серотонина), а Изяслав Петрович в шутку называл себя «дедушкой прозака». Кроме того, И.П. Лапин стал пионером в исследовании нейроактивности кинуренинов, их роли при стрессе и в формировании ряда патологических состояний (тревоги, депрессии, алкоголизма, эпилепсии и др.). Это направление стало быстро развиваться, а количество ссылок на работы Лапина (общее число его научных публикаций около 400) было таким, что Международный институт научной информации признал его «классиком цитирования».

И.П. Лапин за работой в своем кабинете (конец 1980-х)

Еще один аспект научной деятельности И.П. Лапина, принесший ему широкую известность — это изучение плацебо–эффектов и плацебо–реактивности. Начав одним из первых в стране совместно с Ю.Л. Нуллером изучать роль плацебо, Изяслав Петрович на протяжении многих лет продолжал уделять внимание этому вопросу. Результатом обобщения обширных данных литературы и накопленных собственных наблюдений, полученных в эксперименте и в клинике (в психиатрических и соматических стационарах), стали несколько книг, посвященных данной теме: «Плацебо и терапия», «Личность и лекарство. Введение в психологию фармакотерапии», «Психологические помехи фармакотерапии». Эти и некоторые другие работы И.П. Лапина выложены на сайте его близкого друга профессора Ф.Б. Березина (http://berezin-fb.su). Сегодня я активно рекомендую их своим студентам–психологам, слушающим курс «Психофармакотерапии».

Следует отметить, что эти публикации, как и в целом темы «Психологические факторы фармакотерапии» и «Плацебо», далеко выходят за рамки оценки эффективности лекарственных препаратов, то есть чисто медицинского аспекта, и, безусловно, должны представлять интерес для медицинских психологов и служить повышению их профессиональной компетенции. Тезисы о том, что «каждый человек уникален» (генетически, биохимически, как личность), врач должен «лечить не болезнь, а больного» и использовать «индивидуальный подход к больному» (то же, очевидно, справедливо и для пары психолог/клиент), общеизвестны. Однако насколько они воплощаются на практике? Судя по личному опыту автора, крайне редко. Это не удивительно по целому ряду причин. Действительно, ни алгоритмизация, все больше внедряемая в медицинскую практику, ни загруженность врачей не способствуют такому подходу. Однако существует и остро ощущается объективная нехватка знаний о роли и проявлениях человеческой индивидуальности в конкретных случаях и ситуациях. В результате истинно индивидуальный подход может использовать лишь специалист, обладающий богатым личным опытом. Если говорить об индивидуальной чувствительности к лекарственным (или вообще химическим) веществам, которая существенно варьирует, то она определяется влиянием множества переменных, которые принято разделять на две группы.

Значение так называемых биологических факторов (пол, возраст, масса тела, генетические особенности, общее соматическое состояние и др.) достаточно хорошо изучено. Вторая группа, объединяющая психологические и социально–средовые факторы, представляет особый интерес для психологов. Изучение и обсуждение их влияния может вестись и ведется с двух точек зрения. С одной, индивидуум выступает объектом влияния, а с другой, субъектом, от характеристик которого зависит результат в данном случае фармакологического воздействия. Первый подход выражается тезисом: «Правильный психологический подход к больному может существенно повысить эффективность медикаментозного лечения». При этом в первую очередь обсуждается роль врача («Плох тот врач, после визита к которому больному не стало легче»), в том числе значение его внешнего вида и поведения. «Модная» тема последних лет — комплайнс как одно из условий успешной терапии также рассматривается с позиций влияния на пациента. И.П. Лапин (см. Приложение:Лапин И.П. Личность и лекарство. — 2001) переводит этот термин на русский язык как «согласие, принятие назначений врача, добровольное подчинение им (иногда его толкуют и как сотрудничество)». А далее он пишет: «Для повышения согласия при лечении любыми лекарствами необходим ряд условий: удлинять время контакта с пациентом, разъяснять назначения, выслушивать сомнения и соображения пациентов, находить общие темы в литературе, искусстве». Не осталось без внимания исследователей влияние на пациентов его близких и знакомых, средств массовой информации и пр., а также различных внешних (не фармакологических) характеристик лекарств (цвет, размер, форма, способ введения).

Если исследований роли вышеперечисленных и других факторов проведено немало, то вопрос о влиянии психологических (личностных) особенностей человека на эффекты принимаемого им лекарства (или вообще химического вещества) изучен значительно меньше, очевидно, в силу своей сложности. Это ли не поле деятельности для медицинских психологов; Тем не менее, появляются данные, которые свидетельствуют, например, о том, что стресспротективное действие алкоголя, ради которого люди издревле его и употребляют, более выражено у агрессивных, импульсивных, экстравертивных людей. Такая характеристика, как «потребность в изменяющихся, новых и сложных ощущениях и переживаниях и готовность идти на физический и социальный риск в поиске таких ощущений» — sensation seeking связана со склонностью к употреблению алкоголя и наркотиков, а также с разнообразием используемых веществ. Предполагают, что это объясняется большей чувствительностью подобных индивидов к приятным эффектам употребляемых средств. Безусловно, частью личности является и жизненный опыт, в данном случае, опыт предыдущего использования химического соединения. Этот опыт, а также сведения, полученные из других источников (знакомые, телевидение, литература и пр.) формирует определенные ожидания человека в связи с приемом лекарства. Роль лекарственного ожидания как фактора, влияющего на выраженность эффектов химических соединений, продемонстрирована на примере алкоголя. При использовании в качестве плацебо безалкогольных напитков было показано, что осведомленность об эффектах алкоголя и их ожидание в значительной степени определяют, как человек ведет себя, когда пьет. В некоторых случаях влияние этого фактора превышает само фармакологическое действие алкоголя. При этом могут возникать нарушения моторики и двигательных навыков при приеме малых и средних доз алкоголя, обычно не вызывающих таких нарушений. Еще один пример. Показано, что при употреблении марихуаны люди, ожидающие мягкого релаксирующего действия, переживают его чаще, чем те, кто боится потерять контроль над своим поведением. Высказывается любопытное предположение о том, что новички–потребители марихуаны обучаются на примере находящихся рядом потребителей со стажем, как реагировать на интоксикацию, получая удовольствие и игнорируя неприятные ощущения. Однако такое влияние распространяется только на эффекты малых, но не больших доз наркотика. Этот пример демонстрирует роль обучения, а также средовых факторов. Обстановка, в которой происходит прием веществ, оказывается особо значимой в отношении развития эффектов алкоголя, марихуаны и галлюциногенов;. Любопытно также, что привыкание к химическим веществам формируется быстрее, если их введение постоянно происходит в одних и тех же условиях (помещение, окружающие люди, время, способ введения и др.), нежели, если эти условия все время меняются.

Но вот он радушный и гостеприимный хозяин в своем кабинете на фоне стеллажа, заполненного многочисленными папками с бесконечными оттисками научных статей (2000 г.)

Влияние всего многообразия психологических и социально–средовых факторов, упомянутых и не упомянутых выше, которые существенно сказываются на индивидуальном восприятии действия лекарств и результатах фармакотерапии, очевидно, суммируется в эффектах плацебо. По нашему мнению, книга И.П. Лапина «Плацебо и терапия» до сих пор остается лучшим изданием, посвященным этой теме. Подобно тому, как психофармакология, которой И.П. Лапин посвятил большую часть своей жизни, занимается не только созданием и изучением эффектов психотропных средств, но и, используя препараты с уже известными механизмами действия, исследует нейрофизиологические основы мозговых функций, поведения и их нарушений, так и изучение феномена плацебо не только выявляет роль психологических факторов в развитии лечебных эффектов любых видов терапии, но и способствует пониманию природы самих психических функций человека. История данного вопроса насчитывает около шести десятилетий научного изучения. За это время накоплен огромный материал, замечательно суммированный и проанализированный в указанной работе И.П. Лапина. Однако в последнее десятилетие интерес к этой проблеме значительно возрос и произошел существенный прорыв в данной области, благодаря использованию новых подходов и научных методов, в том числе методов нейровизуализации.

Существует много определений плацебо. К сожалению, самое распространенное — «пустышка» или даже более строгое — «инертное вещество, имитирующее лекарственное средство», не соответствует современному содержанию данного термина. И.П. Лапин (2000) приводил такое определение плацебо: «любой компонент лечения, который намеренно используется ввиду его неспецифического, психологического или психофизиологического действия или который используют ради его ожидаемого, но неизвестного больному и врачующему, направленного неспецифического влияния на больного, симптом или болезнь». Он подчеркивал, что плацебо–эффект — это «любые изменения, происходящие с человеком после приема (инъекции, втирания мази и пр.) плацебо, процедуры, имитирующей ту или иную лечебную методику (физиотерапия, психотерапия)». Единственное, что необходимо, по нашему мнению, к этому добавить, это важное уточнение: плацебо–эффект наблюдается не только у больных и в клиническом контексте, но и в условиях эксперимента у здоровых лиц.

Использование плацебо уже давно стало обязательным при исследованиях эффективности любого нового лекарственного соединения. При этом долгое время, практически в течение полувека, на долю положительного плацебо–эффекта отводили 30–40% улучшения состояния больных, страдающих от самых разных заболеваний, как соматических, так и психических. Сообщения, о том, что плацебо–эффект может достигать 60%, например, у больных шизофренией (см. Приложение: Аблахатов Ю.И., Лапин И.П., 1994), были единичны и вызывали большой скепсис. Однако, на рубеже XX–XXI веков ситуация стала существенно меняться. Первым забил тревогу американский врач психиатр и клинический психофармаколог Уильям Поттер. Возглавив научно–исследовательскую лабораторию одной из крупнейших фармацевтических фирм, он столкнулся с неожиданной проблемой. Оказалось, что не только новейшие, но и хорошо известные и прочно завоевавшие рынок препараты, такие как антидепрессант прозак и диазепам — эталонное противотревожное средство, стали нередко при проведении испытаний уступать в эффективности плацебо! С теми же трудностями столкнулись и другие фармацевтические компании. Увеличение плацебо–эффекта отмечалось повсеместно, причем по сравнению с 1980–ми годами практически вдвое. В 2000 г. в Вашингтоне состоялась конференция, на которой всесторонне обсуждалась роль плацебо при проведении клинических испытаний новых лекарственных средств. И хотя объединить усилия «фармфирм» для дальнейшего изучения проблемы тогда не удалось, конференция вызвала подъем интереса к ней, что способствовало появлению новых исследовательских групп в академических и университетских центрах ряда стран [9]. В результате за последние 10 лет произошло принципиальное изменение в понимании и плацебо и плацебо–эффекта.

В течение длительного времени плацебо–эффект воспринимался неким «шумом», сопровождающим собственно фармакологическое действие лекарственных веществ. Предполагалось, да и сейчас по-прежнему широко распространено мнение, что ему подвержены только тревожные, неуравновешенные, легко внушаемые люди. Считать так и раньше означало, очень упрощать ситуацию. И.П. Лапин (2000) писал: «Плацебо–эффект настолько присущ человеку, что его можно исключить только путем наркоза или сна». Результаты же исследований последних лет не оставляют сомнений в том, что плацебо–эффект (плацебо–реакция) — это врожденный (генуинный) сложный психобиологический феномен, проявляющийся в любой ситуации, связанной с лечением [6]. При этом под плацебо, или плацебо–вмешательством, понимается весь набор разнообразных факторов, сопровождающих ту или иную терапевтическую ситуацию (во-первых, имитация терапевтического воздействия: лекарственной формы и соответствующего способа введения, ложные операции или акупунктура и пр., во-вторых, вербальное и невербальное поведение врача и другого медицинского персонала, внимание, сочувствие и поддержка пациента, наличие и работа специального оборудования и пр.). Плацебо–эффект, развивающийся в результате плацебо–вмешательства, зависит от того, как оно воспринимается индивидом в конкретной ситуации, и представлен изменениями не только в его поведении, но и на нейрофизиологическом, биохимическом и клеточном уровнях. Так, еще в 1978 г. было показано, что развитию аналгетического плацебо–эффекта препятствует антагонист морфина налоксон [7], что указывает на активацию опиатергической системы мозга в ответ на введение плацебо. Стоит подчеркнуть, что при этом отмечаются и другие, соматические, последствия этой активации в виде торможения дыхательной и сердечно–сосудистой систем. Вовлечение различных функциональных сетей мозга в реализацию реакций на плацебо–вмешательство проявляется множественностью видов плацебо–реакций и продемонстрировано сегодня, в том числе с использованием методов ПЭТ и фМРТ, не только на примерах разных видов боли, но также при паркинсонизме, депрессии и кокаиновой зависимости [6]. Таким образом, плацебо–эффект — это мобилизация собственных ресурсов организма в определенных условиях и в ответ на получаемые извне сигналы. Практически, это проявление самоисцеления.

Однако, есть еще один важный аспект природы плацебо–реакций, о котором следует помнить не только специалистам, но и широким слоям населения. Он связан с ноцебо–эффектом — «злобным двойником плацебо–эффекта», как образно назвал его один из наиболее авторитетных современных исследователей в области плацебо итальянский ученый Фабрицио Бенедетти [5]. Ноцебо — смысловая противоположность плацебо. Под воздействием ноцебо у человека развиваются неприятные переживания или даже опасные для жизни и здоровья последствия. В качестве примера можно привести следующее наблюдение. У мужчин, информированных о том, что в числе побочных эффектов лекарственного препарата, который они получали для терапии их заболевания, отмечается сексуальная дисфункция, в два раза возрастала вероятность развития импотенции. По понятным (этическим) причинам экспериментальные исследования ноцебо–эффекта практически не проводятся, и его субстратные основы изучены недостаточно. Тем не менее, те немногочисленные наблюдения, которые получены в строго контролируемых условиях, показывают, что у людей, выслушивающих неприятные высказывания, повышается уровень тревоги, что через активацию холецистокининовой системы приводит к повышению болевой чувствительности. Не зря название статьи, описывающей эти наблюдения, можно перевести, как «Когда слова ранят…» [3]. Те же авторы сообщают, что и симптомы паркинсонизм усиливаются под влиянием негативных сентенций, и подчеркивают, что обстановка вокруг больных оказывается весьма значимой как для течения их заболевания, так и для результата терапии. Есть еще одна крайне непростая ситуация, представляющая пример ноцебо вмешательства и касающаяся морально–этических вопросов медицины и психологии. Речь идет о вынесении пациенту тяжелого диагноза. Нужно ли уведомлять его об этом? Однозначного ответа на этот вопрос нет. Однако на память приходят слова Мэтта Ридли о том, что объявление пациенту смертельного диагноза без предложения соответствующего лечения — путевка в ад! [2].

Как плацебо–, так и ноцебо–вмешательство вызывает ответ организма в виде соответствующих эффектов, преломляясь через призму психологической индивидуальности человека. При рассмотрении психологических механизмов развития плацебо–эффектов и роли психосоциальных факторов при этом в первую очередь изучаются такие, как ожидания пациента (и врача!), обусловливание и другие формы обучения, память, мотивация, уменьшение тревоги, предвидение подкрепления. Практически по каждому из перечисленных пунктов накоплено много интереснейших фактов, почти обо всех из них развернуто пишет И.П. Лапин в своей книге «Личность и лекарство…,» (2001). Но и эти психологические механизмы плацебо–эффекта имеют нейрофизиологическую основу. Выше приводились слова И.П. Лапина о том, что исключить плацебо–эффект можно только у человека, находящегося под наркозом или в состоянии сна. Однако исследования группы Ф. Бенедетти [5] обнаружили отсутствие плацебо–эффектов у больных, страдающих болезнью Альцгеймера. Снижение когнитивных функций при этом заболевании происходит при нарушении связей префронтальной коры с другими отделами мозга. А ведь именно эту часть нашего мозга связывают с предвидением, планированием и ожиданием желаемых результатов нашей деятельности или взаимоотношения со средой. Подтверждают роль префронтальной коры в реализации плацебо–эффектов и эксперименты с использованием повторной транскраниальной магнитной стимуляции у здоровых добровольцев. Данное воздействие на непродолжительное время блокирует межнейрональную коммуникацию в ограниченных воздействием областях мозга. Аналгетический плацебо–эффект не развивается при инактивации дорсолатеральной префронтальной коры [4].

Вероятно, именно она и стоит во главе сложнейшей, словами Ф. Бенедетти, «эндогенной системы здравоохранения», которая и обеспечивает защиту организма через реализацию процессов, направленных на самоисцеление, и проявляющихся в виде плацебо–эффектов. Мобилизация этой системы имеет место и при введении (применении) терапевтических средств, обладающих специфической активностью. В этих ситуациях терапевтический эффект всегда представляет результат суммации плацебо–эффекта и действия активного агента.

Наука не стоит на месте. Как уже указывалось, за последние 10 лет не только появилось множество новых интересных фактов, но принципиально изменился сам подход к феномену плацебо и плацебо–эффекту. Однако книги И.П. Лапина, посвященные этим вопросам, нисколько не устарели, авторская позиция не противоречит современным представлениям, а их содержание по-прежнему является ценным источником информации и отличным примером научного творчества.

Интересы Изяслава Петровича в области психологии не ограничивались влиянием психологических факторов на фармакологические эффекты лекарственных средств. Они были гораздо шире и проявлялись по-разному. Несколько лет Изяслав Петрович сотрудничал с институтом им. П.Ф. Лесгафта и консультировал как врач и психолог спортсменов сборной страны по легкой атлетике. На психологическом факультете ЛГУ он читал курс «Фармакопсихологии», посвященный влиянию различных химических соединений на психические функции здоровых лиц. В течение ряда лет он активно участвовал в семинарах, проходивших в лаборатории медицинской психологии института им. В.М. Бехтерева. С психологами института его вообще всегда связывали особые отношения. Многих из них, сотрудников разных отделений, часто можно было встретить в коридоре нашей лаборатории. Они шли в кабинет шефа, где подолгу и очень активно обсуждали с ним вопросы своей науки.

И.П. Лапин и директор института им. В.М. Бехтерева проф. Н.Г. Незнанов (2008 г.)

Вместе с тем Изяслав Петрович был не только, а для кого-то и не столько, известным психофармакологом. Вспоминая о нем, Человеком Возрождения назвал его Борис Вениаминович Иовлев, тоже, к великому сожалению, уже ушедший из жизни. Действительно, Изяслав Петрович был полиглотом, знатоком и ценителем классической музыки, он рисовал (и иногда дарил сотрудникам лаборатории свои миниатюры), его работы выставлялись в Доме ученых. Занимался в молодости различными видами спорта: альпинизмом, плаванием, был мастером спорта по легкой атлетике. Будучи уже руководителем лаборатории, выступал на районных соревнованиях за институт им. В.М. Бехтерева. В зрелые годы он долгое время продолжал регулярно бегать, поддерживая физическую форму. И ему это удавалось! Он бывал во многих странах и любил делиться своими впечатлениями, был неутомимым рассказчиком. Он прекрасно читал лекции, и они собирали полные залы и аудитории.

Говорил он легко, понятно, с юмором, умел быстро заинтересовать аудиторию и долго удерживать ее внимание. Так же легко он писал. Изяслава Петровича всегда отличала быстрота ума, он моментально схватывал главное в устных ли выступлениях или в печатных текстах. Самое удивительное то, что это качество он сохранил буквально до последних дней своей жизни, что подтвердит любой участник семинаров, проходящих на кафедре клинической психологии в РГПУ им. А.И. Герцена, завсегдатаем которых Изяслав Петрович стал в последние годы. Приходить на эти собрания ему становилось все тяжелее. Это было очевидно. Но он приходил, так ему было необходимо общение с коллегами! Он, как обычно, садился в первых рядах, внимательно слушал выступающих и, как обычно, первым поднимал руку, чтобы задать вопрос. И хотя дождаться вопроса порой бывало нелегко (возраст, к сожалению, брал своё), когда он звучал, становилось ясно, «не в бровь, а в глаз»!

Источники:

Арушанян Э.Б. Факторы, влияющие на действие лекарственных веществ. – Ставрополь. – 2005. – 223 с.
Ридли М. Геном. – Эксмо, 2008. – 432 с.
Benedetti F., Lanotte M., Lopiano L., Colloca L. When words are painful: unraveling the mechanisms of the nocebo effect // Neuroscience. – 2007. – Vol. 29. – № 147(2). – P. 260–271.
Benedetti F. No prefrontal control, no placebo response // Pain. – 2010. – Vol. 148. – № 3. – P. 357–358.
Benedetti F. Placebo-Induced Improvements: How Therapeutic Rituals Affect the Patient’s Brain // Journal of Acupuncture and Meridian Studies. – 2012. – Vol. 5. – № 3. – P. 97–103.
Finniss D.G., Kaptchuk T.J., Miller F. and Benedetti F. Placebo Effects: Biological, Clinical and Ethical Advances // Lancet. – 2010. – February 20. – № 375 (9715). – P. 686–695.
Levine J.D., Gordon N.C., Fields H.L. The mechanism of placebo analgesia // Lancet. –1978. – Sep 23. – № 2 (8091). – P. 654–657.
Maisto S.A., Galizio M., Connors G.J. Drug Use and Abuse. – Thomson Wadsworth. – 2008. – P. 484.
Silberman S. Placebos are getting more effective. Drugmakers are desperate to know why. – 2010

Главная статья: Кенунен О.Г. Памяти Изяслава Петровича Лапина. Несколько слов о феномене плацебо [Электронный ресурс] // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. – 2013. – N 4 (21)

Оригинал Статьи: http://psyandneuro.ru/rubriki/istorija-psihiatrii/grandfather-prozac/