Глава 13. Терентьич и мухи
И снова было раннее июньское утро. Птицы перешёптывались на ветках, солнце задумчиво выпускало сквозь облака то один луч, то другой. На асфальте внизу были видны следы дождя, прокрапавшего недавно - они стремительно высыхали, эти лужицы, и воробьи торопились попрыгать в них, успеть напиться и почистить пёрышки.
Катя допивала кофе, стоя у окна, и вспоминала вчерашний вечер, невольно вздрагивая от особенно странных деталей, которые всплывали в ее памяти отчётливо только сейчас.
- Бредятина, - бормотала она, - ну и сука же...
Больше всего ей не хотелось, чтобы сейчас вошла Вера, которая ушла вместе с Сашком проводить близнецов и выгулять Люка. Вчера она уже высказалась - не столько о Ревенках, сколько о Катином звонке, и от ярости была необычайно краткой. Сегодня продолжит, это как пить дать, и Катю ждёт уже расширенная версия. Зубы сводит от бессилия перед этой лекцией, текст которой известен наизусть: «Если мать что-то говорит, надо прислушаться, сколько раз повторять? Прежде чем делать по-своему, надо думать головой, и не только о себе! Объясни: зачем ты это сотворила, чтобы что?»
«Чтобы что» - это была любимая фишка Веры. Она где-то вычитала, что есть такие словосочетания-ножи: взрезают мозг собеседника и заставляют его мыслить конструктивно. Она похватала несколько таких выражений и вставляла их в свою речь, как только представлялся удобный случай. Насколько эта ее манера выглядит занудной, после многих лет использования одних и тех же словесных конструкций, она не подозревала.
Но Вера все-таки вошла, и отряхивала Люка от росы, которую он успел набрать на длиннющую шерсть на двух куценьких газончиках, и вешала на крючок белый плащ. Кате не хотелось оборачиваться, но все равно придётся, так уж лучше сразу.
- Что мы теперь с ними будем делать? - спросила Вера, входя в кухню. - Я всю голову себе сломала.
- Слушай, я не хотела, чтобы... - начала Катя, но Вера перебила ее:
- Они все равно бы узнали, даже если бы ты была молчалива как ФСБ. Вопрос времени: днём раньше, днём позже... Но что она устроила? Ведь это уму непостижимо!
Тут надо сделать пояснение. Накануне Катя из больницы позвонила Людмиле Фёдоровне - и та, услышав о том, что ее сын ранен и уже прооперирован, рванула из Ясенево, захватив дочь Яну. У тех, кто знал эту семью, уже не первый год было стойкое ощущение, что эти две дамы - одной шестьдесят, другой тридцать - не расстаются никогда.
- Представь, они и спят вместе, - доложила однажды Катя, что называется, на голубом глазу, вернувшись от Ревенок с близнецами. - Случайно выяснилось, постельное белье доставали.
- Кто, Яна с Людмилой?! - изумилась тогда Вера. - А как же Евгений Палыч?
- А они его в гостиную выселили, на диван.
Вера хватала воздух, экала и мекала - и Катя понимала, почему. Она сама спала с мужем на огромной антикварной кровати с чёрным резным изголовьем, которую ей после свадьбы уступила мать, перебравшись на кушетку за шкаф. И за тринадцать лет случались, конечно, ночи, в которые эта кровать пустовала - но это летом, когда Плицкие жили на даче. Бывало, что Катя спала в ней одна, если Паша находил работу с командировками. Но спать с мужем врозь... «А зачем тогда замуж выходить?» - это был Верин слоган, и Катя его поддерживала.
Сломив волю охранника, Людмила Фёдоровна за пару минут прорвалась к реанимации - и слышал об этом, наверное, весь корпус.
- Я мать! - провозглашала она в четырнадцатый раз. - Я мать, я имею право знать, я должна его видеть!
Эмилия Павловна, как назло, в этот момент куда-то отошла, и некоторое время атаку Людмилы и молча метавшей молнии Яны сдерживала медсестра, успевшая вовремя выйти в холл и закрыть собой дверь в палату.
- Нет, вы не можете войти. Сейчас подойдёт врач, побеседует с вами, вы обо всем узнаете. Нет, вы не можете войти. Вы мешаете работать. Пожалуйста, присядьте. Нет...
- Так, а в чем, собственно, дело и почему такой шум, кто вас пустил?
Это из своего кабинета вышел завотделением Алексей Терентьевич, мужчина строгого нрава, не допускавший не то что беспорядков, но даже простой ассиметрии. «У Терентьича мухи, если залетают, строем ходят» - такая про него шла молва по всей больнице. Людмила кинулась к нему:
- Вы зав? Вас-то мне и надо! К сыну не пускают, да у меня один сын, понимаете? И я вот узнаю, что он в реанимации... Спустя сутки узнаю! Я! Мать!
Во время этой тирады она угрожающе поглядела на Катю, которая вжалась в простенок между окнами, и на Веру, спокойно сидевшую в мягком кресле. Обещание сжечь, четвертовать, вздёрнуть на дыбе читались в этом взгляде, и Катя захлопала ресницами, а Вера, конечно, изобразила сардоническую усмешку.
- Пройдемте со мной, уважаемая, - и Алексей Терентьевич решительно взял Пашину мать под локоть и повёл к себе, и Яна поплелась вслед за ними.
- Давай уйдём, - попросила Катя. - Ну что мы тут...
- Нет уж, - оборвала её Вера, - теперь я хочу досмотреть этот спектакль до конца. И ты оставайся, ты же режиссёр-постановщик!
И они остались, и в следующие полчаса в холле было сказано полушепотом немало разных слов, после чего Людмилу Федоровну и Яну с большим трудом, но все же удалось выпроводить. На прощание они почти хором пообещали, что с завтрашнего дня будут по очереди дежурить у этой палаты.
- А ты вообще не имеешь права тут находиться, тварь! - прошипела Яна в Катину сторону. - Ещё надо проверить, как он там оказался, где с ножами на людей бросаются. Небось ты его...
Эту фразу она не договорила - видимо, мысль ушла, и пришлось ограничиться простым фырканьем. Потом Вера, распекая дочь за самоуправство, припомнила именно этот выпад - и еще известную истину про благие намерения и ад.
Все это было вчера, и теперь Кате потребовалось некоторое время, чтобы переварить тот факт, что мать против обыкновения не собирается с ней воевать за правоту, а предлагает объединиться. Потом, подумав, она осторожно сказала:
- Ну что... Заберём его завтра домой - да и всё.
Вера посмотрела на дочь с интересом. Вроде бы взрослый уже человек, муж, двое детей, профессия - а практического ума кот наплакал. Откуда она у неё такая - у Веры! Где наследственность? Покойный Наум был умён, всюду видел шанс ещё немного приподняться, сэкономив при этом время и силы - и дослужился к пенсии до заведующего отделом галантереи. Он всегда просчитывал последствия, а уж потом что-то говорил и тем более делал, и ее учил тому же. Нина очень его уважала, хотя и вставляла шпильки насчёт мезальянса - но он только широко улыбался в ее сторону.
А вот Катишь... Наверное, если бы Наум не умер так рано, дочь выросла бы другой. Вот судьба! Ведь были у Веры и другие поклонники, с её-то талией и глазами, и умением настоять на своём. Гриша, младший сын известного на весь мир профессора Бреславского, ухаживал за ней преданно два года, дарил розы, водил в театр, провожал до двери - но ни разу не осмелился поцеловать. А она закрывала за собой дверь, снимала плащ и почти сразу слышала: «Верочка, не желаете ли чаю?» И вся квартира уже спала, а они говорили, говорили, он вспоминал, он рассказывал, он обвораживал, а она поддавалась этому мужскому гипнозу, и ей хотелось, чтобы он говорил ещё, ещё...
И вот после одного из таких чаепитий Наум Арьевич что-то уронил - уж наверное не случайно! - а она кинулась поднимать, и он тоже, и глаза встретились, и брови поднялись, и поцелуй состоялся. По её глазам он все понял - она была немного испугана, но больше взбудоражена, и совершенно точно ждала продолжения. Разумеется, он немедленно предложил ей руку, сердце и 24-метровую комнату, в которой уже давно жил один. «Не говорите сейчас, - попросил он её. - Скажите в тот день, когда будете знать наверняка».
И эти слова были, как она понимала сейчас, спустя четверть века после его смерти, точно просчитаны им. Характер у неё всегда был порывистый, и если она чего-нибудь хотела, то немедленно, а иначе зачем? И потому она почти не спала той ночью, а утром за завтраком - тогда они ещё завтракали на кухне, и Вера с Ниной, и их мачеха Бэла Аркадьевна, и Наум, и Петр Тимофеевич, который потом поменялся с Иваном и уехал жить на юг, а Иван вскоре погиб в пьяной драке, и его комната перешла им, потому что родилась Катя... да, так вот за завтраком Вера в своей манере объявила громко и чётко, чтобы ни у кого не осталось сомнений:
- Внимание! Мы с Наумом Арьевичем собираемся пожениться.
Она и сейчас помнила эту минуту, изменившую всю ее жизнь: все, кто сидел за столом, немедленно перестали жевать и молча уставились на неё, Наум, в эту минуту ставивший на плиту ковшик с яйцами, уронил его, тот накренился, и одно яйцо разбилось и потекло на закопченую, давно уже не белую эмаль. А за окном шёл снег, крупные хлопья медленно падали на карниз, и шубка на нем все росла и росла.
Потом Бэла Аркадьевна слегка усмехнулась и проговорила:
- Недурно. Но ведь ты ещё учишься, третий курс, так что насчёт детей...
В этот момент Наум, глаза которого сияли, сел рядом с Верой и поднял правую ладонь.
- Пожалуйста, не беспокойтесь, дорогая, - внушительно сказал он в сторону Бэлы. - Верочка закончит институт, об этом я позабочусь.
Наконец, с трудом оторвавшись от этих воспоминаний, Вера обратилась к Кате:
- Ты, значит, хочешь, чтобы этот дуэт пел свои серенады здесь, у нас?
Нравится читать? Подпишитесь на канал: https://t.me/martasavenko - здесь все главы "Арбата".
И ещё есть Дзен.