Теоретические ошибки Сталина
Содержание
Введение
1. Ошибки Сталина в марксистской экономической теории. Переходный период. Социализм
2. Ошибки Сталина в марксистской политической теории
3. Ошибки Сталина в марксистской мировоззренческой теории. Понимание философии, диалектического материализма, соотношения метода, теории и мировоззрения
Введение
Иосиф Сталин — один из выдающихся вождей рабочего класса, ближайший соратник Ленина и прямой продолжатель его дела. Он был безусловно гениальным политиком, экономистом, психологом (вообще весь XX век не знает более выдающихся теоретиков и практиков в этих областях, чем Ленин и Сталин). Современная теория марксизма, коммунизма — это, без всякого сомнения, сталинская теория. Понимая и подчёркивая это, мы как коммунисты обязаны понимать и раскрывать ошибки Сталина в области теории и практики, коль они обнаружены (то же самое касается Маркса, Энгельса и Ленина). Любители же вопрошать «вы что, лучше, умнее Сталина, что смеете его критиковать?» должны признать одно из двух: либо Сталин — Бог, который не ошибался и которого вообще нельзя критиковать; либо Сталин — человек, который, подобно всем людям, ошибался и которого надо критиковать за ошибки. Они признают второе, но фактически будут следовать первому. Именно поэтому у большинства этих граждан вы не найдёте никакой критики Сталина по вопросам теории и практики.
Когда речь идёт об ошибках Сталина, надо понимать два момента:
1. Эти ошибки не только одного Сталина, а всей его команды, всех большевиков и его учеников (Ходжи, Ким Ир Сена и др.).
2. Поскольку Сталин был персонификацией интереса пролетариата, эти ошибки были отражением опыта всего пролетариата как класса и тех условий, в которых этот класс жил и боролся.
1. Ошибки Сталина в марксистской экономической теории. Переходный период. Социализм
В. И. Ленин в своей работе «О «левом» ребячестве и мелкобуржуазности» от мая 1918 г. впервые охарактеризовал все существовавшие в советской России экономические уклады. Таковых он насчитал пять, а именно:
1) патриархальное хозяйство,
2) мелкотоварное производство,
3) частнохозяйственный капитализм,
4) государственный капитализм,
5) социализм.
В той же работе он критиковал «левых» коммунистов за противопоставление государственного капитализма и социализма, доказывая, что государственный капитализм есть тот мостик, который ведёт от мелкобуржуазного капитализма к социализму. Не социализм и государственный капитализм противостоят друг другу, а они вместе противостоят мелкой буржуазии и капитализму частному.
Более того, и эта мысль была развита Лениным во многих работах: путь к социализму лежит только через государственный капитализм. «Мы рассчитывали — или, может быть, вернее будет сказать: мы предполагали без достаточного расчёта — непосредственными велениями пролетарского государства наладить государственное производство и государственное распределение продуктов по-коммунистически в мелкокрестьянской стране. Жизнь показала нашу ошибку. Потребовался ряд переходных ступеней: государственный капитализм и социализм, чтобы подготовить — работой долгого ряда лет подготовить — переход к коммунизму». При этом Ленин противопоставлял советский, пролетарский госкапитализм буржуазному госкапитализму: «...Государственный капитализм в обществе, в котором власть принадлежит капиталу, и государственный капитализм в пролетарском государстве — это два различных понятия». Иначе говоря, пролетарское государство должно было развивать сначала пролетарский госкапитализм, чтобы создать основы пролетарского социализма и уже затем двигаться к коммунизму. Именно таков был ленинский план построения коммунизма.
Далее, Ленин выделял два аспекта пролетарского госкапитализма. Первый, можно сказать, «внешний» аспект — это те мероприятия пролетарского государства, которые связаны с регулированием частнокапиталистических явлений. По Ленину в этом отношении главным видом госкапитализма являлись концессии — передача в аренду частным капиталистам государственных средств производства. Другие виды госкапитализма — это регулирование торговли, развитие мелкотоварной кооперации, привлечение комиссионеров и т. д.
Второй, «внутренний» аспект пролетарского госкапитализма — это перевод госпредприятий на капиталистические основания, т. е. на хозяйственный расчёт, развитие материальной заинтересованности государственных служащих и рабочих. «Перевод госпредприятий на так называемый хозяйственный расчёт неизбежно и неразрывно связан с новой экономической политикой, и в ближайшем будущем неминуемо этот тип станет преобладающим, если не исключительным. Фактически это означает, в обстановке допущенной и развивающейся свободы торговли, перевод госпредприятий в значительной степени на коммерческие, капиталистические основания». И, безусловно, этот госкапитализм на госпредприятиях был связан с госкапитализмом «внешним», но не с концессиями, а с развитием торговли и денежного обращения. Невозможно вести хозяйство госпредприятий некапиталистически, если всё ещё сохраняется денежное обращение. «Не на энтузиазме непосредственно, а при помощи энтузиазма, рождённого великой революцией, на личном интересе, на личной заинтересованности, на хозяйственном расчёте потрудитесь построить сначала прочные мостки, ведущие в мелкокрестьянской стране через государственный капитализм к социализму; иначе вы не подойдёте к коммунизму, иначе вы не подведёте десятки и десятки миллионов людей к коммунизму. Так сказала нам жизнь. Так сказал нам объективный ход развития революции». И уже в 1929 г. хозрасчёт был распространён на все без исключения государственные предприятия. Все «внешние» формы государственного капитализма, за исключением государственного регулирования торговли, были постепенно ликвидированы.
О том, что торговля и денежное обращение сохраняются в силу того, что помимо государственного сектора экономики имелся ещё колхозно-кооперативный, понимал и сам Сталин. О чём он писал в «Экономических проблемах»: «Других экономических связей с городом, кроме товарных, кроме обмена через куплю-продажу, в настоящее время колхозы не приемлют. Поэтому товарное производство и товарооборот являются у нас в настоящее время такой же необходимостью, какой они были, скажем, лет тридцать тому назад, когда Ленин провозгласил необходимость всемерного разворота товарооборота». Вместе с тем он также понимал, что это «внешнее» обстоятельство приводит к сохранению «внутреннего»: «...Потребительские продукты, необходимые для покрытия затрат рабочей силы в процессе производства, производятся у нас и реализуются как товары, подлежащие действию закона стоимости. Здесь именно и открывается воздействие закона стоимости на производство. В связи с этим на наших предприятиях имеют актуальное значение такие вопросы, как вопрос о хозяйственном расчете и рентабельности, вопрос о себестоимости, вопрос о ценах и т. п.».
У Ленина в ряде его работ государственное регулирование торговли означает госкапитализм, и хозрасчёт (обусловленный наличием этой торговли) тоже означает госкапитализм. У Сталина же тот факт, что предприятия находятся в государственной собственности автоматически делает их не капиталистическими по своему существу, а социалистическими. Иначе говоря, политическая власть пролетариата по Сталину автоматически делает характер экономики на его госпредприятиях социалистическим. В этом своём выводе Сталин исходил из работы Ленина «О кооперации», где тот определяет предприятия последовательно-социалистического типа, как те предприятия, в которых «и средства производства принадлежат государству, и земля, на которой стоит предприятие, и всё предприятие в целом». Там же Ленин говорит, что кооперативные предприятия «не отличаются от предприятий социалистических, если они основаны на земле, при средствах производства, принадлежащих государству, т. е. рабочему классу». Отсюда тот вывод, который сделал Сталин в последующем (в 30-е гг.): раз у нас все сектора, кроме государственного и кооперативного, уничтожены, раз все они поглощены этими двумя секторами, то социализм в нашей стране построен в основном. Получается ли, что одна из последних работ Ленина («О кооперации») перечёркивает все предыдущие его работы и выводы? Нам кажется, что нет. Дело лишь в том, что Ленин особо хотел подчеркнуть роль кооперации, которая недостаточно оценивалась тогда и в этом хотении переусердствовал, перегнул палку. Примерно так же перегнул, как в своем утверждении про невозможность вполне понять «Капитал» К. Маркса без логики Гегеля.
Из этого ленинского перегибания палки вышла целая сталинская ошибка, которую Сталин ещё сильнее закрепил и усвоил в борьбе с децистами и зиновьевцами, которые как раз стояли на позициях, особо подчёркивавших капиталистические элементы государственной собственности. В дальнейшем Сталин углубил свою ошибку, заявив, что «необходимо откинуть и некоторые другие понятия, взятые из "Капитала" Маркса, где Маркс занимался анализом капитализма, и искусственно приклеиваемые к нашим социалистическим отношениям. Я имею в виду, между прочим, такие понятия, как "необходимый" и "прибавочный" труд, "необходимый" и "прибавочный" продукт, "необходимое" и "прибавочное" рабочее время. Маркс анализировал капитализм для того, чтобы выяснить источник эксплуатации рабочего класса, прибавочную стоимость, и дать рабочему классу, лишённому средств производства, духовное оружие для свержения капитализма. Понятно, что Маркс пользуется при этом понятиями (категориями), вполне соответствующими капиталистическим отношениям. Но более чем странно пользоваться теперь этими понятиями, когда рабочий класс не только не лишен власти и средств производства, а наоборот, держит в своих руках власть и владеет средствами производства. Довольно абсурдно звучат теперь, при нашем строе, слова о рабочей силе, как товаре, и о "найме" рабочих: как будто рабочий класс, владеющий средствами производства, сам себе нанимается и сам себе продаёт свою рабочую силу. Столь же странно теперь говорить о "необходимом" и "прибавочном" труде: как будто труд в наших условиях, отданный обществу на расширение производства, развитие образования, здравоохранения, на организацию обороны и т. д., не является столь же необходимым для рабочего класса, стоящего ныне у власти, как и труд, затраченный на покрытие личных потребностей рабочего и его семьи».
Но в этом углублении своей ошибки, на этом фоне отождествления государственного с социалистическим Сталин «забыл» ряд положений из «Капитала» К. Маркса (хотя Сталин знал эту работу безупречно). Во-первых, он «забыл», что по Марксу «прибавочный труд вообще, как труд сверх меры данных потребностей, всегда должен существовать». Во-вторых, он «забыл», к чему сводится прибавочный труд при коммунизме: «Если свести заработную плату к её общей основе, то есть к той части продукта собственного труда, которая входит в индивидуальное потребление рабочего; если освободить эту долю от капиталистических ограничений и расширить её до того объёма потребления, который, с одной стороны, допускается наличной производительной силой общества (то есть общественной производительной силой собственного труда рабочего как действительно общественного труда) и которого, с другой стороны, требует полное развитие индивидуальности; если далее свести прибавочный труд и прибавочный продукт к той мере, которая при условиях производства в данном обществе необходима, с одной стороны, для образования страхового и резервного фонда, с другой стороны, для непрерывного расширения воспроизводства в степени, определяемой общественной потребностью; если, наконец, включить в № 1 необходимый труд, и в № 2 — прибавочный труд, то количество труда, которое работоспособные члены общества постоянно должны затрачивать в пользу ещё или уже неработоспособных его членов, то есть если снять с заработной платы, как и с прибавочной стоимости, с необходимого труда, как и с прибавочного, специфически капиталистический характер, то останутся уже не эти формы, но лишь их основы, общие всем общественным способам производства». Сталин просто решил переименовать необходимый труд и прибавочный труд: «Применительно к социалистической экономике надо было бы различать, примерно так: труд для себя и труд для общества, продукт для себя и продукт для общества. Тогда тому, что раньше называлось в отношении социалистического хозяйства необходимым трудом, соответствует труд для себя. А то, что раньше называлось в отношении нашей экономики прибавочным трудом, – это труд для общества». Но от того, что необходимый труд обозван трудом для себя, а прибавочный — трудом для общества, существо дела не меняется. Н. Бухарин в своей работе 1920 г. «Экономика переходного периода» писал, по сути, то же самое, что и Сталин в 1952 г.: «Производство при господстве капитала есть производство прибавочной ценности, производство ради прибыли. Производство при господстве пролетариата есть производство для покрытия общественных потребностей». Ленин в своих замечаниях на полях правильно отметил: «Не вышло. Прибыль тоже удовлетворяет общественные потребности. Надо было сказать — где прибавочный продукт идёт не классу собственников, а всем трудящимся, и только им».
Сталин не отрицал действия в советском обществе закона стоимости, сохранения товарного производства, торговли, денежного обращения. Однако если признавать наличие в СССР необходимого и прибавочного продукта, то признание закона стоимости привело бы неизбежно к выводу о стоимостном характере рабочей силы и прибавочного продукта, т. е. к признанию найма рабочих и присвоения их прибавочной стоимости. Именно отсюда вытекает то, что Сталин «забыл». Не забыл, а был последовательным в своей логике (убрал то, что не умещалось в эту логику).
Но если мы последуем за Марксом и будем последовательными в его логике понимания социализма, то у нас выйдет следующее. Говоря про кооперативные фабрики самих рабочих, Маркс давал им следующую характеристику: «в пределах этих фабрик уничтожается противоположность между капиталом и трудом, хотя вначале только в такой форме, что рабочие как ассоциация являются капиталистом по отношению к самим себе, т. е. применяют средства производства для эксплуатации своего собственного труда». Государственное производство при диктатуре пролетариата тоже есть одна большая кооперативная фабрика. Соответственно, то же самое, что говорим мы, Маркс говорит относительно отдельной кооперативной фабрики, можно сказать и про это производство: рабочие как ассоциация, как государство являются капиталистом по отношению к самим себе. Поэтому тут сохраняется и найм, и эксплуатация рабочих: ни один рабочий в отдельности не есть собственник, каждый в отдельности лишён собственности; только как ассоциация, только вместе взятые рабочие являются собственником, капиталистом. Каждый отдельный рабочий нанимается к этому капиталисту и производит для него прибавочную стоимость. Относится ли сказанное только к пролетарскому госкапитализму? Нет, это относится и к пролетарскому социализму. Отличие лишь в том, что при первом помимо кооперативной фабрики рабочих в виде государства существуют и иные производственные сектора (как тот же колхозный). Отсюда и такие госкапиталистические явления, как торговля, хозрасчёт и всё, что вытекает из них. При втором всё общество охвачено одной единой кооперативной фабрикой. Поэтому Маркс в «Критике Готской программы» и говорил, что тут производители не обменивают друг с другом продуктов. Но и здесь рабочие являются в качестве государства своим собственным капиталистом, отчего сохраняется обмен рабочей силы на индивидуальные предметы потребления. Это товарный обмен, но обмен непосредственный, без посредства денег. Здесь нет больше хозрасчёта и торговли, но здесь есть буржуазное право, буржуазное распределение по труду, которое выражается в указанном характере обмена. Поэтому Ленин был вполне прав, когда в работе «Государство и революция» характеризовал пролетарское государство как «буржуазное государство без буржуазии». Именно такова диалектика всего переходного периода (и госкапитализма, и социализма), которая глубже охарактеризована в работах «Пролетарский социализм К. Маркса» и «Государство и контрреволюция».
То, что Сталин называл социализмом, ещё не было социализмом, а было пролетарским госкапитализмом. А то, что Сталин называл коммунизмом, когда вся собственность становится государственной, по сути и было социализмом. Поэтому программа, изложенная Сталиным в «Экономических проблемах» и представляемая им как программа постепенного перехода от социализма к коммунизму, была, по сути, программой перехода от пролетарского госкапитализма к социализму.
Из непонимания диалектики переходного периода (рабочие как собственный капиталист) Сталин делал вывод (в 1936 г.) о том, что рабочий класс СССР больше не является пролетариатом:
«Взять, например, рабочий класс СССР. Его часто называют по старой памяти пролетариатом. Но что такое пролетариат? Пролетариат есть класс, лишенный орудий и средств производства при системе хозяйства, когда орудия и средства производства принадлежат капиталистам и когда класс капиталистов эксплуатирует пролетариат. Пролетариат — это класс, эксплуатируемый капиталистами. Но у нас класс капиталистов, как известно, уже ликвидирован, орудия и средства производства отобраны у капиталистов и переданы государству, руководящей силой которого является рабочий класс. Стало быть, нет больше класса капиталистов, который мог бы эксплуатировать рабочий класс. Стало быть, наш рабочий класс не только не лишен орудий и средств производства, а наоборот, он ими владеет совместно со всем народом. А раз он ими владеет, а класс капиталистов ликвидирован, исключена всякая возможность эксплуатации рабочего класса. Можно ли после этого назвать наш рабочий класс пролетариатом? Ясно, что нельзя». В силу этого же Сталин начал называть диктатуру пролетариата диктатурой рабочего класса. Но если мы принимаем во внимание диалектику переходного периода, принимаем логику развития коммунизма из капитализма, если мы понимаем, что не только при строительстве социализма, но и при социализме есть буржуазное право (а «право никогда не может быть выше, чем экономический строй»), то мы будем понимать, почему сохраняется пролетариат, почему существует диктатура пролетариата. Мы будем понимать, что понятие диктатуры пролетариата, т. е. диктатуры наёмных и эксплуатируемых рабочих, вполне отражает реальное явление переходного периода и не нуждается в заменах на иные понятия.
Иосиф Сталин также считал государственную собственность в СССР общенародной, общественной. На деле государственная собственность в условиях диктатуры пролетариата, будь то на этапе пролетарского госкапитализма или на этапе пролетарского социализма, не является собственностью общественной, ибо она принадлежит государству и правящему классу, которые не охватывают собой всё общество, а являются частью общества. Это коллективная собственность класса, т. е. части общества, т. е. коллективная частная собственность. Лишь тогда, когда пролетариат охватит собой всё общество, когда все члены общества превратятся в пролетариев, лишь тогда общество становится над государством, государство отмирает и осуществляется переход от пролетарской государственной собственности к общественной (бесклассовой) собственности. «Первый акт, в котором государство выступит действительным представителем всего общества, — обращение средств производства в общественную собственность, — будет его последним самостоятельным действием в качестве государства». Сталинское отождествление государственной собственности с общенародной неизбежно при последовательности данной позиции, приводит к выводу об общенародном государстве. Этот вывод уже был сделан ревизионистами при Хрущёве. В этом плане позиция Ленина была наиболее правильной и точной в научном отношении: «Тот класс, который взял в свои руки политическое господство, взял его, сознавая, что берёт его один. Это заключено в понятии диктатуры пролетариата. Это понятие тогда только имеет смысл, когда один класс знает, что он один берёт себе в руки политическую власть и не обманывает ни себя, ни других разговорами насчёт «общенародной, общевыборной, всем народом освященной» власти». То же касается и государственной собственности.
Весь этот ряд вопросов, охваченных здесь, имеют одну и ту же логику, одну и ту же методологическую основу (основанную на работе Ленина «О кооперации»). Если же говорить про материальные причины этой методологии, то она коренится в уровне развития производства и вообще культуры на момент написания Лениным этой работы. Современное состояние, уровень мировых производительных сил и обусловленный этим доступ к огромной массе источников дают нам возможность вскрывать эти методологические ошибки и правильно решать вопросы экономики переходного периода. Поэтому наша возможность критики Маркса, Ленина и Сталина обусловлена именно этим, а не тем, что мы якобы умнее их (такой взгляд нередко приписывают нам).
2. Ошибки Сталина в марксистской политической теории
Ошибки Сталина в политической теории марксизма, связанные с переходным периодом, можно разделить на несколько пунктов:
1. Первый и самый главный из этих пунктов — отождествление представительной демократии и системы с социалистической демократией. Большевики, взяв государственную власть в свои руки, провозгласили уничтожение буржуазного парламентаризма и разделения властей. На деле же уничтожить разделение властей им не удалось, и весь опыт советского строительства показывает, что существовали Советы как органы законодательные и представительные и существовали исполкомы Советов как органы исполнительные. Советы работали, действовали не на постоянной основе, а с перерывами, во время которых вся полнота власти была на их исполкомах. Чтобы действительно уничтожить разделение властей надо, во-первых, сделать Советы органами, действующими на постоянной основе, безо всяких исполкомов. Во-вторых, надо сделать постоянно сменяемыми депутатов этих советов, чтобы все рабочие поголовно и по очереди становились ими. Только тогда Советы станут не парламентарными, а работающими корпорациями, издающими законы и одновременно исполняющими их. Поэтому все споры о том, где должна размещаться избирательная урна, на заводе или на территориальном округе, являются спорами схоластическими, ибо они оторваны от этой главной проблемы. Разделение властей было и в 1918 г., и в 1924 г., и осталось после 1936 г., несмотря на формальное уничтожение.
А что, по существу, означает разделение властей? По части экономической разделение властей отражает отделение функции управления капиталом от владения им. По части политической в ней заключено разделение труда между представителями, занимающимися формулировками законов, теоретической работой и бюрократами, которые занимаются воплощением этих законов в жизнь, практической работой. Если есть представительная система, то есть и бюрократическая система — это азбука марксизма. Кто этого не понял в современности, тот всё ещё остаётся в плену буржуазного демократизма, тот не смог подняться до сознательного уровня коммунистов.
Так вот, ни в 1918 г., ни в 1924, ни даже в 1936 г. не было тех материальных условий, которые бы позволили перейти от буржуазного демократизма с его разделением властей к пролетарскому демократизму. Тогда и не могло быть иного демократизма, кроме буржуазного, хотя и поставленного на службу пролетариату и очищенного от многих пороков диктатуры буржуазии. А материальные условия социализма, где а) пролетариат составляет большинство населения; б) товарообмен осуществляется без денег; в) рабочий день сокращён минимум до 4 часов — естественным образом предполагают отсутствие разделения властей и прямое, поочерёдное управление рабочими своим государством. Это прекрасно понимал В. Ленин: «При социализме многое из «примитивной» демократии неизбежно оживёт, ибо впервые в истории цивилизованных обществ масса населения поднимется до самостоятельного участия не только в голосованиях и выборах, но и в повседневном управлении. При социализме все будут управлять по очереди и быстро привыкнут к тому, чтобы никто не управлял». А при переходе к социализму, поскольку нет указанных материальных условий, диктатуру пролетариата осуществляет не пролетариат поголовно, а только сознательная его часть. Это тоже прекрасно понимал Ленин: «При переходе к социализму неизбежна диктатура пролетариата, но поголовной организацией промышленных рабочих не осуществляется эта диктатура... Получается такая вещь, что партия, так сказать, вбирает в себя авангард пролетариата, и этот авангард осуществляет диктатуру пролетариата».
Понимал ли Сталин эти ленинские положения? О том, что диктатуру пролетариата в период, переходный к социализму, осуществляет партия, он понимал. Но он не смог понять необходимости перехода от представительной (т. е. по существу буржуазной) демократии к прямой (пролетарской) демократии. В 1936 г. одна представительная демократия (многоступенчатая и с открытым голосованием) была заменена другой представительной демократией (без ступеней и с тайным голосованием). Разумеется, эта реформа сделала представительную демократию более гибкой, более подчинённой рабочему классу, отсекла все недостатки прежней. Но от того она не переставала быть представительной. И вот её Сталин рассматривал как социалистическую демократию, как высший тип демократии. Но если мы считаем, что представительная демократия есть социалистическая, пролетарская только на основании того, что она подчинена пролетариату, тогда мы сами ставим себе капкан, тогда мы не можем пойти дальше этого, понять и проникнуть в суть дальнейшего развития. Сталин знал ленинские положения о том, что надо разбить чиновничий аппарат, что надо приучить поголовно всех рабочих к самостоятельному участию в управлении государством. Но ни единого слова про это, про дальнейшие шаги на пути к этому Сталин не сказал. Коль скоро это не было оформлено теоретически, то не дал Сталин и какой-либо программы на счёт превращения представительной демократии в прямую.
Какова причина этого отождествления одного с другим? Какова причина того, что теоретически Сталин не приходил к постановке этих вопросов, особенно после 1936 г.? Ведь рабочий класс его вождям надо вооружать точным, научным пониманием тех шагов, которые надо проделать для созидания нового. И политические шаги важнее всех прочих в этом. Причина этого состоит в том, что экономически, по Сталину, в СССР социализм был построен. Поскольку иной политической системы большевики не могли объективно создать, чем та, что была создана в 1936 г. (т. е. при «победе социализма»), то отсюда и то отождествление представительства с социализмом, отсюда «забвение» ленинских слов про поочередную демократию.
2. Ещё в 1937 г., т. е. через год после заявления Сталина о ликвидации эксплуататорских классов в СССР, он же заявил про обострение классовой борьбы в СССР:
«Необходимо разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперёд классовая борьба у нас должна будто бы всё более и более затухать, что по мере наших успехов классовый враг становится будто бы всё более и более ручным.
Это не только гнилая теория, но и опасная теория, ибо она усыпляет наших людей, заводит их в капкан, а классовому врагу даёт возможность оправиться для борьбы с Советской властью.
Наоборот, чем больше будем продвигаться вперёд, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить Советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы как последние средства обречённых».
Гнилую теорию отбросили. Но уже в 1939 г. на XVIII съезде партии Сталин заявил, что в политической области «за отчётный период нужно признать окончательную ликвидацию остатков эксплуататорских классов». Раз остатки эксплуататорских классов ликвидированы, раз достигнуто «политическое единство» советского общества, то нечего говорить и о классовой борьбе, и о подавлении классовых врагов. Сталин так и говорит о социалистическом государстве, что «отмерла функция военного подавления внутри страны, ибо эксплуатация уничтожена, эксплуататоров нет больше и подавлять некого. Вместо функции подавления появилась у государства функция охраны социалистической собственности от воров и расхитителей народного добра». С этих пор и дальше отпала классовая «повестка». Основное внимание было приковано к борьбе на международной арене, к отстаиванию национальных интересов СССР. Начала развиваться национальная надклассовая «повестка».
В духовном производстве началось культивирование выдающихся деятелей русского народа, причём не только советского периода, но и досоветского: К. Минин, Д. Пожарский, А. Невский, Д. Донской, И. Грозный, Петр, А. Суворов, М. Кутузов и многие другие великие личности феодальной эпохи. Советский патриотизм из классового патриотизма превратился в надклассовый патриотизм. И в этом надклассовом патриотизме особо подчёркивалась роль русского народа. В своем тосте в честь приема командующих армии 24 мая 1945 г. Сталин говорил: «Я, как представитель нашего Советского правительства, хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа и, прежде всего, русского народа. Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза. Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне и раньше заслужил звание, если хотите, руководящей силы нашего Советского Союза среди всех народов нашей страны...». Здесь нет надобности приводить другие данные, любой может проверить и убедится, что продукты духовного производства СССР начиная с конца 1930-х и особенно с 1943 г. полны надклассового русского патриотизма.
Марксизм вовсе не отрицает национальной гордости за выдающихся деятелей всех эпох данного народа, за все культурные достижения народа. Марксизм не отрицает выдающейся роли русской нации в истории СССР и всего человечества. Ещё Ленин в своей статье «О национальной гордости великороссов» правильно указывал: «Чуждо ли нам, великорусским сознательным пролетариям, чувство национальной гордости? Конечно, нет! Мы любим свой язык и свою родину, мы больше всего работаем над тем, чтобы её трудящиеся массы (т. е. 9⁄10 её населения) поднять до сознательной жизни демократов и социалистов. Нам больнее всего видеть и чувствовать, каким насилиям, гнёту и издевательствам подвергают нашу прекрасную родину царские палачи, дворяне и капиталисты... Мы полны чувства национальной гордости, ибо великорусская нация тоже создала революционный класс, тоже доказала, что она способна дать человечеству великие образцы борьбы за свободу и за социализм, а не только великие погромы, ряды виселиц, застенки, великие голодовки и великое раболепство перед попами, царями, помещиками и капиталистами. Мы полны чувства национальной гордости, и именно поэтому мы особенно ненавидим своё рабское прошлое и своё рабское настоящее...». Обратите внимание, что вся ленинская национальная гордость проникнута классовым содержанием. Эти гордость и патриотизм национальные по форме и пролетарские по содержанию. У Сталина же содержание вышло надклассовым. А что значит надклассовость? Это значит мелкобуржуазность. И корни этой мелкобуржуазности растут из условий материальной жизни основной массы населения СССР — колхозного крестьянства. Ведь колхоз – это коллективное мелкобуржуазное (т. е. основанное на личном труде и производящее на продажу) производство. Но кроме этого, колхозники – это ещё и вчерашние единоличники, в массе своей середняки. В их сознании укоренились в той или иной степени патриархальные пережитки и привычки.
Итак, мелкобуржуазный коллективизм плюс патриархальные пережитки основной массы населения СССР влияли и не могли не влиять на рабочий класс. В свою очередь, рабочий класс не мог не перестроить в силу этого факта свою «повестку» из преимущественно классовой в преимущественно надклассовую, «общенародную». Чтобы победить в войне, чтобы провести за собой широкие массы трудящихся пролетариат пошёл на это. Но совершенно выпустил из своих рук меч классовости. А раз нет классовой «повестки», то сознание пролетариата размывается, притупляется, становится мелкобуржуазным. Если на время войны это вооружение надклассовым коллективизмом («политическое единство советского общества») и надклассовым патриотизмом для пролетариата простительно, оправдано, то после войны это абсолютно непростительно и недопустимо. Но Сталин не стал сворачивать эту «повестку», она получила дальнейшее развитие и после войны.
Если первой и главной причиной таких перемен являлись условия жизни и пережитки основной массы населения СССР, то второй причиной была довоенная изоляция СССР от внешнего мира, потеря перспектив революций в других странах, давление капиталистических стран на СССР. Ещё в 1925 г. Сталину задали вопрос: «Какие имеются опасности нашего партийного перерождения в связи со стабилизацией капитализма, если эта стабилизация продержится долго?». Сталин ответил, что опасности партийного перерождения имеются безотносительно к стабилизации и указал три главные по его мнению опасности. Первая – это «опасность потери международной революционной перспективы и связанный с этим национализм». Характерной чертой этой опасности Сталин назвал «неверие в международную пролетарскую революцию; неверие в её победу; скептическое отношение к национально-освободительному движению колоний и зависимых стран; непонимание того, что без поддержки со стороны революционного движения других стран наша страна не могла бы устоять против мирового империализма; непонимание того, что победа социализма в одной стране не может быть окончательной, ибо она не может быть гарантирована от интервенции, пока не победит революция хотя бы в ряде стран; непонимание того элементарного требования интернационализма, в силу которого победа социализма в одной стране является не самоцелью, а средством для развития и поддержки революции в других странах». Только вот дело в том, что у Сталина и большевиков не было неверия и непонимания. Дело в том, что после прихода фашистов к власти в Германии и по мере приближения войны СССР с ней, никаких революций в других странах не случилось. Везде, во всём мире процветала фашистская реакция. Сама объективная действительность оказалась таковой, что международная пролетарская революция сильно задержалась. Источником опасности национализма Сталин считал «усиление буржуазного влияния на партию по линии внешней политики, по линии борьбы капиталистических государств с государством пролетарской диктатуры. Едва ли можно сомневаться в том, что давление капиталистических государств на наше государство громадное, что работникам нашей внешней политики не всегда удаётся устоять против этого давления, что опасность осложнений создает нередко соблазн вступить на путь наименьшего сопротивления, на путь национализма». Только в СССР развился в результате этого давления не национализм, а надклассовый (мелкобуржуазный) патриотизм.
Итак, все фразы про «общенародное», про «политическое единство советского общества», про «самую выдающуюся из всех наций», про «отмирание функции подавления» и т. п. имели два главных источника: внешний, в виде давления капиталистических государств на СССР, и внутренний, в виде давления мелкобуржуазности на рабочий класс. Но ошибка рабочего класса и, прежде всего, Сталина в том, что после победы мировой революции на половине земного шара, после перехода советского народа к мирному строительству не была никак свёрнута мелкобуржуазная идеология. Что она была принята как должное, стала составным элементом общего мировоззрения и духовного производства СССР. Ошибка в том, что вынужденное опять таки было выставлено как должное, необходимое.
С другой стороны, пролетариат всё ещё был господствующим классом в СССР, и это господствующее положение так или иначе должно было выражаться в духовных отношениях. С учётом указанных условий это господствующее положение, классовая борьба пролетариата с буржуазией после войны выразились как борьба с космополитизмом.
3. На том же XVIII съезде партии в 1939 г. Сталин высказал мысль о том, что государство сохранится в СССР и при коммунизме:
«Мы идем дальше, вперёд, к коммунизму. Сохранится ли у нас государство также и в период коммунизма?
Да, сохранится, если не будет ликвидировано капиталистическое окружение, если не будет уничтожена опасность военного нападения извне, причём понятно, что формы нашего государства вновь будут изменены сообразно с изменением внутренней и внешней обстановки.
Нет, не сохранится и отомрёт, если капиталистическое окружение будет ликвидировано, если оно будет заменено окружением социалистическим».
То есть Сталин в принципе считал возможным построение коммунизма в отдельно взятой стране. Именно на этой логике впоследствии ревизионисты объявили о том, что к 1980-му г. в СССР будет построен коммунизм. Современные ревизионисты, прикрывающиеся именем Сталина, оправдывают этот тезис тем, что, мол, общество достигло фазы социализма и что дальнейшее движение к коммунизму невозможно было остановить. Даже если допустить, что советское общество построило к тому моменту социализм, то движение к коммунизму в условиях капиталистического окружения в принципе является невозможным. Ибо пока сохраняется это окружение, сохраняется и воспроизводство буржуазных элементов внутри общества, а раз имеется это воспроизводство, то необходимость подавления сохраняется точно так же. Коммунизм — это сознательное, самодеятельное управление всеми членами общества своим обществом. Раз есть капиталистическое окружение, то есть и внутренняя агентура этого окружения. А это уже значит, что не все члены общества могут управлять, это значит, что часть общества так или иначе подавляется. Раз есть две части общества, одна из которых буржуазна, а другая коммунистична, то нужно и подавление одной части другой, нужно государство. То есть наличие внутри общества классовой, политической борьбы обуславливает сохранение инструмента этой борьбы, государства. Поэтому коммунизм возможен только в планетарном масштабе, когда не будет воспроизводства буржуазных элементов, когда поголовно все члены общества станут сознательными хозяевами общества.
Здесь мы видим, что в конечном итоге решающую роль играет экономика, притом взятая в мировом масштабе.
У Ленина был правильным тезис о том, что национальные и государственные различия «будут держаться ещё очень и очень долго даже после осуществления диктатуры пролетариата во всемирном масштабе». Т. е. у него даже диктатура пролетариата будет существовать достаточно долго во всемирном масштабе. Надо сказать, что эту позицию Ленина Сталин знал, разделял и даже развил в своё время (1929 г.), выделив аж три этапа развития диктатуры пролетариата во всемирном масштабе! Правда речь шла у Сталина о всемирной диктатуре пролетариата в контексте национального вопроса, но существа дела это не меняет:
«Было бы ошибочно думать, что первый этап периода всемирной диктатуры пролетариата будет началом отмирания наций и национальных языков, началом складывания единого общего языка. Наоборот, первый этап, в течение которого будет окончательно ликвидирован национальный гнёт, — будет этапом роста и расцвета ранее угнетённых наций и национальных языков, этапом утверждения равноправия наций, этапом ликвидации взаимного национального недоверия, этапом налаживания и укрепления интернациональных связей между нациями.
Только на втором этапе периода всемирной диктатуры пролетариата, по мере того как будет складываться единое мировое социалистическое хозяйство, — вместо мирового капиталистического хозяйства, — только на этом этапе начнёт складываться нечто вроде общего языка, ибо только на этом этапе почувствуют нации необходимость иметь наряду со своими национальными языками один общий межнациональный язык, — для удобства сношений и удобства экономического, культурного и политического сотрудничества. Стало быть, на этом этапе национальные языки и общий межнациональный язык будут существовать параллельно. Возможно, что первоначально будет создан не один общий для всех наций мировой экономический центр с одним общим языком, а несколько зональных экономических центров для отдельных групп наций с отдельным общим языком для каждой группы наций, и только впоследствии эти центры объединятся в один общий мировой центр социалистического хозяйства с одним общим для всех наций языком.
На следующем этапе периода всемирной диктатуры пролетариата, когда мировая социалистическая система хозяйства окрепнет в достаточной степени и социализм войдёт в быт народов, когда нации убедятся на практике в преимуществах общего языка перед национальными языками, — национальные различия и языки начнут отмирать, уступая место общему для всех мировому языку». Это рассуждение Сталина, кстати говоря, позабыто самими сталинистами.
Итак, почему Сталин в 1929 г. считал, что диктатура пролетариата (т. е. переходный период) будет существовать во всемирном масштабе, будет иметь целых три фазы в этом масштабе, что лишь на третьей фазе её окрепнет мировое социалистическое хозяйство, а ровно через 10 лет, в 1939 г. начал говорить о возможности построения коммунизма в отдельно взятой стране? Причина — те же два фактора, которые указаны выше: внешний, в виде изоляции, потери перспектив мировой революции и давления капиталистических стран; внутренний, в виде коллективной мелкобуржуазности основной массы населения и их патриархальных пережитков. В 1929 г. ещё не было потери перспектив мировой пролетарской революции, не было наступления фашизма по всему миру и его давления на СССР.
3. Ошибки Сталина в марксистской мировоззренческой теории. Понимание философии, диалектического материализма, соотношения метода, теории и мировоззрения
Прежде чем сказать про эти ошибки, считаем необходимым указать на понимание этой проблемы Марксом и Энгельсом, их важнейшие мысли на этот счёт:
1. Всякая философия нужна там и тогда, где и когда имеется недостаток знаний, пробелы в знаниях о явлениях и их связях. Эти пробелы приводят к тому, что связь между явлениями выдумывается. Т. е. философия занимается тем, что заменяет неизвестные ей действительные связи явлений фантастическими связями, а недостающие факты вымыслами. Место действительной связи, которую следует обнаруживать в событиях, занимала связь, вымышленная философами.
2. Диалектический материализм (диамат) — это не философия, а просто мировоззрение. Диамат находит своё подтверждение и проявляет себя не в некоей особой науке наук, не в философии, а в самих положительных науках. Он вобрал в себя лишь положительное содержание философии, отбросив саму форму философии.
3. Каждая положительная наука имеет своё место в общей системе знаний, своё место в изучении всеобщей связи (всеобщих законов) вещей. В силу этого какая-то особая наука об этой всеобщей связи, некая наука наук — философия, становится излишней.
4. Осознание наличия всеобщих связей и законов, охватывающих мир, побуждает каждую положительную науку искать эту связь повсюду — как в частностях, так и в целом. Построение же единой системы, которая исчерпывающе в научном отношении отражает всеобщую связь, всеобщие законы, является делом невозможным. Если бы такая система всеобщих законов природы, общества и мышления была построена, то область человеческого познания была бы завершена. Всё дело сводилось бы к тому, что все новые факты и явления подгонялись бы под эту всеобщую систему.
5. Диалектический метод как метод для отыскания новых результатов, для перехода от известного к неизвестному, прорывая узкий горизонт формальной логики, содержит в себе зародыш более широкого мировоззрения, т. е. диалектического материализма.
6. В положительной науке (будь то естественная или общественная) диалектическое понимание предметов и явлений мира может быть достигнуто как стихийно (под напором и давлением диалектического характера самих этих предметов), так и сознательно (путём осознанного применения диалектического метода).
Из всех этих положений, данных Марксом и Энгельсом, становится ясным соотношение диалектического метода, положительной науки и диалектического материализма. Исходным пунктом здесь является диалектический метод. Его применение в изучении тех или иных явлений и предметов материального мира даёт нам диалектическое их понимание, положительную науку. Но положительная наука есть диалектическое понимание конкретных областей материального мира. Вся совокупность положительных наук (вернее, их обобщение) даёт нам уже общее диалектическое понимание или воззрение на мир — диалектический материализм. Последний не стоит над прочими науками, не является наукой наук, а находит своё проявление во всей совокупности положительных наук. Диамат представляет собой те общие черты, стороны, моменты, которые имеются у всякой науки. Это конечный результат.
Ф. Энгельс иллюстрировал это в «Анти-Дюринге» на примере всеобщего закона отрицания отрицания. Как известно, Е. Дюринг обвинял Маркса в том, что тот путём распространения всеобщего закона отрицания отрицания на изучение общества вывел неизбежность коммунизма. Подвергая критике Е. Дюринга, Энгельс замечает: «Маркс просто доказывает исторически, а здесь вкратце резюмирует, что как некогда мелкое производство необходимо должно было создать, путём собственного условия своего уничтожения, т. е. экспроприацию мелких собственников, так и теперь капиталистический способ производства точно так же сам создал те материальные условия, от которых он должен погибнуть. Это — процесс исторический, а если он в то же время диалектический процесс, то это вина не Маркса, как бы это фатально ни было для г. Дюринга.
Только теперь, после того как Маркс покончил со своим историко-экономическим доказательством, он продолжает: «Капиталистический способ производства и присвоения, а потому и капиталистическая частная собственность, является первым отрицанием индивидуальной частной собственности, основывающейся на собственном труде. Отрицание капиталистического производства производится им же самим с необходимостью естественного процесса. Это — отрицание отрицания» и т. д. (следует вышеупомянутое место).
Итак, если Маркс называет этот процесс отрицанием отрицания, он вовсе не думает о том, чтобы доказать этим историческую необходимость процесса. Напротив того, после того как он исторически доказал, что этот процесс частью уже совершился и частью ещё должен совершиться, — только после этого он характеризует его ещё как процесс, совершающийся согласно известному диалектическому закону».
В общем, все положения диалектического материализма есть резюме, конечный результат. Их невозможно рассматривать как исходный пункт, т. е. превращать их в диалектический метод. Соотношение научных метода, теории и мировоззрения, в котором метод есть исходное, а мировоззрение — конечное, предостерегает нас от смешения мировоззрения и метода. Но вместе с тем мировоззрение и метод не ограждены китайской стеной. У Сталина в его работе «О диалектическом и историческом материализме» вышло именно что смешение мировоззрения и метода, поскольку для него исторический материализм (т. е. наука об обществе) является результатом распространения положений диалектического материализма на изучение общества. Конечный пункт, резюме, обобщение из всех наук у Сталина представлен как исходный пункт. На деле не было и не может быть никогда, что распространение положений диалектического материализма на явления природы и общества даёт нам положительные знания и науку. В противном случае все, кто знакомы с положениями, принципами, законами диамата смогли бы без проблем распространять эти положения на области природы и общества и тем самым делать в них открытия, добывать новые знания. Но история не знает хоть одного примера, что такое распространение дало хоть раз какие-либо новые знания в частных науках, в том числе и в историческом материализме. В силу этого все сторонники «философии марксизма», все, кто превращал диамат из научного мировоззрения в философское, занимались попросту одним и тем же — «экстраполяцией» положений диамата на ещё не изученные явления. Нашли в действительности конкретный переход количества в качество — объявляем этот переход примером всеобщего закона перехода количества в качество. Узнали мы что-то новое? Нет.
Отождествление мировоззрения и метода приводит, во-первых, к тому, что специфические приёмы, законы, инструменты диалектического метода исследования попросту игнорируются. Во-вторых, это даёт простор для того, чтобы подменять реальные связи между явлениями вымышленными, подменять факты домыслами: не зная ничего конкретно, мы можем обо всём говорить абстрактно. Ведь метод как раз таки позволяет расчленять мыслью конкретные факты и их связи, говорит нам о том, что необходимо рассмотреть в этих связях сначала, а что потом и т. д. Так вот у Сталина вышло тождество метода и мировоззрения, которое неизбежно приводило советских философов к указанным выше двум результатам.
Предостерегая от смешения метода и мировоззрения вместе с тем, необходимо понимать правильно и связь между ними. Связь через положительную науку, ведущая от метода к мировоззрению ясна. Но имеет ли мировоззрение обратную связь с методом или какое значение оно имеет для метода? Если положения диамата соответствуют данным диалектического исследования предмета, то они играют регулирующую роль в построении теории об этом предмете (выше в цитате Энгельса дан пример этого). Говоря словами Энгельса, положения эти не привносятся извне в изучение предмета, а выводятся из него самого. В частном воззрении на мир, т. е. в положительной науке ту же регулирующую роль играют общие законы этой частной науки. К примеру, в марксизме давно уже открыт закон соответствия производственных отношений уровню и характеру развития производительных сил. Изучая исторические факты в каком-то конкретном отрезке времени мы можем обнаружить, что в этих фактах проявляется названный закон. Это обнаружение позволяет нам правильно систематизировать данные факты и тем построить теорию. То есть мы не пытаемся изначально привнести тот или иной закон в конкретное изучение фактов, мы можем лишь обнаружить его в ходе этого изучения.
То же самое с всеобщими законами и принципами диамата. Только масштаб тут более широкий. Изучая историю, мы обнаруживаем в ней ряд общих законов исторического процесса. Точно так же — в биологии, геологии, химии и т. д. Раз мы открыли ряд общих законов во всех этих частных областях, то во всём этом ряду мы можем обнаружить проявление уже всеобщих законов и принципов. Это обнаружение позволяет нам систематизировать то общее, что есть во всех законах природы и общества, и эту систематизацию мы называем диалектическим материализмом.
В общем, все положения, принципы диамата — это общие содержательные утверждения, использование которых исключает любой априоризм. Оно всецело основывается на изучении фактических отношений, связей предметов. Величайшей ошибкой является сведение всего диамата к трём всеобщим законам, открытым Г. Гегелем. Хотя Сталин и отождествлял мировоззрение и метод, но положения диамата у него получилось сформулировать гораздо лучше, чем кому-либо до него. Вот принципы диамата, которые он ошибочно считал чертами диалектического метода:
— принцип органической связи, взаимозависимости и взаимообусловленности предметов;
— принцип непрерывного движения, изменения, развития предметов;
— принцип перехода количественных изменений в качественные;
— принцип внутренней противоречивости предметов и явлений природы.
Эти принципы не распространяются на изучение общества, физики, химии и т.д, а наоборот, выводятся из этого изучения, обнаруживаются в тех фактических отношениях, которые мы изучаем.
Сталинское отождествление мировоззрения и метода связано, опять же, с наследием В. Ленина. Впервые Ленин писал об их соотношении в «Трёх источниках»:
«Углубляя и развивая философский материализм, Маркс довёл его до конца, распространил его познание природы на познание человеческого общества. Величайшим завоеванием научной мысли явился исторический материализм Маркса».
Мы сказали, что принципы диамата играют регулирующую роль в построении теории, в связывании различных теорий и вообще положительных наук между собой, коль скоро во всех них обнаруживаются эти принципы. Но этим не ограничивается связь мировоззрения и метода. Для самих инструментов, приёмов диалектического метода принципы диамата также имеют непосредственное значение. К примеру, возьмём такие два приёма диалектического метода, как рассмотрение предмета в чистом виде и рассмотрение конкретное. Маркс в «Капитале» рассматривает в чистом виде товар, выявляет его закон стоимости, а затем уже привлекает все оставшиеся обстоятельства, от которых он отвлёкся. При этом рассмотрении обнаруживается, что товары продаются не по стоимостям, а по ценам производства, у которых уже свой закон. Но этот закон было бы невозможно понять без изучения закона стоимости, поскольку он представляет собой модифицированную форму последнего. Эти два приёма — чистое и конкретное рассмотрение — использовались и до Маркса, но отрывались друг от друга. В итоге одни экономисты клали в основу определения стоимости товара издержки производства, а другие — соотношение спроса и предложения.
Одни абсолютизировали чистое рассмотрение, не учитывали взаимосвязи множества явлений и неизбежно приходили к метафизике. Другие абсолютизировали конкретное рассмотрение, не могли проникнуть в сущность вещи и тоже впадали в метафизику. Но коль скоро Маркс имел диалектико-материалистическое мировоззрение, то указанные выше принципы этого мировоззрения и позволили ему правильно использовать эти два приёма (и вообще всё множество этих приёмов), понять их единство. В общем, всякий метод используется человеком, имеющим определённое мировоззрение, и это мировоззрение и определяет то, какой метод и как будет использоваться. Именно поэтому, противопоставляя свой метод гегелевскому, Маркс указывал на его мировоззренческую основу:
«Мой диалектический метод по своей основе не только отличен от гегелевского, но является его прямой противоположностью. Для Гегеля процесс мышления, который он превращает даже под именем идеи в самостоятельный субъект, есть демиург действительного, которое составляет лишь его внешнее проявление. У меня же наоборот, идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней».
Но опять же — это именно основа метода, а не сам метод. Если бы Маркс просто применял принципы диамата про изменяемость, противоречивость, переходы из количества в качество и проч., то никакой «Капитал» он не смог бы написать. Без знания приёмов и инструментов метода эти принципы ничего не дают.
В итоге мы имеем связь между мировоззрением и методом по следующим направлениям:
1. Регулирующая роль принципов диамата (да и частных принципов тоже) в построении всякой научной теории — мы их не распространяем на изучение чего-то, а выявляем в ходе изучения;
2. Регулирующая роль принципов диамата в построении методологии — без них невозможно систематизировать и правильно использовать приёмы и методы.
По сути своей второй пункт есть частный случай первого, поскольку методология входит в состав науки о мышлении.
Надо сказать, что решающую роль для каждого коммуниста из всех этих трёх звеньев (метод-теория-мировоззрение) имеет именно теория (положительная наука). Получая, осваивая положительные знания о мире у коммуниста углубляется и упрочивается его мировоззрение. Принципы диамата для него становятся не абстрактными формулами, а получают конкретное содержание. Вместе с тем положительные знания и их мировоззренческое обобщение ведут к овладеванию методом Маркса.
Сталин перенял ленинскую ошибку, но вместе с тем сделал большой шаг вперёд по сравнению с Лениным в понимании философии и её роли. Не Сталин непосредственно, а благодаря своему ближайшему соратнику — Андрею Александровичу Жданову. На дискуссии по книге А. Александрова, проходившей в 1947 г., последний высказал следующую мысль: «Своеобразие развития философии заключается в том, что от неё, по мере развития научных знаний о природе и обществе, отпочковывались одна за другой положительные науки. Следовательно, область философии непрерывно сокращалась за счёт развития положительных наук (замечу кстати, что этот процесс не закончен и до настоящего времени), и это освобождение естествознания и общественных наук из-под эгиды философии представляло из себя прогрессивный процесс как для естественных и общественных наук, так и для самой философии». Процесс этот не закончен и поныне. Задача современных марксистов состоит в завершении этого процесса, а это произойдет лишь тогда, когда последняя область, оставшаяся в лоне философии, наука о мышлении, полностью выйдет из-под этого лона, превратится в положительную науку. После Маркса и Энгельса и вплоть до Жданова эту мысль относительно философии практически никто не высказывал либо высказывал с кривотолком. Поэтому, указывая на ошибку Сталина, нельзя не указать на это достижение.