Дублер

Сергей Проживайкин в плохо проветриваемом офисе сидел. Часы медленно шли. Он нервно ручкой дергал. В лицо ярко монитор слепил, ранние морщины освещал. На стене плакат висел с тропическим островом. Рядом календарь был. Сон пеленой накрывал. Мутной как молоко. Но разглядеть еще можно было. Снилось, что манекеном стал. Гладким по всей поверхности. Пластмассовым, даже пахнул. Хорошо было, приятно. Внутри пусто, темно совсем. Эхо только отбивается, прыгает. Вязким чернота киселем липла. Нравилось. Оттого, что только почувствовать ее и мог. Выдернули потом его. Резко, нахально. Похлопали сзади по плечу. Он обернулся. Сверху на него лицо смотрело. Выбритое, прилизанное, улыбка белая – красивая как фильм.

- Что же вы Сергей Андреевич с такой миной кислой сидите?

Сергей равнодушно поглядел на него.

- Ну, ну мы тут мечту продаем! Понимаете «меееечту», - мечтательно протянул он.

Сергей улыбку натянул, скулы его напряглись. Почувствовал инородное что-то.

«Мечту, мечту» - напевал тот, когда довольный проходил рядом с водяным кулером.

В микроволновке Проживайкин две котлеты разогрел. Полуфабрикат. Присел за стол. Отломил кусочек, положил в рот. Внутри холодны котлеты были. Они молча ели. Он и какой-то парень из соседнего отдела продаж. Глаза тоже испуганные, словно сон. Ни разу они не заговорили за два года.

Напротив Проживайкина сидела пожилая пара. У него глаза навыкате, постукивает пальцем об обивку кресла. Она возбуждено говорит, прерывая каждую фразу вздохом мечтательным.

- Мы уже были там, а знаете, сколько там черных?!  – ахала женщина.

«Еще два часа. Дождь передавали. Надеюсь, не будет его», - отвлеченно подумал Проживайкин. Замечтавшись немного, он спросил у пары:

- Может Греция?

- Может Греция? – воодушевленно в ответ она переспросила супруга.

- Может Греция, –  утвердительно ответил тот, скрипя в кресле.

«Все же, наверное, не будет дождя», продолжал думать Проживайкин.

Пропускает людей сначала. Один человек, два человека, три человека... Проживайкин задумался. Подталкивает его сзади мужик в фуражке. Торопят. Он внутрь заходит и в уголку садиться. Попутно на ногу наступают. «Будто душу заморали», - думает Проживайкин. Осторожно, двери закрываются. Смотрит он на чужую обувь. «Как отражение людское», - думает. «Что на ногах, то и внутри», - бубнит дальше. Нагибается, вытирает обувь рукой. В окно захотелось поглядеть. Не видно ничего, тьма коридорная. Вагон скорость набирает, только фонарики мелькают. Газету рядом с ним читают. Проживайкин от скуки поглядел. Политика одна. Зевнул и дальше в темноту глядеть продолжает. Почувствовал случайное касание. Ему голос: «Извините». Как-то от этого чудно стало, хихикнул даже. Оставшийся путь весь, касание на себе чувствовал. И хихикал.

Дети играли возле церкви, в мяч. Задорно смеялись как колокольчик. Крест возвышался. Облачко прорезал даже. Пополам, буханку хлеба как. Воду в бутылках носили. Крестить может. Лебедь из шины недалеко стоял. Бабка в платке накричала на мальчиков. Прогнала их. Мальчуган язык показал, и побежал. Проживайкин тоже зашагал. Не играли в мяч больше, не на, что глядеть.

Почки на ветках проглядывались. Стебельки черную землю рвали. Голубь крупицы хлеба клевал. «Хорошо быть птицей». Проживайкин задумался, куда он бы улетел. Не придумал. «Не так уж и хорошо», - заключил Проживайкин. Где-то трамвай скрипел. Каблучки у девушки стучали. Высокие, ноги стройные. Старичок в ответ ногами шаркал. Старость пришла. Возле перехода мелочь собирали. Проживайкин на лавку сел. Неровные лучи солнца ударили в лицо. Подул ветер прохладный, но холодно не было. Рабочий день ушел. Проживайкин предоставлен сам себе. Что самим собой делать не знал. Сонный мужичок пил кофе. Немного пролил, на белую рубашку. Пятно будет. Подошла старуха с железной кружкой. Цок-цок – раздается металлический стук. Проживайкин положил пару монет. Старушка отошла, цок-цок послышалось чуть дальше. «Хорошо, когда тебя не замечают», - подумал Проживайкин. Он застыл, казалось во времени. Толстый кот важно прошел мимо. Проживайкин позавидовал. «Человеком тяжелей», - засопел он. Завибрировал телефон. Черный текст рекламы. Он нажал «выключить». Пение послышалось. Голос чистый, бархатный. Приятно молча слушать.

В витрине пестрой сон свой углядел. Ушедший он ему казался. Тот же манекен. Проживайкин в лицо ему смотрел. Казалось, будто в зеркале запечатлен. Долго так стоял. В шапочке вязанной окликнула женщина его. Сухенькая была. "Вы пиджак хотите?",- голосом зацепила. Он даже испугался как-то, что обращаются к нему. Скрылся с места. Отряхивался потом, от слов произнесенных. Прилипли мухи.

Пахло сыростью подъезда. Проживайкин на накипь чайника смотрел. Прям как перхоть. Он налил чаю теплого. Ложки три сахара кинул. С горсткой. Отпил, зубы заболели. Возле темного окошка сел. На фонарь желтый посмотрел. Зарябило в глазах. Взглянул на острый полумесяц. Как рогатка. Примерился к нему рукой. Обхватил. Натянул. Запустил звездочку одну, утонула. Запустил другую, волна пошла. Наигрался и обратно положил. Отпил еще чаю, зубы заболели. Достал из холодильника рыбеху. Жир через газету проступал. Соленным пахло. Откусил и сладким чаем запил, зубы уже не болели. Захотелось ему нащупать себя, но он воздух только хватал. «На работу завтра», - Проживайкин думал. Взглянул на часы, рано было. Вечерние новости за стеной играли. Сосед в преддверии выл. Он дембель, вернулся недавно. Завыл снова. На сегодня значит все. Третий с утра будет. Поэтому Проживайкин рано встает.  Петухи не нужны, свой есть.

Скучно. Хочется в молоке растворится. Проживайкин выкидывает мусор: консервные банки, бумажные салфетки, ушные палочки, шкура от картофеля, шкура от апельсина, гнилой помидор, пачка прошлогодних таблеток. С земли все собирает. Пакет порвался. Ему машина сигналит. Нервный смешок с окна. Собрал, завязал, как-то несет. Решил покурить возвращаясь. Встал от дома недалеко и курит. Пепел ему на тапок осыпается. Струсил серый комок. Докурил. Окурок в асфальта дыре пропал. Бумажки разноцветные платьица колыхает ветерок. Хулиган какой-то поджигает. Быстро пламя охватывает. Проживайкин глядит сначала, и думает: "красиво". Подбегает, тушит как-то. Рукой. Cвитер погорел. Запахло пряжей жженой. Желтое уцелело. Глядит он и читает:

«Чтобы жить - нужно не тужить. Живем за вас, ради вас. На рынке с 1996 года. Дублер жизни по номеру ... Звонить в любое время».

Проживайкин сорвал одно уцелевшее. По краям горелое было.

Поднялся домой. Долго не думал. Номер набрал. Гудки прозвучали. Затем голос мужской.

- Слушаю,  – сказал тот.

- Я по объявлению, – ответил Проживайкин, волновался как перед экзаменом.

- Адрес? – послышался голос.

- Соборная 12/23, – выдавил он.

- Ожидайте-с.

Проживайкин сел томительно. Не уходила скука. Над ним нависала. Тяжело. Даже плечи болели. Замечал во всем ее. Весенним вечером особо. Родился может с ней. По-другому не жил. Не умел. На рыбий глаз взглянул, и растворился. В дверь звонили. Он открыл.

Зашло их трое. Не разулись. В черном все. Глядели по углам. Фото в рамах осмотрели. Проживайкин был там. Маленький еще. Потом постарше. Года школьные. Года университетские. По возрастанию шло. Новых не было. Один из них бумагу дал. На подпись. Проживайкин взглянул. «Акт о заступничестве на место жизни Проживайкина Сергея Андреевича». Дальше все в таком духе и подпись. «Хорошо хоть ручка есть, просить не нужно», - думал Проживайкин подписывая. Они руки пожали, и двое спустили его к машине. Черная тоже. Иномарка. Возле витрины проезжали. Остановились. Вывели его. Поставили возле манекена. Того, что видел ранее. Как влитой стал. Уехали потом. Дождь об стекло витрины стучал. «Все же пошел», - подумал Проживайкин стоя.