Минорный аккорд за стеной. Затем что-то диссонирующие, видимо пальцы игравшего промахнулись. Отчетливый звук удара по плоти и всхлипывания. “Еще раз”, слышится приказательный тон. Зябко, хоть батарея и греет. Щель в окне наспех заклеена газетой, но все равно высасывает тепло. Осталась от прошлого обитателя этой комнаты. Пожелтевший лист, темные тараканьи буковки бегают. Кусочек глаза на обрывке газеты, цвет не разобрать. Не могу прочитать, то, что на ней написано. Я не помню языка, им уже давно никто не пользуется. Животные инстинкты. Остался только импульс. Но где-то в ворохе воспоминаний буквы все же складываются во что-то знакомое, как отгремевший гимн, много раз повторяемый в школах. “Пропал без вести”. Это уже не новость. Воет...

Стою посреди парка. Ветер хулиганит, голые деревья. Постыдились бы что ли. Отвратительное время года. Ну почему не может быть всегда лето? Впрочем, и это бы приелось. Монотонность дает ответ на все. Мне бы только край солнца. Все просто, рожден на севере, Мурманск - такой город. Уехал рано, года три-четыре было, но все равно кровь студит и иногда чувствую запах рыбы невольно. Это уже вроде как данность, внутри находится. Поэтому не выношу холодов, хлестких ветров и селедку под шубой. Особенно, когда носами шмыгают. Ну что за симфония? Лихорадочная и сухой кашель. В мокром больше живости, он как бульканье утопающего или кипение супа. В нем больше поэзии.

Сначала я ничего не вижу, только одна сплошная темнота пенится в моих глазах. Я думаю, что умер. Нет, я почти в этом уверен. Страх заполняет мое нутро, спустя мгновение его сменяет холодное смирение. Оно пугает еще сильней, я хочу пошевелить телом, но оно меня не слушается. Такое ощущение, что это тело манекена. Так тихо, я пытаюсь закричать, но крик застревает в сухой глотке. Затем я начинаю слышать высокий писк, который походит на комариный. С каждой секундой (или минутой, я не осознаю, что такое время) он все сильней нарастает, сверля мое сознание. Я ощущаю острую боль, застывшую у меня в голове. Тысячи иголок проникают в мозг, жалят его, как разъяренный осы. Я вижу красный распускающийся цветок, он манит меня как голодное насекомое...

Этажом ниже громко чихают. Затем разбивается что-то тяжелое. Слышится голос соседки: “Ах, ты не ебал, не ебал, да? Кто же тогда ебал, кто ебал, спрашиваю я?!”. Вместо ответа - собачий лай. Кто кого ебал, так я и не узнаю.

Понедельник — маленькая смерть. Медленная лента спускает человеческую шеренгу вниз. Люди исчезают в тумане суеты, ничего и никого, не замечая перед собой. Они сталкиваются напряженными лбами, пробуждаются на мгновение, глупо извиняются и снова продолжают слепой путь.

Леша Нехотелкин проснулся в своей маленькой, непроветренной от ночных кошмаров комнатке. Всю ночь он ворочался с бока на бок в попытках провалиться в темноту. В то самое состояние, когда ничего не снится, а остается только одно черное и всеохватывающее поле. Но, увы, ему снились тревожные сны. Из пожирающего тумана, все время выскакивали надоедливые образы. Ему снились укоризненные лица родителей, которые свойственно привычке читали нотации и наставления, как правильно жить и поступать. Леша стоял маленьким ничтожным человечком напротив их высоких силуэтов и слушал непонятную, наставительную  речь.

1   

Подступал канун нового года. Начиналось праздничное шевеление. Артем стоял на остановке, дожидаясь автобуса. Через полчаса он должен был быть на работе. Несмотря на то, что у многих людей был выходной, Артем попросил смену именно в этот день. Оставаться дома он вовсе не хотел. Максимум на, что он мог рассчитывать — это напиться вусмерть. Это он мог сделать и в любой другой день. К тому же, под воздействием алкоголя его всегда пробивало на сентиментальность, он судорожно начинал набирать бывшую, но через мгновение приходил в себя, и сбрасывал трубку. Три месяца назад она снова от него ушла. Он вполне уже привык к этому непостоянству, неверной псины, но на этот раз решил, что это точно в последний раз. В новом году Артем собирался начать...

Сергей Проживайкин в плохо проветриваемом офисе сидел. Часы медленно шли. Он нервно ручкой дергал. В лицо ярко монитор слепил, ранние морщины освещал. На стене плакат висел с тропическим островом. Рядом календарь был. Сон пеленой накрывал. Мутной как молоко. Но разглядеть еще можно было. Снилось, что манекеном стал. Гладким по всей поверхности. Пластмассовым, даже пахнул. Хорошо было, приятно. Внутри пусто, темно совсем. Эхо только отбивается, прыгает. Вязким чернота киселем липла. Нравилось. Оттого, что только почувствовать ее и мог. Выдернули потом его. Резко, нахально. Похлопали сзади по плечу. Он обернулся. Сверху на него лицо смотрело. Выбритое, прилизанное, улыбка белая – красивая как фильм.

Как далеко не блуждай по тоннелям запутанных коридоров событий жизни, сколько не рассматривай в калейдоскоп кружащие фракталы прошлого – всегда возвращаешься обратно. Люди со сладострастием гонятся за воспоминаниями. Вороша пыльный чердак, в поисках утраченного времени.