March 11, 2020

Routine Matters

Архитектор определил свою легитимность сегодня как способность быть сверх-оригинальным, приведя профессию к пределу новаторства и сузив круг собственных компетенций. Эта ситуация требует пересмотра вопроса о том, что значимого он может сделать для текущей культурной повестки и как в рутинной работе найти для этого ресурс.

Tony Fretton (*1945), Isometric of Lisson Gallery I from front, 1984. Ink on trace, 595x840 mm
Sometimes you make drawings to tell yourself the project is going okay. Well, that’s what I do.

Via Drawing Matter


По мнению создателей экспозиции Cronocaos, прошедшей в 2010 году на Архитектурной биеннале в Венеции «...причина ненависти к архитектуре 1960–1980-х кроется в глубокой зависти к прежней вере в социальные эксперименты. И если сейчас, с ослаблением общественного сектора и расцветом капитализма архитекторы экспериментируют исключительно ради своего продвижения на рынке, то раньше они делали это для блага людей». Эта необходимость конкурентоспособности вынуждает архитекторов становиться участником гонки профессиональных вооружений. В такой ситуации мало быть неординарным, архитектор обязан стать сверх-оригинальным. Гипертрофированные умозаключения, к которым он приходит в поиске смысловых оснований проекта, теряют связь с базовыми и достаточными мерами для решения, как правило, простой архитектурной задачи. Подтверждение тому — регулярные конкурсы, вынуждающие архитекторов вестись на голословные брифы, и ведущие к проектам с популистской повесткой. Но есть у этого и положительный момент: с каждым таким проектом, архитекторы последовательно обеспечили свободу геометрической форме зданий, а себе — свободу от обязательств объяснять причины этой формы по гамбургскому счету. Это правда очень ценное достижение: подобные действия были невозможны еще полвека назад. Но за этот короткий период ресурс себя исчерпал и привел профессию к пределу новаторства: ни одна форма очередного здания для утомленного архитектурой глаза уже не является сюрпризом. Дальнейшее участие в погоне за сверх-оригинальность только усугубляет озвученное ранее, но именно итог этой борьбы за самый незаурядный проект служит как раз для того, чтобы объяснить людям зачем архитектор нужен. В результате довольно грустная картинка: вопреки действиям, не наносящим ущерб собственному здоровью и нервам, архитектор из кожи вон лезет, чтобы доказать свою легитимность. Если мы согласимся, что он нужен для того, чтобы встроить человека в актуальную культурную повестку и заодно обеспечить его удобным кровом над головой, то что с этой точки зрения важнее: процесс или проект?

Все, что делает архитектор не сводится к краткому перечню операций, несмотря на то, что общество ставит вопрос о его необходимости на фоне перераспределения компетенций не в пользу последнего. Это работа, хоть она и рутинна, на разных уровнях перерабатывает данные в разные формы: текстовую, графическую, объемную, в формы воздействия на органы чувств, памяти, эмоции и впечатления. Эти формы обращаются к закону, анатомии, экономике, геометрии и материальности. Обращаются последовательно и сразу, то есть нелинейно и вопреки возможности свести всю работу к понятной инструкции. И если мы признаем значимость рутины, то как нам действовать в ее рамках? Ведь культурная значимость чего-либо — это результат фильтрации, при которой «часть искусства последовательно становится сначала искусством «признанным», затем «официальным», и, наконец, «классическим»». У такого рода механизма есть дискриминирующий тон по отношению к тем, кто сознательно на это не идет. Поэтому есть мнение, что ничего специального — какого-то общего правила — делать не нужно, поскольку вся рутина всех архитекторов — это совокупная неопределенность, которая является лишь частью общего культурного котла. Процесс идущий, ценный в любой момент, когда к нему обращаешься.

Финальный результат сегодня непредсказуем: здания придумываются без каких-либо гарантий, поэтому желаемое заранее определить трудно, но действия в процессе вполне осознаны. Концентрация на рутине — это реализация простого принципа “thinking outside the box” по отношению к прежним установкам, которые себя исчерпали. Мы уже не вправе говорить кому-то как должно быть придумано здание, потому что это всегда открытый вопрос, ответ на который возникает в процессе. Наконец, опыт пространства — это не то, что кто-то для кого-то придумал, а то что обитатель создает сам для себя. Такая ситуация, в которой отсутствуют «правильные» рецепты, встает в конфронтацию с буйством персональных амбиций и методов архитектора, предлагая ему позаимствовать из нормкора его изначальную цель «прекратить собираться по кучкам и наладить контакт между всеми людьми на планете». Это позволит формировать архив рутинных прецедентов, который демонстрировал бы как налаживаются связи профессии с другими областями знаний и опыта. Такого рода case-study вновь дало бы возможность этически адекватно осмысливать, то что архитектор создал.

На этом основании чудо архитектуры возникает из предпосылок, лежащих за ее пределами. Несмотря на то, что по словам Валерио Ольджати и Маркуса Брайдшмида, ответственность архитектора перед нынешним обществом выражена в здании как таковом, которое может возникнуть и без междисциплинарных альянсов. Это справедливое высказывание в контексте того, что архитектура сегодня действительно может контролировать только форму здания. В таком случае, архитектор стремится к сугубо профессиональным инструментам, но которые существуют как следствие личного культурного бэкграунда, питаемого во многом извне. Подражание собственным «канонам» профессии в основе своей имеет подоплеки, как правило, общие с другими культурными практиками. Скажем, стремление к осевой симметрии, пропорции или шире — определение границ формой. Эти инструменты — ни что иное как часть той самой рутины, связанной с упорядочиванием массива информации, помогающей проектировщику предсказать переживание здания со всей глубиной эмпатии, то есть с возможностью действовать согласно внутренним причинам. Сегодня это очень ценное и сужающееся поле автономии. Поэтому крайне важна персональная ответственность перед самим собой за всю ту красоту, которую архитектор определит, в рамках осознанности действий, упомянутой выше. И легкомысленно относиться к такой редкой возможности было бы странно.