Пространство естества. Опросник для составления перформативного контракта

Работу архитекторов всегда сопровождает определенный уровень конформизма. Их деятельность подотчетна, а значит всегда руководствуется вполне осязаемыми условиями. Любая власть, с одной стороны, через нормативы и правила регламентирует условия безопасности пользования, а с другой — имеет возможность диктовать условия красоты создаваемой архитектуры. Форма этих условий всегда разная, но их механика очень примитивна: либо ты им следуешь, либо твой проект «реализуют» без тебя. Работая с властью, нужно помнить также, что есть риск быть принужденным в том или ином виде выполнять то, что противоречит твоей профессиональной этике. Например, разрабатывать генплан города, разрушенного в результате военных атак, против которых ты скрыто выступаешь.

В отличие от соблюдения условий власти, язык — более изощренный вид конформизма. Архитектурное высказывание всегда в меньшей или большей степени представляет собой коммодификацию формы в товар, поскольку любое проектное решение имеет денежный эквивалент. Готовность платить за архитектуру обусловлена ее понятностью для заказчика, а степень доступности архитектурного высказывания напрямую зависит от уровня конформизма автора. Ярким выражением последнего стали дискуссии о смене проектного подхода продуктовым, который несет в себе довольно противоречивые последствия. Они связаны с ценой того самого продукта, а точнее с неэкологичностью действий, к которым приходится прибегать (как продавцу, так и покупателю), чтобы иметь возможность заплатить эту цену или добиться ее. Имеется в виду и экология как таковая, и экология межинституциональных отношений.

Разочаровывает и тезис о том, что к любого рода нонконформизму, обладающему свойством серийности и навязчивости, рано или поздно приспосабливаются. Он, таким образом, становится частью конформистского движения. Как, например, массовое панельное домостроение. Штучный же нонконформизм в профессиональной архитектуре довольно трудно вообразить. В отличие от вернакуляра, который прекрасен тем, что в его создании не участвует архитектор. Исключением, правда, является «архитектор-художник». Как, например, Александр Бродский. Его работы, безусловно, нонконформистские. Но еще они очень узнаваемы. А это свойство крайне привлекательно для лиц и институтов, которые могут использовать фигуру нонконформистского автора для продвижения, в первую очередь, себя и своих интересов. Архитектор-художник в данной ситуации выступает не только как нонконформист, но и как оказатель услуг.

Архитектору быть независимым невозможно, но в контексте неизбежного диктата власти и денег расщеплять твердое тело конформизма вполне реально. Можно образовывать в нем отверстия, сквозь которые будет виден свет. Это свет места. Если буквально, то это свет земли и территории вокруг, на/внутри которой будет располагаться архитектура. Служить Гермесу или Кратосу вполне правомерно, но можно служить и Genius loci. Мой выбор основывается на убеждении, что быть приверженцем Места значит дать возможность людям наименее насильственно проявить себя по отношению друг к другу. Может показаться, что я веду читателя к пресловутости практик устойчивого развития, но это не так: мой тезис заключается в создании архитектуры, демонстрирующей баланс множеств, который развертывается в конкретном месте. Месте, несущем в себе свидетельства собственной и человеческой истории. Их ценность — в содержащихся в них ключах, помогающих человеку создавать пространство естества. Естества обитания, учебы, труда, творчества, заботы, веры, проч. Естество здесь — это такая среда, в которой наглядно видно, что одна из частей множества не может существовать без остальных и наоборот. Стремление к естеству — это стремление к наименьшему насилию. Если воплощение того или иного вида деятельности человека естественно, то значит оно наиболее релевантно. В этом ракурсе, место дает больше свободы и ощущения полноты жизни, чем государство и язык.

Создать условия естества в конкретном месте поможет перформативный контракт архитектора. Форма контракта может быть любой: устной, письменной или графической, главное — ясно артикулированной. Ведь перформативный контракт — это все, что говорит и показывает архитектор как архитектор. Контракт должен настраивать оптику, благодаря которой предлагаемые архитектором изменения видны через описание статуса места, прежнего и нового. Не в режиме «было/будет», а с помощью артикуляции тех действий и последствий, которые ведут к изменениям места. Перформативный контракт шире чем проект, так как он дает понять характер работы с местом, потому что выразительность проектных действий позволяет впоследствии увидеть это место. Архитектура здания — это средство осязания местности в границах, горизонт которых, разумеется, не определяется сугубо кадастром. Задача архитектуры как раз в том, чтобы расширять границы восприятия места, она стремится к тому, чтобы продемонстрировать его сложность (пусть даже и в простых формах). Пространство естества сложно устроено, но именно эта черта является условием его возникновения.

Наглядно продемонстрировать эту сложность поможет череда вопросов про проект и место, в котором ему отведено возникнуть. Чем их больше, тем большего числа областей они буду касаться. Вопросы должны балансировать между рациональностью и остранением, между профессией и дилетантством, между серьезностью и непосредственностью. В итоге, начав, у вас может сложиться обширный опросник, ответы на который могут стать основой для вашего перформативного контракта.

В качестве примера такого опросника может послужить перечень, опубликованный ниже. Он демонстрирует всю сложность естества, связанного с местом и историей башен-близнецов Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, построенного по проекту Минору Ямасаки. Этот ряд вопросов вдохновлен опросниками Макса Фриша и представляет собой оммаж проникновенной и глубокой форме, тонко балансирующей между обыденностью и объемностью темы, поднимаемой швейцарским писателем и архитектором в очередном опросном листе.

Итак:

1. Чем для вас стало разрушение «башен-близнецов» Всемирного торгового центра?
2. Насколько сложной вам кажется их архитектура?
3. За счет чего она кажется вам притягательной: благодаря форме и деталям или идее двух идентичных башен, стоящих рядом?
4. Что привносит жизнь в этот проект: форма или его технологическое устройство?
5. Если бы это была одна башня, стал ли проект таким известным?
6. Если бы не трагическая судьба проекта, был бы этот комплекс таким известным и заметным среди других небоскребов Нью-Йорка?
7. Если бы вам нужно было начертить только один фасад Всемирного торгового центра, насколько детальным он бы был, чтобы передать сущностное содержание проекта?
8. Насколько безопасным с точки зрения акрофобии вам кажутся узкие оконные проемы на фасаде башен?
9. В какой степени это американская архитектура? А в какой японская?
10. Как вы считаете, мог бы данный проект возникнуть на европейском континенте?
11. Могли бы Леонид Павлов или Михаил Посохин реализовать нечто подобное в позднем СССР? Если да, то во имя и за счет чего?
12. Насколько высокими вам кажутся башни в контексте своего места и назначения?
13. Какой высоты должны были быть башни, если бы их было три, а не две?
14. Насколько символичным вам кажется число два в изучаемом примере?
15. Две высокие башни вместо одной очень высокой — это предостережение от учести Вавилонской башни? Насколько амбициозным вам кажется замысел автора?
16. Две одинаковые башни — это повтор, симметрия или преумножение?
17. Как данные абстракции влияют на грунт, на котором некогда был расположен комплекс?
18. Как покрытие под ногами и солнечный свет повлияли бы на эти абстракции, если бы вы оказались перед башнями?
19. Столь ли существенно в данном случае тактильное осязание проекта?
20. Чем на ваш взгляд пахли башни до 11.09.2001?
21. Какое агрегатное состояние ближе этому проекту: твердое или газообразное?
22. Как вам кажется, обедняет ли идею двойственности этого проекта декартова система координат?
23. Что более колоссальным вам кажется: масштаб идеи проекта или его нагрузка на общегородскую систему канализации и водоочистки?
24. Какой проект вам кажется более передовым с точки зрения идеи и технологии: башни-близнецы или кампус Apple?
25. В какой степени отсутствие башен-близнецов на своем месте сужает опыт их восприятия?
26. Чем больше обладает архитектура этих башен: духом или историей?
27. Если вы родились в 21-ом веке, можно ли утверждать, что история проекта для вас менее важна, чем его дух?
28. Благодаря данному проекту человек постигает себя или природу?
29. Как слова «башня» и «небоскреб» искажают физическое и понятийное восприятие данного сооружения?
30. Верите ли вы, что у башен-близнецов было не только назначение, но и предназначение?
31. Башни простояли 28 лет. Каким оптимальным сроком службы обладал данный комплекс?
32. В какой степени история этого проекта повлияла на становление лично вас?
33. Насколько универсальным вам кажется данный опросник? Какую часть данных вопросов можно применить к другим известным небоскребам?