Есть такая женщина!
Как-то раз потянул я плечо, сильно.
Эта история - в пандан к предыдущим двум постам: столько в комментах понаписали интересного, что припомнил важнейшую деталь, один из, собственно, столпов нашего бытия.
Плечо разболелось адски, ночь не спал, утром пошел сдаваться. В этом районе я раньше имел дело только с конторой под названием «Полис», к которой был приписан по ОМС. Там сидят участковые и организовано всё как положено в частных клиниках, то есть благодатно. Диванчики в холле, девочка специальная всё разруливает. Цивилизация, двадцать первый век, чо.
Впрочем, хирурга у них не оказалось. В районной предложили записать на конец следующей недели. В «Полисе» поняли мою тоску и дали мне направление к хирургу, на котором крупными буквами написали «Cito!» Срочно, мол.
Вот тут и начинается собственно история.
Придя с этой бумажкой в регистратуру, я услышал самые страшные слова, которые можно в этом унылом месте услышать. Догадается ли мой читатель, каковы они? Правильно.
- Номерков на сегодня нет (это я уже знал), но вы идите, скажете там, что у вас срочно.
«Скажете там»! Вот они, роковые слова. Они означают, что человек должен идти к толпе калечных, увечных, озверевших от долгого стояния, и что-то им «там сказать».
Толпа превзошла мои ожидания – с обеих сторон. С одной, она была больше и увечнее, чем я надеялся. С другой – она вошла в мое положение. Да-да, сказали люди с костылями и в бинтах, сидящие на стульчиках, на подоконнике и друг у друга на голове. У кого срочно – идут через троих на четвертого. Нашелся гражданин в пиджаке, за которым я должен был пристроиться этим четвертым через троих.
Через час я потерял ориентиры. Кто-то шел по номеркам, кто-то через троих; за всем этим еще можно было бы уследить, но подходили также «на перевязку», «только спросить», «я только что был» и «из отделения». Эти последние явились группой из четырех человек – бабушка в инвалидной коляске и сопровождающие разного пола и возраста – которая отсекла мне всяческую видимость и ввергла в окончательное смятение.
Еще через сорок минут я осознал, что не вижу моего единственного маяка - гражданина в пиджаке. Не то он снял пиджак и стал для меня неузнаваем, не то «отошел», не то растворился, не то прошел не в свою очередь. Я понял, что это конец. Приниматься за дело выяснения, за кем стоял тот, о ком я помню только пиджак, я не мог даже помыслить, особенно учитывая, что вычислить нужных мне после него «троих» среди всех перевязывающихся, только-спрашивающих и нагрянувших из отделения мне не под силу и в лучшие дни. Я привалился к стенке и достал телефон – просто так, низачем, рефлекторно маскируя крах предприятия, собираясь с духом перед тем, как покинуть это инфернальное место и начать всё с начала в каком-нибудь другом (каком? Каком?!)
И вот тут явилась Она: ангел, замаскировавшийся под тетку пост-средних лет в зеленой кофте.
Она громким, скрипучим голосом отвечала на вопрос кого-то, скрытого от меня сплошной стеной товарищей по несчастью:
- Вот смотрите! Вы будете за женщиной, вон рука перевязана. Это значит, семь человек перед вами. Щас пойдет с зонтиком, потом по номерку - вон сидит, потом – в розовых бахилах, потом – по телефону разговаривает…
Как громом поразила! Это же я, я «по телефону разговаривает»! Это значит, я существую, они об этом знают, я имею свое место под солнцем непосредственно за «в розовых бахилах»! Я вперился глазом в розовые бахилы и не терял их из виду, пока они не скрылись в кабинете. Вопрос, куда делся пиджак вместе с его носителем, стал академическим. Меня спасла женщина в зеленой кофте.
Она бывает везде. Она носит кофту, что-то цветастенькое и трикотажные штаны, блюдет законы очереди и социальную справедливость, и знает абсолютно всё. Во дворе ей ведомо, где взять поливочный шланг и как отловить дворника. В доме – когда дадут воду, у кого ключи от ворот и куда бечь по поводу забитого мусоропровода. В любом учреждении - какие часы приема и туда ли мы стоим. В больнице – куда пошла процедурная медсестра, где прячут чайник и как разжиться бинтом. Она неизменно приходит на помощь недотепам. Я не знаю, что с нами будет, когда ее не станет: ей уже за шестьдесят, а новые такие больше не рождаются. Если мы не успеем цивилизоваться, мы без нее пропадем.