Ой, горе Федоре, горе!
«Живем среди монстров, — прошептал Василий Васильевич» (А.Н.Толстой, Петр Первый)
Я помню, что, когда был моложе, всерьез спорил с людьми, считающими чтение жанровой литературы пустой тратой времени. Смысла в этих спорах столько же, сколько в дискуссии с плоскоземельщиками. Жанры – детективы, триллеры, хорроры, фэнтези – хороши уже тем, что по-прежнему несут бремя увлекательности, которое так называемая серьезная литература так и норовит сбросить вместе с фабулой, внятностью изложения и другими обязательствами перед читателем.
«Настоящая история злой мачехи» Екатерины Широковой (
shiro-kino.ru) с самого начала увлекла меня чрезвычайно: она рассказывается от лица молодой женщины (уже хорошо), ставшей мачехой (еще лучше) странного ребенка (ура!), от которого исходит опасность (лучше вообще некуда). Дальше на Федору (так зовут героиню) валятся новые испытания, и с некоторого момента всё пошло немного мимо меня, но в сторону, которая, предполагаю я, своих читателей и любителей тоже имеет.
В этом поджанре фэнтези основная посылка гласит, что наш мир – весь, сверху донизу - устроен не так, как мы думаем. Если для того, чтобы человека эффективно напугать, необходимо столкнуть обыденную реальность (чем обыденнее, тем лучше, и именно поэтому уважающий себя хоррор дооооолго рассусоливает рутину средней американской семьи, с оладьями на завтрак, школьным автобусом и вопиющей нормальностью) с одним выбивающимся за ее пределы фактором, то в фэнтези можно вводить ничем не ограниченное количество персонажей-носителей экстраординарности.
Честертон считал, что «можно сочинить историю о человеке среди драконов, но не о драконе среди драконов», но за время, прошедшее с его кончины, популярная литература рванула в направлении населения мира сверхъестественными существами и сказочными персонажами, и постепенного замещения персонажей-людей персонажами целиком фантазийными.
Так вышло и в «Настоящей истории...». Фантазия и изобретательность автора не знает границ, а действие, начавшись с обманчивой и так милой мне неспешностью, быстро начинает лететь сначала рысью, а затем и галопом. События сменяют друг друга с ошеломляющей стремительностью, ткань мироздания трещит под напором всё новых допущений, ритм бешеный, и с моей точки зрения, этих событий и образов, порожденных головокружительным воображением автора, хватило бы романов на восемь.
Временами возникало ощущение, что я читаю конспект – ан нет, стоп! Не конспект – сценарий.
Ну вот всё и становится на места. Ключевые, эффектные моменты, когда, казалось бы, остановиться и расписать все переживания в душераздирающих подробностях, написаны чисто событийно, потому что в кино зритель сам почувствует всё, что нужно, а скороговорка обернется динамикой.
Страницы, на которых автор позволил себя немного придержать карусель, написаны легким пером, что бесценно, особенно когда в этой ясной мелодии улавливаешь обертона юмора и сарказма. «Судя по резюме, все они могли бы научить новорожденных играть на рояле, не отвлекаясь от смены подгузников». «Звонок резкий, пронзительный, как скрежет железа по стеклу. Видимо, для создания правильной атмосферы – почувствуй себя страдальцем». Или мое любимое, такое точное в контексте «зачем-то показала пакет с апельсинами и соком».
И жуть, жуть там тоже есть! Эти темные дворы, тени и стены из снов, и самое страшное, я не буду спойлерить, но… табуретка, вот что может посещать читателя в кошмарах. «Запрещено есть там, где плетется паутина»: ужас, приходящий из слов. Дети, столпившиеся в углу, неподвижно уставившись в потолок.
Дети, да. Как всегда, самое жуткое лежит все-таки в нефантазийной плоскости. «Обычные дети, только монстры». Специфическая вне-моральность детей препарируется автором не детально, но жестко. «Как ни в чем не бывало пожаловалась, что прошлая учительница нравилась ей больше» еще пострашнее паутины будет, не говоря о побоищах монстров. «Ей даже смешно это сейчас показалось» - о том, что… не смешно. «Как будто без гарантии прощения не стоило и пытаться» - о том ужасном, которое надо исправлять пока не поздно. Если их-то, стоящих вне добра и зла, наделить сверхъестественным – что тогда?
Я хочу знать, «что тогда». Я надеюсь на продолжение. Мне симпатичны литературно-фольклорные шарады и прямые приветы другим любимым авторам (оборотень в погонах, мертвяки, джекил-хайдовская трактовка оборотничества), и я хочу, чтобы ни одна из аллюзий не оказалась случайной. Я хочу увидеть, куда сведутся и как разрешатся линии. Я хочу больше понять про героиню, потому что Фе(о)доре, жене Царёва, много дано, и спросится также много. Я очарован последним – неспешным, подробным! – куском: вся история Варвары и заключение повести – из таких текстов, которые я хотел бы читать и перечитывать. И – когда эта история станет грандиозной кинофраншизой, я хочу раздуваться от гордости, что первый это предложил.