Неудача
Чертик снова скакал на одной ноге с раздвоенным копытцем. Только верхними лапами с таким же раздвоенными копытами держал деревянную палку, похожую на черенок от лопаты.
Сверху на палке был прикреплен портрет Марии. В белом халате, накинутом на элегантный брючный костюм, она улыбалась, смотрела прямо в объектив камеры. На заднем плане виднелось крыльцо медицинского института.
Степан помнил эту фотографию. Сестра показывала ее с десятком других, сделанных в день, когда она защитила диплом и получила полное право называться врачом.
Чертик продолжал сосредоточенно танцевать. В полной тишине. Ни музыки, ни каких-либо еще звуков.
Внезапно портрет на черенке от лопаты вспыхнул. Языки огня лизали тонкую деревянную рамку с портретом, фотобумага пузырилось, лицо Маши расплылось, почернело, потом его полностью поглотило пламя.
Маленький чертик озадаченно остановился. Опустил поднятую лапу вниз, бросил палку все еще охваченную пламенем прямо перед собой. Из зарослей черной шерсти достал огромный, тоже покрытый черной блестящей шерстью толстый член с красной головкой и пустил тугую струю на черенок от лопаты. Снизу начали подниматься клубы серого дыма. Через дым Степа увидел насмешливое выражение маленьких желтых глаз с вертикальными зрачками. Чертик приветливо помахал ему огромным членом, стряхивая с него последние капли мочи.
Степан открыл глаза. Вывалился в серый рассветный сумрак. Слишком реальные картинки сна рассыпались разноцветными кругами. Тошнило. Голова раскалывалась.
Черт! Где-то в другой половине сознания испуганный внутренний голос завопил: «Охренел! Сюда его хочешь вытащить?!»
Степа поморщился. Да, еще немного и вот вам, забирайте готового пациента психушки.
А ведь сегодня он собирался закончить свое главное дело. Чего тянуть? Адрес подонка, что хладнокровно расстрелял мать и сестру, у него был. Оставалось лишь нанести ему визит. Последний, как надеялся Степа. Для стрелявшего в его родных.
«Уверен?» - снова дал знать о себе внутренний голос.
Было прочитанное письмо от матери и записи в дневнике сестры.
«Господи! - подумал Степан. – Мы столько лет жили под одной крышей, а вы так тщательно распихали своих скелетов по шкафам, что я узнаю о них лишь после того, как вас не стало!»
Другая часть сознания тут же вступила в спор:
- Чувак! Неужели ты думал, что любимая мама придет к тебе и скажет, знаешь, сынок, это я подвела твоего папу под зеленый лоб? А вечерком к тебе зайдет сестренка и когда ты спросишь, как там, на работе, расскажет, сколько рожениц отправила к праотцам? Сам-то хотел об этом знать или как?
Знать об этом он не хотел. Да что там, он даже не подозревал, что такое вообще возможно! Единственное, чего он хотел, разрядить всю обойму глока в голову тому, кто заставил об этом узнать. Кто походя вытащил чужие скелеты из шкафов, разбросал их по комнатам, усадил на кухонные табуретки, запихнул в ванную и в туалет, так что теперь они пялились на Степана черными глазницами черепов, из всех уголков маленькой двушки в девятиэтажном доме.
Женька проснулся сегодня на час раньше обычного. Полежал немного, вслушиваясь в тишину пустой квартиры.
Боги! Как бы ему хотелось, чтобы из ванной доносился шум воды.
Как бы ему хотелось услышать, что вода перестала литься из душа.
Как бы ему хотелось, чтобы в дверях комнаты появилась замотанная в полотенце Настя.
Нужно все-таки заставить себя признать, что всё это – он и Настя – перестали существовать. Он – живой для окружающих – умер где-то там, среди пиканья каких-то медицинских приборов, тихих шагов по больничному коридору, запахов спирта и нашатыря, требовательного детского плача.
Сука! Был ведь и третий! Ребенок! Женька не знал, девочка или мальчик, но какая разница…
Он встал с разобранного дивана, небрежно набросил на смятую простынь покрывало, направился в ванную.
У клиентов были тачки, которые нужно чинить. Значит, живому мертвецу будет, чем сегодня заняться. И всё-таки Женька сегодня чувствовал себя неуютно. Почему? Да мало ли! И разве того, что с ними уже случилось, недостаточно?
Федякин в прекрасном расположении духа насвистывал мотивчик «Тореадора». Знал, что фальшивит, но и ладно. Все сложилось, как нельзя лучше. Да чего уж, идеально сложилось!
На прошлой неделе он позвонил помощнику депутата. Отчитался крылатой фразой «нет человека, нет проблемы». На следующий день после разговора прилетела смс с кодом от банковской ячейки и адресом, где она находится. Само собой, смс-ку он сразу стер.
Что ж, материальная благодарность – это прекрасно. Теперь нужно подумать о душе. Точнее, о нематериальных благах, повлиять на которые Федякин мог собственными усилиями.
Видео с расстрелом из супермаркета у него было. Лицо недавнего свидетеля просматривалось на нем очень даже хорошо, несмотря на отвратительное качество изображения. Дело осталось за малым.
«Если малец совсем дурак, - рассуждал Федякин, - то вряд ли додумался скинуть ствол, хотя вряд ли. Если скинул, хоть что-нибудь да найдем. За убийство его не закрыть, а вот за огнестрел и хранение, вполне. А что еще нужно скромному следователю для следующего шага в карьере? Палку в плане».
Федякин, фальшиво насвистывая, уже добрался до своего кабинета.
Постановления на обыска́ ему уже подмахнули, оставалось отправить оперов в адреса и проконтролировать выполнение.
- А прокачусь-ка я с ними, - подумал Федякин, открывая дверь кабинета.
Куда подевалась первая половина дня, Степан так и не понял. Когда выходил из квартиры, шел уже второй час, пока добрался на другой конец города, дневной свет снова сменила серость. Пройдет минут пятнадцать, станет совсем темно, а нужно еще было найти гаражный кооператив, «предполагаемое место работы», как значилось в заметках одноклассника Виталика.
Нужный гараж обнаружился через двадцать минут, когда на улице стемнело, а в гаражном кооперативе зажглись несколько тусклых фонарей. Огни фонарей отражались в тонкой пленке снега, что начинала затягивать дорожки между гаражами. Порывы ветра иногда срывали снежинки с земли, они крутились, искрясь холодными иглами в белом электрическом свете, потом снова падали вниз. Было не столько темно, сколько неуютно.
Дверь, вырезанная в левой половине ворот нужного Степану гаража, была слегка приоткрыта. Косая желтая линия перечеркивала серо-белую дорожку, на которой не было сейчас ни машин, ни их хозяев – завсегдатаев гаражного кооператива, что проводят в гаражах больше времени, чем на дома на диване у телевизора.
«Вот и хорошо», - подумал Степан, доставая из кармана глок. Хорошо, что есть еще полтора-два часа до расслабления обитателей гаражей после трудного рабочего дня.
Степа снял пистолет с предохранителя, левой рукой потянул на себя железную дверь, тихо вошел в гараж.
Гараж был относительно большим. Возможно, переделанным из двух, а то даже из трех капитальных гаражей.
При желании внутрь можно было загнать сразу четыре автомобиля. Сейчас внутри было два.
Какая-то синяя машина (Степа любил мотоциклы, а в марках машин разбирался не сильно) висела на подъемнике справа. С левой стороны стояла еще одна. Даже не машина, машинка. «Точно женщина ездит», - мелькнула мысль. Из щели, над которой стояла машинка, лился яркий электрический свет, и доносился какой-то скрежет.
- Эй, хозяин! – крикнул Степан.
Скрежет внизу затих, а Степан начал стучать рукояткой глока по железной трубе подъемника, желая побыстрее увидеть хозяина гаража.
- Чё шумишь? – из щели, над которой стояла маленькая женская машинка вылез парень в рабочем комбинезоне. Он смотрел на Степана, вытирая черные руки промасленной тряпкой.
- Ну, что, козел, молись! – Степан поднял руку с глоком.
Парень смотрел на него. В голубых глазах не было ни интереса, ни страха. Только пугающая пустота. А Степана, наоборот, понесло.
- Ты! Ты… - голос дрожал от гнева, он захлебывался, выплевывая слова. – Помнишь супермаркет, сученыш? Двух женщин, которых убил, помнишь? Знаешь, это моя сестра и мать. А сейчас, сученыш, ты мне ответишь!
Глок дергался в руке, плясал, что твой чертик в предутреннем сне.
Он снова окунулся в голубую пустоту глаз стоящего напротив парня. Тот все так же неторопливо вытирал черные от машинного масла руки ветхой тряпкой.
- А… вот, кто нарисовался, - голубоглазый парень хмыкнул. – Давай уже, или стреляй, или уеб…й отсюда. Я тебя не звал. Я не звал и твою сучку сестру. И знаешь, если бы пришлось еще раз ее грохнуть, изорвал бы голыми руками эту стерву. Давай, уж! Ветошь полетела на пол, а парень все так же стоял напротив Степана и не отводил взгляд.
Степа поднял пистолет. Палец на спусковом крючке напрягся и побелел и… и он понял, что выстрелить не может. Хочет, хочет какой-то той своей половиной, что окрашена кромешной тьмой, стрелять, стрелять и стрелять, но… не может. Сознание снова раздвоилось. А перед внутренним взором возникли два телевизионных экрана.
На одном из телевизоров он видел, как пули, выпущенные из глока, входят в грудь, в голову парня напротив, как его отбрасывает выстрелом на капот маленькой машинки у него за спиной. Как Степан подходит ближе и снова стреляет ему в голову, пока голова не превращается в плоское серо-красное месиво с кусочками ярко-белых костей.
Второй телевизор крутил фильм, где Степа читает письмо матери, где перед подъездом сидит соседка в черном плаще с огромным черным зонтом и траурной лентой на седых волосах. Следом – кадры аккуратного девичьего почерка, с аккуратными датами, с аккуратными рассуждениями о справедливости, правильности, о том, что каждый должен сделать собственный выбор и немножечко помочь богу, если тот отлынивает от своих обязанностей…
- Бляяяяя!!! – заорал Степан в полный голос и все-таки нажал на спусковой крючок глока.
В самый последний момент чуть сместил ствол пистолета дрогнувшей рукой вправо, и первая пуля ушла немного в сторону от головы стоявшего напротив парня.
А Степан продолжал давить и давить на курок. Вымещал злобу на маленькой машинке – брызнули осколками фары, вдребезги разлетелось лобовое стекло. Потом, словно устав, опустил руку, продолжая жать на спусковой крючок. Пули поднимали серые фонтанчики, рыхля бетон в нескольких миллиметрах от ног хозяина гаража.
Степан очнулся, услышав сухое железное клацанье. Обойма была пуста. Парень в рабочем комбинезоне по-прежнему стоял напротив. Он не пытался спрятаться, пригнуться, убежать. И очень, очень, ОЧЕНЬ тихо сказал:
- Уебы…й отсюда! – развернулся и снова полез под искореженную выстрелами машину.
На ватных ногах Степан побрел к выходу из гаража. Ослабшие пальцы разжались, глок упал на бетонный пол.
Оказавшись снаружи, Степан глотнул морозный воздух. Выпустил через ноздри. Снова обжег горло очередным глотком.
Взгляд сфокусировался, холодный ветер сдул запах пороха и раскаленного металла. Как только вернулась способность воспринимать звуки, барабанные перепонки разорвал вой сирен, а с левой стороны у въезда в гаражный кооператив Степан увидел синие мигалки. Он повернул направо и побежал. Сначала медленно и как бы нехотя, чуть позже – стараясь набрать максимальную скорость и оказаться где угодно, только не здесь.