July 28

Браслет

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Мария села за длинный полированный стол, спрятав под него левую руку с широким кожаным браслетом на запястье.

Браслет появился у нее классе в шестом. В память о подруге Наде, с которой они стали не разлей вода, как только оказались на торжественной линейке первого сентября нескладными первоклашками с летними синяками и царапинами на голых коленках.

На очередном торжественном построении уже перед началом шестого класса Надьки на линейке не оказалось.

Пока длились приветственные речи, звенели колокольчики, что-то говорила уже в кабинете, Маша беспокоилась, почему нет подруги?

Как только школьные торжества закончились, побежала к Надьке домой, долго давила кнопку звонка, пока дверь ей не открыла мама Надежды в черном платке на голове и пустыми красными глазами.

- Машенька, Наденьки больше нет, - сказала мама подруги и отвернулась, спрятав глаза в мятый несвежий платок.

Из отрывочных путаных объяснений Маша поняла, что Надя случайно утонула в реке.

Рядом были взрослые, день был самым обычным, но очень жарким. Как так получилось, что за купающейся стайкой детей никто не уследил, понять до сих пор никто не может.

Трех девочек снесло течением от безобидного песчаного пляжа, на котором они резвились, почти на середину реки.

Пока расслабленные пивом мужчины поняли, что происходит, пока бросились в воду…

Достать успели только двоих девчонок, а Надьку затащило в водоворот. Ее детских силенок не хватило, чтобы выплыть к берегу.

Компания девчонок была сама по себе, без родителей. Другие взрослые оказались бессильны. Поздно среагировали, не оценили ситуацию адекватно, элементарно растерялись, не сумели действовать быстро.

Маша ничего не знала о судьбе подруги, потому что каждое лето проводила у бабушки. С Надькой они встречались уже первого сентября в школе. Но не в этот раз.

У маленькой Марии больше не было сил смотреть на мать Надежды, превратившуюся в черную тень. Мария попрощалась с ней и пошла домой. По дороге она пыталась поставить в голове рядом два слова: «Надя» и «никогда».

***

Через полгода семья Степановых увидела в местной криминальной хронике сюжет о том, как вор залез в чужую квартиру, забил молотком ее жильцов и утащил несколько тысяч рублей, катушечный магнитофон, два набора постельного белья и несколько банок тушенки.

На абсурдность воровской добычи Мария по малолетству не обратила никакого внимания, а вот интерьер квартиры с забрюленными силуэтами лежащих тел и веселенькими обоями в цветочек, показался ей знакомым.

Дав панораму происходящего, резвая энергичная журналистка теперь сокрушалась тем, что злоумышленник если и получит срок, исключительно за грабеж, потому что, как любой гражданин, имеет законно оформленную Лицензию.

Мария выключила телевизор.

По дороге в школу свернула к дому подруги и обнаружила на двери бумагу с печатью.

Дверь квартиры, где совсем недавно жила Надюха и ее родители, желтым крестом перечеркивала широкая полиэтиленовая лента с черной надписью «место происшествия».

Маша медленно спустилась на пролет ниже к широкому подоконнику, на котором они с Надькой провели немало счастливых часов, делясь маленькими тайнами и секретиками.

Девочке вдруг стало так одиноко, когда она поняла, что слова «Надя» и «никогда» улеглись рядом, как домашние кошки на подоконнике среди цветочных горшков.

Марии до слез захотелось оказаться рядом с Надькой, где бы она сейчас ни была.

Марии до слез захотелось оказаться рядом с Надькой, где бы она сейчас ни была.

***

Дом встретил Машу тишиной. Мать на работе, брат в институте. Вот и хорошо, никто не будет лезть с утешениями или пытаться отговорить ее от задуманного.

Она много читала. Иногда женские романы, иногда приключенческие повести, но большинство книг прочитанных книг были не очень-то по возрасту двенадцатилетней девочке: история древнего мира, записки стоиков, серия ЖЗЛ.

Мария знала, что многие из великих добровольно выбирали смерть, когда не видели иного выхода. Конечно, можно было бы принять яд, как Сократ, повеситься, как Есенин или застрелиться, как это делали многие.

Только вот в ядах Маша не разбиралась, искать веревку, думать, куда ее привязать, а также убедиться, что веревка выдержит, казалось Марии слишком сложным и муторным.

Оставался еще один проверенный классический способ.

Маша пошла в ванную, открыла теплую воду, взяла с полки безопасную бритву брата.

Резать вены оказалось не очень-то и легко.

Дело пошло веселее, когда она сняла со станка лезвие, разломала пластмассовую основу и взяла в руку тонкую стальную пластинку.

Вены на левой руке Маша себе расковыряла. Теплая вода снимала боль. Только вот в книжках благоразумно не писали, что вены нужно резать вдоль, а не поперек, если хочешь добиться гарантированного ухода.

Через два часа незадачливую суицидницу из остывшей ванны вытащил брат Степан.

Как мог перевязал Марии запястье на левой руке. Вызвал скорую.

***

Потом было несколько месяцев регулярных походов к детскому психологу. Ответы на его дурацкие вопросы. Заключения, которые он регулярно писал и предоставлял администрации школы. Маша чувствовала себя прокаженной. Слухи о походах к психологу докатились до одноклассников, так что они сторонились ее, стараясь не замечать.

Случился и разговор с матерью, как только Мария и Степан вернулись из больницы.

- Я понимаю, что тебе одиноко, - сказала мать. – Только самостоятельно лишать себя жизни – это самый страшный грех. Не ты ее себе дала, значит, не тебе и прекращать.

- А кто дал, ты? – насупилась Маша. – Это мне у тебя нужно было разрешения спрашивать? Дорогая мама, позволь мне уйти из этого мира? Так что ли?

- Не так! Жизнь дана тебе свыше. От Бога, - мать торопливо перекрестилась. – Он решает, когда тебе уходить.

- Нет никакого этого вашего бога! – Маша почти кричала. – Был бы хоть какой-нибудь бог, Надька бы не утонула, ее родители тоже были бы живы, люди бы не убивали друг друга, когда им хочется! Ты правда думаешь, что этот твой бог создал этот мир?!

- Мы не знаем намерений Господа, - мать снова размашисто перекрестилась. – Мы не можем понять его логики. Мы можем лишь верить в существование высшей божественной справедливости. Он знает, как для каждого из нас будет лучше.

- Не хочу я такого «лучше»! Слышишь?! Не хочу! Не хочу!! Не хочу!!! – Маша почти билась в истерике. – Если твой бог делает то, что ему хочется, а мы не понимаем, чего ему надо, лучше я тоже буду делать, что хочу. И так, чтобы всем было понятно!

- Знаешь, дочь, - мать нежно взяла Машу за перебинтованную руку, - когда-нибудь ты поймешь, когда-нибудь тебе откроется Истина…

- Ничего мне не откроется, и не хочу я ничего понимать! Да и вообще, нет никакого бога!!! – девочка, заливаясь слезами, захлопнула дверь, спрятавшись в своей комнате.

После этого памятного разговора Маша твердо убедилась в том, что никакого бога нет и быть не может. Иначе бы он не создал такой несовершенный мир, а сказки взрослых про «божественный промысел» идут только от их бессилия, трусости и неумения изменить ни одну из ситуаций, которые им не нравятся.

А она сможет! Она будет менять ситуации, которые ей категорически не нравятся! Если бога не существует, значит, все в руках обычного слабого человека. Значит, нужно стать сильнее обстоятельств. Значит, нужно не бояться хоть что-нибудь изменить. Значит, нужно получать знания, которые помогут это делать!

Может, все эти мысли и не были так красиво оформлены в голове двенадцатилетней девочки, но они там точно были.

До окончания средней школы у Марии больше не было ни подруг, ни друзей. Она полностью сосредоточилась на учебе. Стала душной зубрилой, жадно глотая знания, делая больше, чем выполняя домашние задания.

Каждый навык, каждый предмет, каждую крупицу знания Маша проверяла практикой, потому что была твердо уверена, что именно ей предстоит менять несправедливый мир.

Степан подарил Марии широкий кожаный браслет, что теперь закрывал ставшие розовыми шрамы на тонком детском запястье.

Шрамы пульсировали, меняли цвет на более темный и невыносимо зудели, когда Маша злилась, волновалась или боялась.

Вот и сейчас, садясь за длинный полированный стол на место, что указал следователь, Мария Степанова постаралась спрятать левую руку под стол, потому что чувствовала невыносимый зуд.

Глава четырнадцатая