Одноклассник
Кожа на руке облезла. Рука болела невыносимо.
Как умел, Степан сделал себе повязку. Под бинтами был еще толстый слой мази Вишневского.
Нехитрые закуски, что стояли на столе на девятый день, Степан брал левой, а перебинтованную правую руку старался без надобности не вытаскивать из-под стола.
Он никогда не понимал всех этих странных формальностей: сначала третий день, потом – девятый, потом – сороковой.
В каждый из этих дней ты обязан выставить что-то на стол. Как будто те, кто уже лег в землю, способны переживать, что кто-то уйдет из их бывшего дома с пустым желудком. Каким загадочным образом связана еда и смерть?
Ответ напрашивался только один: возможно, это живые заедают свой страх перед последней чертой.
Если ты используешь религиозные костыли, то боишься меньше, считая, что переход в другое физическое состояние не финальная точка, а большое жирное многоточие. Только вод еда на столе в обозначенные дни – отголосок религиозных обрядов, а вовсе не атеистическая традиция.
Однако на поминки ходят все: верующие и неверующие, а потому ты вынужден сидеть за столом с почти незнакомыми людьми.
Степан поднял голову и окинул взглядом присутствующих. Люди сидели в маленькой, почти крошечной, маминой гостиной. Вон с левой стороны стола, опустив головы в свои тарелки, сидят две старушки, божьи одуванчики. Насколько он помнил, две сухонькие женщины, замотавшие блеклые седые волосы черными платками, были подругами мамы. Ну, как подруги? Соседки по подъезду. Живут здесь столько, сколько стоит этот дом.
Сама мама отзывалась об «одуванчиках» не слишком лестно. Все ее общение с ними сводилось к нескольким минутам сидения на лавочке, когда мама возвращалась с объемными пакетами из магазина. «Одуванчики» же несли свою вахту ежедневно и ответственно. Долгие часы перемывая косточки всем входящим и выходящим через железную дверь с кодовым замком.
На правой стороне стола сидели медики, коллеги сестры. Сестренка о работе предпочитала особо не рассказывать. В чем именно заключается работа сестры, как называется ее должность, Степан толком не знал. Роддом и роддом. Что там делают? Помогают новым людям появляться на свет.
Ребята называли свои имена, когда входили в квартиру, натянув на лица соответствующий скорбный вид. Он не дал себе труда их запомнить. Может, они придут еще и на сорок дней, а потом вы вряд ли когда пересечетесь. Разве что супруга затеет рожать и попадет в роддом, где еще недавно работала сестра.
Супруги у Степана не было. Девушки тоже. И никаких планов на семейную жизнь.
Когда, съев нехитрое угощение, все чинно разошлись, Степану стало легче. Теперь можно было не переживать, не воняет ли вареная картошка и кислая капуста мазью Вишневского, кто и что будет пить, какие слова и кому сказать в ответ на правильные речи о покойных. А вот выпить хотелось как следует.
Правой рукой Степан потянулся к пузатой колбе, в которой бывшие коллеги сестры принесли чистейший медицинский спирт. Морщась от боли, взял ее и налил себе стопку до краев.
Потушил взорвавшийся в желудке огненный шар холодной минералкой.
Мерзко было как от тупой ноющей физической боли, так и от туманных воспоминаний случившегося в коммуналке.
Даже если у тебя лежит в кармане Лицензия. Даже когда ты понимаешь, что в своем праве, а никакой ответственности за лишение жизни другого не наступит, всё это только внешняя сторона.
Внутри все выглядит по-другому.
Степан сам себе напоминал большой-большой елочный шар, который был у него когда-то в детстве. Он очень хорошо помнил, когда в канун какого-то очередного года мама гордо разворачивала фольгу, доставая шар под восторженные возгласы сестры и брата.
Шар был огромным. Ярко-желтым. Настоящим слитком золота, только не прямоугольным, а круглым. У него были блестящие бока, а в отражении Степан видел и себя, и Машку, и даже маму, рука которой тянулась к шару, искажая перспективу.
Потом, когда шар занимал почетное место на елке, даже когда наступала темнота, а елочная гирлянда была выключена, он ловил отголоски света и снова отражал их уютными желтыми лучами.
Утром в новогодние праздники Степа любил открывать глаза и наблюдать за желтым свечением перед тем, как вылезти из-под одеяла в новогодние запахи мандаринов и хвои.
Через какое-то время шар потускнел. Да, он по-прежнему оставался желтым, но какая-то неуловимая магия золотистого цвета исчезла.
Может, просто дети стали старше, может, краски и вправду потускнели от времени.
Шар все так же занимал свое почетное место на новогодней елке, но с каждым годом блеск угасал, а изначальный цвет игрушки темнел, становясь уже не столько золотым, сколько больше коричневым.
Степан чувствовал, как внутри него происходит нечто подобное. Только его внутренний цвет меняется от золотого к черному. И это происходит быстро.
Теперь его раздирали два противоположных желания. Он хотел напиться до полной отключки, до потери сознания. Никогда не выплывать наверх и больше не возвращаться из похмелья к реальной жизни. Одновременно Степан был намерен сделать всё то, что должно быть сделано.
Пусть убийца самых дорогих для Степана людей на своей шкуре почувствует, как это, внезапно и вдруг терять родную кровь.
Теперь Степан знал, кому он обязан опустевшему поминальному столу, за которым сидит в девятый день после ухода сестры и матери.
На следующий день после похорон Степа встретился со своим одноклассником Виталиком.
Виталик еще в школе писал какие-то заметки, обивал пороги редакций, а после школы погрузился в журналистику с головой. Криминальную журналистику, если быть точнее. Не было ни одного даже бытового убийства или какого-то происшествия с трупами, вроде падения автобуса с моста, где бы ни оказался Виталик в силу профессиональных обязанностей.
Только Степа обо всем этом не знал. Он рассуждал логически: Виталя – журналист, журналист – это новости, новости – это информация. Потому и набрал его номер, чудом сохранившийся в каком-то из блокнотов еще со времен десятого класса.
Они встретились в пивнушке, что напоминала нечто среднее между баней и охотничьим домиком. Здесь было шумно, посетители приходили и уходили, на части массивных деревянных столов стояли таблички «Заказано».
Степе было и не до пива, и не до дизайнерского интерьера заведения. Он все еще ощущал себя, как будто смотрит на окружающий мир из-под воды, не решив, стоит ли подниматься на поверхность. Все было слегка размыто, звуки доносились, как сквозь вату. Единственное, что ему запомнилось в эту встречу, вопрос парня у пивной стойки, бронировали они столик или нет?
Виталик решил эту проблему каким-то волшебным образом. Через несколько минут одноклассники сидели пусть и не за длинным массивным столом с коричневыми кожаными диванами по длинным сторонам, но за маленьким квадратным, рассчитанным на две персоны.
- Я всё знаю, старик, - произнес одноклассник, как только они сделали заказ. – Соболезную.
- Да понял, я понял! – тот поднял руку открытой ладонью к собеседнику. – Узнаю, наберу тебя.
Дальше беседа скатилась в элементарную вежливость. Слышал ли о Пашке, давно ли видел Ленку. Обо всем, о чем говорят одноклассники, не видевшиеся пару лет, но все еще не утратившие интерес к недавнему общему прошлому.
Встреча продолжалась две кружки пива. Потом они разошлись. Через несколько дней Степан получил от Виталика электронное письмо.
Если напротив двух первых имен стоял адрес той самой злополучной коммуналки, то напротив третьего имени стояло «место проживания неизвестно». Зато был дан адрес предполагаемого места работы. Какой-то гаражный кооператив на восточной окраине города.
Слегка размытое видео. Как понял Степа, это запись с камер наблюдения у стоянки супермаркета.
На видео без звука можно было рассмотреть, как мать и сестра сначала кладут пакеты в багажник машины, потом двигаются к дверям. Мать – к задней левой пассажиркой, сестра доходит до водительской.
Потом в кадр входит высокий человек. Камера показывала его со спины. Человек останавливается перед капотом машины. Вскидывает руки. Сначала падает мать. Потом сестра. Человек подходит к сестре. Теперь чуть сбоку можно рассмотреть, что у него в руках то ли автомат, то ли обрез. Он наклоняется над сестрой. У той два раза дергается белый кроссовок, попавший в кадр.
Степан в десятый раз прокручивал запись, когда раздался телефонный звонок.
- Братан, - в трубке раздался голос Виталика. – посмотрел?
- Это всё, что угодно, только не хулиганка и не бытовуха. Думаю, ты и сам понял.
Ему было насрать, какие причины толкнули ублюдка на убийство двоих людей. Он собирался исправить несправедливость и уже сделал первый шаг. Теперь нужно было доделать остальное.