Давид Чанидзе "Экспонат"
Художник рассвирепел нервами и бросился в траур. То была зима и мороз стоял жуткий. Художник нехотя просыпался утром, ходил угрюмый от кухни до комнаты, пил кофе, курил сигареты и очень мало говорил. Его жена была чуткой и крайне практичной женщиной. Она беспокоилась за мужа, мягко упрекая его, но когда он смотрел на нее - холодела.
- Филя, ты же понимаешь, что не в гречке дело... Гречки-то как раз хватает. Тут денег-то с последней картины твоей осталось-то...
И вот стоило ей сказать про картину или намекнуть, что ему пора что-то делать и он кидал на неё этот леденящий взгляд. Она делала вид, что обижена, а сама уходила на кухню в страхе.
Так дела шли уже второй месяц. Выходить куда-то смысла не было. Холод он не переносил, друзей имел мало. И такое положение дел пугало Лизу.
"Ну если не работу искать, на это и намекнуть страшно, то хоть рисовать-то начал бы!" - жаловалась Лиза маме.
А Филя за столом хмурился и моментами засматривался куда-то в пространство, потом тёр глаза. Или как дернется, что суп из ложки брызнет. А на вопросы Лизы отвечал только "спасибо". На столе оставалась пустая тарелка и всё чаще салфетка с каракулями. Вот эта салфетка и пугала Лизу больше всего.
Для Лизы все началось с этой самой салфетки, в остальном до этого все было в норме. Ну, захандрил муж. Деньги пусть и кончаются, но еще есть. В общем ситуация была под ее контролем. Но эти салфетки ее настораживали. Лиза не сразу поняла, что на них изображено, а потом корила себя за это. Ведь, если бы она относилась к творчеству мужа посерьезнее - все бы обошлось. Для нее все его картины были одинаковыми, вроде иногда красивыми, но в основном она просто снисходительно кивала и задумчиво и с придыханием произносила: “Интересно…”
Филя с самого детства очень много рисовал, иногда даже во вред себе. За два года их совместной жизни он продал всего пять картин, по очень удачному стечению обстоятельств, в остальном заработки были непостоянны, случайны, но тоже выгодны - заслуга практичной Лизы. “Два месяца…” - думал Филя. Ночью вскакивал и тоже думал “два месяца” - весь в поту. Иногда пытался в тайне от Лизы делать наброски чего-то нового, но быстро бросал и неосознанно за обедом марал салфетки. Тут Лиза и испугалась.
- Да, пап…. Да, уже звонили! Завтра приедут другие люди смотреть, там и цену обговорим…. Конечно!... Да куда лучше-то уже, лучше я не делал еще…. Ну ладно-ладно, будет и лучше… Лизочка в порядке, пап… Ага… А, ну ладно, чеши давай… Как это мама тебя уговорила на подвиг такой!.. Ха-ха… Ладно, потом позвони, расскажешь, что доктор сказал. Пока.
Филя выключил телефон и долго смотрел улыбаясь на пол своей мастерской и на свои заляпанные тапки. Потом поднял глаза на свое творение.
Большой холст. Чувствовалось что-то от Мунка. Бурое небо. Черные прогалины облаков. Красный, исполинский монумент, не ясно даже что, может не монумент. Много красного, но такого темного, но при том яркого до невозможности. Красное нечто с явной буквой “М” на макушке, которая чуть ли не упирается в небо. Вокруг серые постройки, скособоченные и тоже будто такого же исполинского вида. Создавалось ощущение, что ты герой картины, ты в этом страшном мире и только смотришь глазами героя. Так по крайней мере сказал человек приходивший на нее смотреть. И если присмотреться, маленький и черный человек, цеплялся культяпками за красную букву “М” и было видно, что человечек вот-вот упадет. А ты смотрел на это. А потом становилось будто понятно, почему это исполинская (вроде) постройка вся красная…
Филя был заворожен своей последней картиной. Случилось так, что завтра ее может заберут в музей современного искусства. Условились выкупить. Филя смотрел на картину минут 20 и иногда вздрагивал, будто от чувства падения во сне. Ему казалось, что он там, а масло уже липло к глазам и языку. “Да…” - думал Филя - “Лучше еще не было…”. Вдруг крикнула с кухни Лиза. Зовет обедать. Уходя Филя мельком приметил кисти и краски и они ему почему-то показалась такими странными и чуждыми предметами, до абсурда. Особенно возможность из них что-то создавать - “Зачем?” - буквально секунду это было в его голове, а потом испарилось после ложки горячего борща…
Вечером приходили Кедров со своей новой бабой. Кедров - кудрявый и низкорослый, близкий друг Фили еще с детства. Женщины после ужина остались на кухне, а Кедров с Филей удалились в мастерскую.
Потом они пили водку и забыли картину как страшный сон.
На следующий день постучались люди из музея. Один седой, но в общем подтянутый мужичок и женщина лет 30-ти в очках, с рожей как у хорька.
- Да-да! - Филя бодро пожал руку мужичку и кивнул хорьку - проходите! Коридор, гостиная, Мастерская. Холст во всем своем ужасающем величии, бурым пятном, дырой в стене зияет в мастерской. Женщина через минут пять сказала:
Минут 10 молчала иногда мыкая. Филя был в недоумении, все утро он морально настраивал себя на град вопросов. Тут мужичок сильно вздрогнул, повернулся к Филе и говорит:
И вот она в музее. Филя видел ее в последний раз ночью. в помещении зала горел свет, а в окнах виднелись редкие звездочки. Тускло. Гулко шумели установщики картины, Филя настоял на стекле для холста, при том цену не сбавили. Он до сих пор не верил в случившееся, такой суммы он еще никогда не получал. Но радости он почему-то не испытывал. Только пустоту и усталость. “Поздно уже… Сразу домой поеду…”. Картина уже была за стеклом. Большая и бурая. Филя в тишине отшагал до холста. Вплотную прижался к стеклу и смотрел на мазок черного масла. Потом пальцем стукнул по стеклу и ушел не оборачиваясь.
Второй месяц он беспокойно жил, постоянно отгоняя мысли о своей картине. Что-то пугающее и навязчивое вгрызлось ему в мозг. Филя начал путать комнаты и иногда не отдавая себе отчет приходил в туалет есть, потом мог минуты три стоять вспоминая, что случилось и зачем он здесь, а потом спешил на кухню. Филя сам замечал свое расстройство, но боялся себе в этом признаться. Лиза однажды зашла к нему в мастерскую и застала его всего красного, ломающего кисти. Тут она бросилась к нему.
- Филя! Боже мой, ты чего? Вставай!
Краска с лица его сошла, он уперся сначала в ее руки, которые сжимали его плечи. Потом потупив взгляд сказал.
Филя встал и тесно обнял Лизу, прижал к себе и кажется чуть прослезился. Лиза начала целовать его за ухом, потом в щеки, в веки… И почувствовала соленую слезу. Тут же вцепилась в него всем телом и прошептала:
После этого случая в мастерскую он заходил крайне редко, а то и вовсе не заходил. Вместе с феноменом салфеток, такая выходка особенно насторожила Лизу.
Однажды доев и как всегда не убрав за собой тарелку, он совершенно случайно заметил набросанный собой же контур на салфетке и ревностно смял ее в кулак, смутился, буркнул благодарность и вышел. Лиза это наблюдала…
После этого Филя взял уже в осознанную привычку рисовать на листочках на балконе (пока курит). Рисовал он красной ручкой. Выходило красное, текущее “М”, очертания в общем похожее на его картину, но будто… с других ракурсов. Иногда менялась форма, место наблюдателя, а скорее его глаза… Другой персонаж уже наблюдал за исполином, иногда в углу виднелись другие черные наблюдатели. Безучастные и замершие. С Исполина иногда сыпались человечки, а небо рвалось и иногда в нем мелькали стаи черных птиц, в разном построении. Докуривая Филя поджигал листочек от сигареты и уничтожал всякую улику. А ручку прятал. И в голове своей он задвигал всякий шкафчик со всякой красной ручкой. За обедом он больше не рисовал. В один солнечный день Лиза предложила ему пройтись. Он сначала отказывался, а потом поцеловал свою Лизочку и сказал ей собираться. День был прелестный. Снежок блестел отражая голубое небо. Лиза была с очень чудным шарфом, чудными варежками и в чудной шапочке. Филя не удержался и приподнял ее пару раз пока они шли по заснеженной аллее. Она смеялась, а он целовал ее красные и мягонькие щеки. Лизу впервые за долгое время отпустили гнетущие мысли с этими дурацкими салфетками, в которых она ничего не понимала и наконец-то была легка и счастлива. Они сидели на скамейке и Лиза очень много говорила. А Филя улыбался, глядел по сторонам и кивал.
- Слушай, может я все-таки устроюсь на работу, а?
- Ну и куда же ты хочешь пойти работать?
- Работать-то есть куда идти… То-есть есть идеи. Вот у Насти есть вакансия в ее конторе, этой как ее…
- Да… - Хе… Ну ясно. Давай не будем об этом.
Филя чувствовал себя настороженно, будто в ожидании беды. Лиза этого будто не замечала. Она ослепла перед таким великодушием мужа и только регулярно подставляла щечку для поцелуя, а муж ее с удовольствием удовлетворял.
И тут-то эта беда и случилась.
Филя вдруг остановился и с жалобным, напуганным, бледным лицом посмотрел на жену.
Он потупил взгляд доставая сигарету и тут же будто снял все прошлое с лица. Он ясно глядел ей в глаза.
- Я тут подумал. Может пойду с Кедровым развеюсь. Он сам меня еще до тебя звал пиво пить. А то что я целыми днями угрюмый сижу дома? Это я пиво давно не пил просто.
Лиза трепетала и улыбалась. Побоявшись сбить настрой мужа, она не задала ему лишних вопросов.
- Ой, ну иди конечно! А я забегу к маме, наверное. Ее тоже вытащу прогуляться.
Тут она конечно подставила щечку, а он только обнял ее, сжав ее варежку. Она ушла радостная. А он повернулся на 360 градусов, еще раз вгляделся в красную букву “М” на фоне чистого, лазурного неба, выбросил недокуренную сигарету и направился в музей.
В метро он вспотел в зимней куртке. Но кажется не только от жары. В переходе кто-то рычал “Я так соскучился” Порнофильмов.
В небо, только б не мучаться!"
Филя понурив голову шел спешно и будто в лихорадке бурчал что-то в ворот куртки, а руки в кармане рвали бумажный платок. Приехал. какой выход? Выход…
- Извините, а вы знаете какой выход тут в сторону музея?! - он чуть ли не кричал
Филя в секунду стал спокойнее и теперь с садистической размеренностью выговорил:
- Му-ууу-зей. Современног-гоо.. Исскуссства…
- Эм.. никогда тут такого не видел.
Филя нырнул в первый попавшийся выход. У перехода танцевали люди в широких брюках.
- Кира, не знаешь где тут музей… С картинами?
Кира знала. Филя трусцой, перебежками направился в музей. На входе были турникеты. Рядом стояла женщина в юбке.
- Я художник посмотрите, вот. - он вытащил липкую руку и стряхнул с нее кусочки бумажного платка.
- Паспорт, вот. ФИЛИПП ЭДУАРДОВИЧ, видите? там моя картина есть.
- А ну… А есть… Ну, вы оплачивали? Или у вас может льготы?...
Филя был вне себя. Женщина испугалась.
- Я не знаю можно ли вам туда просто вот так, то-есть… Как сказать. Тут на пороге началась сутолока и визги. Зашел класс детишек на экскурсию. Пространство сузилось, Филя рявкнул и Женщина даже не заметила, как он перелетел через турникет и скрылся.
Он пробегал между рядов картин. От его обуви оставались коричневые, слякотные следы. Он запарился в своей куртке. Коридоры, залы. Вокруг куски миров, непонятных и кислотных. Филя поворачивал голову, а оптика за ним не успевала. Все то тряслось и пульсировало превращаясь в цветастый эдит, то замирало. Текстуры стен вырастали после того как появлялись картины. Он задевал людей и продирался через ряды не его холстов. Тут реальность сжалась в слоумоушн, он будто ударился головой о красный и черный ошметок на стене, а потом разглядел его и пропал из мира на минуты две. Линии вырастали сами по себе, а некоторые детали оживали благодаря его глазам. Он будто стал единым организмом с этим бурым пятном, исполином, и уже пробегал там сам по себе, туда-сюда. Он перестал быть привязан к месту откуда всегда смотрел на эту картину. И теперь пытался забежать за нее, он дышал глубоко, запыхавшись от бега и заполнял легкие маслом, жадно пожирая СВОЮ картину, свой ЭКСПОНАТ. Боже, вот она. Вот он, падающий человечек, черный и летящий в красное и черное, обреченный и кричащий. В голове Фили зазвучала картина, он услышал ее гул, ее многообразие. Но один общий гул разбился на множество и превратился в полифонию. Человечек кричит, истерично и по девчачьи, черный человечек обречен. Он сам был другим черным человечком и слышал бурление текущего масла, он видел исполина и понимал, что это только лишь мазок в этом мире, ничтожный черный мазок. Птицы забили крыльями и заорали сверху, он поднял голову, быстрее чем это обычно получается у него в мире где он художник и муж. Но он и там черный человечек, он и там в ловушке. Как и тут… Картина…. Картина… Как он назвал ее? Вдруг он понял, что не помнит ее названия. Как же? рядом висела табличка.
ФИЛИПП ЭДУАРДОВИЧ ВЗОРОВ. “НЕБО КОНЧИЛОСЬ”
Ему стало страшно, он развернулся спиной к картине и начал глубоко дышать, считая до десяти и кажется, начинал приходить в себя… Тут он понял, что оставил кучу грязи на полах музея и вбежал сюда фактически незаконно. Уткнув голову в воротник он начал спешно уходить. Но в конце все таки повернулся и заметил кучу новых деталей на полотне. Великое множество. Перед тем как вернуться домой он часа три проходил по городу. Стемнело. А он все боялся увидеть метро с этой буквой “М”...
После этого дня Филя ежедневно ходил в музей. Там он проводил часы смотря на свое полотно. Он купил абонемент. Лизе он говорил, что ходит собирать материал для новой картины, хотя сам уже и забыл, что когда-то писал картины. Лизе стало легче. Никаких странных салфеток не было, теперь Филя был просто постоянно будто перевозбужден и задумчив. “Наверное это нормально, вынашивает новую мысль.” - думала она. Все внешне будто и наладилось, только вот деньги истощаются и истощаются.
- А скоро ты писать сядешь, Филька?
- Ну когда нарисуешь-то? И кому продашь? Музей тот не заинтересован?
- А... да. Будет все, все будет.
Филя начал иногда заходить в свою мастерскую, будто вспоминая зачем ему эта комната была когда-то нужна. Теперь тут он чувствовал себя лишним. Смотря на кисти он видел странные палочки с волосками… Красную ручку, которую он когда-то прятал, он нашел и выбросил в окно.
- Сегодня… Сегодня пойду в музей.
- Какая? Твоя что-ли? - А… Ну да, да. Моя.
- Гм… Ну как скажешь, Филя. За молоком зайди.
Филя стоял перед картиной днями. Иногда он был внутри нее. Иногда смотрел как бы снаружи и думал, что можно было бы сделать ее больше. Иногда часами просто стоял рядом с ней, но даже не смотрел на нее. Иногда он не понимал зачем она здесь, а когда вспоминал, что это он же ее и написал - приходил в замешательство и надолго задумывался. На другие картины он никогда даже внимания не обращал, будто их вообще не было.
Однажды один старичок встал рядом с Филей и сказал:
Филя дернулся и вопросительно на него посмотрел.
- Картина. Что за пятно бурое. Где здесь красота?
- Сын все говорил прийти сюда и оценить холсты. Он тоже человек культурный, как я. Но не понимаю я этой их культуры.
- П-пошел… Пошел на хуй отсюда! Ты как… Как ты смеешь, старикан?!
Филя чуть не избил дедушку, благо охранники залы вовремя среагировали. Ситуацию замяли.
В другой раз мужик лет сорока сказал только одно слово смотря на картину:
Тогда Филя загорелся интересом и начал тараторить:
- А… а вы знаете, правда? Вы знаете зачем?
- Не знаю. - потом секунду присматривался в угол картины и закончил - спросите у… Филиппа В-взорова.
Филя возвращался домой поздно и всегда без молока или гречки или масла. Лиза прощала ему его рассеянность и только настойчиво просила начать рисовать. Правда эти ежедневные путешествия не были в духе ее мужа и уже начинали ее чуть волновать.
Филя смотрит на картину. Небо теперь стало интересовать его больше всего в географии картины. Оно было неким антиподом исполина при том без явного противоречия. Что же в этих рваных облаках, куда делись птицы и что нам угрожает из этой темной материи?...
- Жуткая картина. Какой раз на нее смотрю и все так же жутко.
Рядом с ним стояла очень красивая девушка лет 24-ех. Она была одета в свитер и джинсы. ее пальцы были аккуратные и тонкие. Лицо строгое и мягкое, светлое и непростое… Ресницы были большими и черными, под глазами красные пятна. Вообще бледна, но в тоже время и налита краской. Губы обветренные и набухшие, а глаза… Глаза бурые.
- Вам нравится? - спросил Филя.
- Очень. - ее голос был чуть-чуть хриплый, но высокий и мелодичный.
- А что вам нравится в этой картине?
- Сложно сказать. Она такая страшная, но в тоже время глубоко понятная. И вот не ясно как так получилось, что она мне понятная. И если она понятная, то как ее можно пугаться? Люди бояться неизвестности… А эта картина, она мне понятна. Хотя не знаю, не знаю… Просто нравится.
- А меня тошнит от нее. Но я ее постоянно… Постоянно вижу. Даже… Даже сейчас.
- Ну конечно вы ее видите, мы же перед ней стоим. Филя улыбнулся и посмотрел в ее бурые глаза…
- А как думаете… Зачем ее написали?
- Хм… Ну как… что- бы создать искусство.
- Как это? - Ну что бы она… Ну вот у меня чувства она вызывает, мысли там… Вот ради искусства, ради чувств.
- Вы любите живопись, да? - она чуть покашляла.
Они встречались там раза четыре на неделе, оказывается ее зовут Лиля. Она там работает.
Деньги кончились. Лиза плакала и жаловалась маме. Кедров несколько раз приходил и побуждал Филю к работе.
- Брат, ну ты чего? Лиза вся, блять, как белка в колесе, а ты как этот…
- Ты работать будешь, нет? Мы переживаем за тебя, ты будто нездоров. Возьмись за дело и хандра пройдет, а там и деньги будут…
Филя склонял его к выпивке и все оставались довольны.
Тем временем Лиза уже всерьез подозревала Филю в чем-то неладном, но ни говорила о своих переживаниях ни слова. Он все реже целовал ее, сам стал точно дурачок и редко понимал суть происходящего. Утро, улица, скрежет метро, выход, турникет… Картина. Лиля казалось ему очень привлекательной только когда говорила с ним о его полотне. Каждый день она приходила в разных нарядах. То водолазка, то рубашечка, то свитер… На одной из ее рубашек был принт с “криком” Эдварда Мунка. В тот день Филя не отводил взгляд от ее рубашки, а она смотрела на него с интересом и как бы случайно трогала его руку, когда они беседовали.
- Почему он кричит? - спросил вдруг Филя.
- Гм. Я знаю эту картину. - он улыбнулся и посмотрел ей между глаз
- Ну конечно! - она засмеялась и чуть покашляла.
- А знаете что, Лиля? Как бы вы хотели… Может после конца вашего рабочего дня пройдемся?
- Ой… Да, кончено, я с удовольствием, Филипп.
- Кстати, я ведь написал эту картину.
Она чуть дернулась и маленькой ручкой тыкнула себя в грудь.
- Нет, эту. Филя показал на “НЕБО КОНЧИЛОСЬ”
Лиля смутилась и хлопала глазами. Тут он неспеша нарыл паспорт и показал ей свое имя, потом на табличку под картиной.
-Ах… оу… Я даже не знаю… Вау. И правда. А почему вы не говорили мне?
- Да как-то сейчас вспомнил, вот и сказал. Вдруг он наклонился и чмокнул ее в лоб. Она на секунду улыбнулась, но потом нахмурилась, но все еще вся будто светилась
- Мне пора, Филипп… Эдуардович. Вечером можете зайти за мной.
- А когда вы писали эту картину, что вы чувствовали?
- Сейчас сложно об этом говорить. Хотя… Есть одно… Я был уверен, что это моя последняя картина.
Она промолчала насупившись, а он предложил ей сигарету.
Ночь, они пьяные дома у Лили. Мобильник звонит шестой раз, Филя только сейчас его замечает
- Филечка, Филя, Боже мой, где ты?
- Где? смысле? У кого дома?!!!
- У Лили. - Ка… Что??!! Какой Лили?!
- Вот такой. - Боже!!! ТЫ!! ТЫ ПОГУБИЛ МЕНЯ, УЕБОК, НЕ ПРИХОДИ БОЛЬШЕ ДОМОЙ, СЛЫШИШЬ, ИНАЧЕ Я ТЕБЯ УБЬЮ!!! УБЬЮ, СЛЫШИШЬ?!!!
Она сорвала голос и рыдала без голоса. Филя положил трубку.
- Кто это был? - промычала Лиля
Он не дал ей договорить. Его пальцы стиснули ей рот. Он прикасался к ней нежно. Прикасался, будто утверждая в ней свою значимость, будто создавал что-то новое, новую картину… Но он этого не заметил. Он вряд-ли вообще помнил кто это женщина. Лиля оказалась любительницей мычать, а ближе к концу Филя ощутил смутное присутствие картины и намекнул на это ей. Она сначала не понимала о какой букве и небе, и черных людях он ей говорил. Но когда догадалась быстро сменила тему и нахмурившись попыталась заснуть.
На следующий день Лиля была немногословна. Практически настолько немногословна, насколько немногословен Филя. Они вместе поехали в музей.
Вдруг Филю затошнило, голова закружилась. - Картины не было. Он бежал к Лиле.
Филя будто потерял равновесие и сбил ориентацию. Какая-то плоскость восприятия мира потерялась. Без этой плоскости его мутило, он начал кричать.
- Филя, ты сумасшедший, Боже!!!
- Лиля испугалась. - что ты кричишь?
Обнаружилось, что она была выкуплена у музея за выгодную сумму одним коллекционером. Филя помешался и убил себя на глазах у Лизы через день.