Брет Истон Эллис "Думаю, я слишком боялся говорить о том, насколько "Американский психопат" был про меня".

Б. Думаю, я всегда был скорее меланхоликом. И всегда был немного оптимистом. Я думаю, что нужно быть в какой-то степени оптимистом, чтобы писать художественную литературу. Вы можете грустить о происходящем в мире, но писать художественную литературу - это активное занятие, не пассивное. Таким образом, вы чем-то занимаетесь, а для того, чтобы что-то делать, я думаю, нужно быть... Я не знаю, подходит ли слово "счастливый", и я не знаю, смогу ли я разделить мир на "счастливый" и "грустный"... Я бы точно сказал, что я не грустный человек. Но с другой стороны, могу ли я действительно сказать, что быть человеком - это счастье? Я просто не знаю.

Б. Да, потому что это отвлекает тебя от самого себя, ты что-то делаешь, что-то создаешь и забываешь об окружающем мире. Я также испытываю чувство выполненного долга, когда что-то пишу, даже если это просто мой подкаст или ответы на электронные письма. Так что в течение всего дня я пишу, и это то, что я должен делать. Это помогает мне сосредоточиться.

Б. Обычно на написание романов уходит много времени - иногда до восьми лет - и я не думаю, что когда-нибудь еще потрачу столько времени на книгу. Если я и напишу еще один роман, то сделаю это очень быстро, получая удовольствие и не раздумывая слишком долго. Но я думаю, что, поскольку мои романы всегда занимали так много времени, в них были этапы. Над первым разделом "Гламорамы" я работал два года. И когда я добрался к последнему разделу, я подумал: "Отлично!". Многие говорят, что я должен был остановиться на этом, но я решил продолжить еще пять разделов. Так что достижения приходят постепенно. Но да, также всегда возникает огромное чувство выполненного долга, когда ты пишешь последнее предложение. Когда я закончил "Гламораму" спустя восемь лет, я был один в своей квартире, со всеми моими заметками, разбросанными вокруг меня, и я вычеркивал вещи, печатал пару предложений, и смотрел на часы, потому что знал, что должен встретиться с друзьями на ужин в 7.30, а потом я напечатал: "Гора похожа на будущее", и понял: "О, я закончил! Я закончил книгу!" И тогда я почувствовал, как меня захлестнула волна душевного облегчения.

Б. Хороший вопрос. Вообще-то нет - у меня никогда не было никакой послеродовой депрессии. Но бывает так, что после окончания работы и до публикации, вы много-много раз всё это пересматриваете с редакторами, и вам все это надоедает. И к моменту публикации книга вам уже совершенно не нравится. Вы не доверяете ей. И тогда вам приходится продвигать ее. Это очень странная ситуация.

Б. Честно говоря, мне все равно, сколько книг я продал - я никогда не спрашиваю, иногда узнаю - потому что мне кажется, что это не то, что я могу контролировать, поэтому мне это не интересно. Я также не могу контролировать критиков, но я читаю свои отзывы. Я привык к плохим отзывам, потому что я получил ужасные отзывы на первую книгу, которую я опубликовал, "Меньше нуля". Люди не помнят этого, но я читал все отзывы, и они были на 50% отрицательными и на 50% положительными. Многие рецензенты были шокированы тем, что издательская компания позволила этому молодому подростку-наркоману опубликовать свои дневники. Они считали, что это новое дно для американских издательств. Так что я привык к язвительным рецензиям в юном возрасте, а потом, конечно, в Америке все рецензии на "Американского психопата" были чертовски ужасными, и они снова порицали издателя. Даже если сейчас они меня меньше интересуют, я все равно, вероятно, буду читать большинство рецензий, которые попадутся мне на глаза.

Б. Я, безусловно, не продал достаточно, чтобы стать миллионером. Я не заработал на большинстве своих романов, в том смысле, что они не окупили аванс. Писатель не зарабатывает 1 миллион долларов, поэтому я переехал в Голливуд, где можно хотя бы получать деньги за телевизионные пилоты и сценарии, которые ты пишешь. Книги никогда не были способом разбогатеть. Мне удавалось зарабатывать на жизнь в качестве писателя, но всегда приходилось испытывать стресс из-за денег, перебиваясь от чека до чека. Всякий раз, когда я жалуюсь на деньги своему парню, который является миллениалом и демократическим социалистом - я думаю, что на самом деле он коммунист - при вопросе "Как я собираюсь платить за ипотеку?", он испытывает отвращение. Он думает, что я богат, но он не знает о моей налоговой ситуации и не понимает, что все это большая неразбериха.

Б. Большой гонорар за "Американского психопата" был получен благодаря тому, что продюсерская компания оформила опцион на книгу, то есть они не покупают ее, но дают вам немного денег, чтобы они могли распоряжаться правами. И они продолжали оформлять опцион на книгу каждый год, так что это был денежный поток в течение нескольких лет. А потом, конечно, когда они наконец покупают книгу для экранизации, тогда да, вы получаете немного денег. Но, опять же, "Американский психопат" никогда не был бестселлером номер один, и не так много людей пытались его экранизировать, только одна продюсерская компания. Так что, по сути, мне пришлось принять их предложение. И поверьте мне, оно не было таким уж заманчивым. Я сказал: "Ладно, я возьму деньги, но поверьте, по этой книге никогда не снимут фильм, и давайте просто покончим с этим". А потом все обернулось иначе. Так что во многих отношениях это была плохая сделка для меня, хотя в то время она казалась хорошей.

Б. Это зависит от продюсерской компании и от писателя. Э.Л. Джеймс, написав "Пятьдесят оттенков серого", получила полный контроль над кинофраншизой, которая была создана на основе ее романов. Я вмешивался несколько раз, и недавно тоже - в небольшом фильме ужасов, который был основан на моем сценарии, и который я также спродюсировал. У меня было право голоса в кастинге и выборе оператора. Но каждая сделка индивидуальна, и в большинстве случаев я не имел права голоса ни в одном из фильмов, которые были сняты по моим книгам.

Б. Нет, не совсем. Ну, может быть, они читают книги, но я не знаю, пишут ли их они. Я ждал великого романа миллениалов, но этого так и не произошло. Это наводит меня на определенные мысли. Я имею в виду, что они живут уже более десятка лет, и им всем уже за 30. Мне кажется, это потому, что они не читают - мой парень читает очень редко, может быть, одну-две книги в год, но я чувствую, что для него это не является чем-то особенным, в отличие от меня. Я вырос в эпоху, когда романы были ходовым товаром - я постоянно носил с собой книгу в мягкой обложке - и именно через романы я получал информацию о мире, именно через них я узнавал о других культурах. Так что я в некотором смысле был приучен их читать, и до сих пор это делаю. Сейчас у меня их два или три. Чтение доставляет мне огромное удовольствие. Однако я не думаю, что оно доставляет моему парню такое же удовольствие, как в случае, когда он играет в длинную видеоигру с множеством персонажей и очень сложным сюжетом. Я не говорю об этом с превосходством, просто так устроен мир.

Б. Все, кого я знаю, по-прежнему покупают книги в твердых или мягких обложках, а продажи Kindle и электронных книг как бы сравнялись. Так что, похоже, существует некий потолок для людей, желающих читать таким образом. Я думаю, людям нравятся материальные вещи. Лично мне нравится держать книгу в руках, нравится смотреть на неё, нравится переворачивать страницы, настоящие аналоговые страницы. Я думаю, что разница состоит в том, что телевидение заменило книги для многих людей. Я знаю людей, которые раньше много читали, а теперь говорят о десятисерийном мини-сериале. Телевидение, кажется, заменило удовольствие от чтения длинной художественной литературы. Даже для меня это очевидно. Если я увлекусь каким-то телешоу, то часто обнаруживаю, что смотрю его утром вместо того, чтобы читать книгу. Я также заметил, что читать больше 45 минут стало почти невозможно. Не знаю, то ли это знамение времени, то ли просто возраст; это отнимает больше сил, чем когда я был моложе и читал книги каждый день.

Б. Хороший вопрос. Я не думаю, что повлияли. Думаю, мой стиль и подход сформировались и закрепились задолго до появления социальных сетей. Я говорю о том времени, когда я был подростком и мне было около 20 лет. На этом для меня все и сформировалось. Я не думаю, что мой стиль когда-либо изменится из-за перемен в технологиях или чего-то еще. Я имею в виду, что я начал писать книги на печатной машинке, и переход на компьютеры не изменил моего стиля. Единственное, что могло измениться, - и я поймал себя на этом, - это то, что работа на компьютере в некоторых случаях позволяла мне слишком долго затягивать весь процесс.

Б. Ну, это была первая книга, которую я написал на компьютере, но она всегда должна была быть длинной, и в конечном итоге стиль и голос персонажа диктовали это, а компьютер не имел к этому никакого отношения. Когда я сказал "слишком длинная", я не уверен, что это относится к моей художественной литературе, которая всегда заранее довольно спланирована: перед тем, как начать писать, я делаю огромный набросок, экспериментирую с голосами персонажей и т.д. Я говорил скорее о написании писем, статей и тому подобное.

Б. Самый первый шаг - это чувство, обычно смятение или боль. А затем я спрашиваю себя: "Почему я так себя чувствую?". Роман "Меньше чем ноль" был связан с тем, что я жил в Нью-Йорке, "Американский психопат" был написан, когда я выяснял, почему я до сих пор так зол на своего отца... Влюбленность в колледже, отношения со знаменитостями - все эти вещи обычно ложатся в основу романа. Затем я начинаю делать заметки, после чего начинаю думать: "А действительно ли это роман?", и тогда появляется персонаж, появляется рассказчик, который является метафорой всего того, о чем я думаю, и дальше все идет своим чередом. Я делаю набросок, на основе этого наброска планирую, сколько времени это займет, и затем начинаю писать.

Б. Так было всегда, во всех шести романах. В некотором смысле, они словно моя биографии.

Б. Ну, я думаю, что в некотором смысле он был похож на современного молодого бизнесмена в возрасте 20 лет. Каким он, собственно, и был: он работал в компании по продаже недвижимости и не был счастлив. Я действительно думаю, что многое из этого я вложил в Патрика Бейтмана. Но в конечном итоге, думаю, я слишком боялся говорить о том, насколько эта книга была про меня. Только десять лет назад, во время книжного тура "Имперские спальни", я наконец смог сказать: " Знаете, это был очень автобиографический роман, и он действительно о моем юношеском отчаянии в Нью-Йорке в эпоху Рейгана 80-х и яппи".

Б. Да, несколько дней. Это была такая маленькая команда, только я и [режиссер] Пол Шрейдер. Я доверял ему, я написал для него сценарий, у нас всё получилось очень быстро, и это был замечательный опыт. Согласно той статье, всё это казалось катастрофой, но на самом деле это было не так. Линдси пару раз опаздывала, у нее были свои проблемы, но это был отличный опыт, и мы с Полом были очень довольны тем, каким получился фильм.

Б. Когда бы я здесь ни был, у меня создается впечатление, что в 9.00 вечера все уже в постели, что я весь одетый и мне некуда идти. Вы правы. Я не думаю, что здесь есть рестораны, которые действительно открыты после 10.00 вечера. К этому времени я уже точно в постели. Я уверен, что здесь есть ночная жизнь, и я знаю, что сейчас наблюдается всплеск ночной жизни из-за Uber, который поднял прибыль многих баров и лаунжей, потому что люди будут пить больше. Но я слишком стар для всего этого, я даже не могу пойти на киносеанс или коктейльную вечеринку. Я могу встретиться с друзьями за ужином, и на этом все. И это должно быть около 7.30 вечера. Но Лос-Анджелес всегда был таким, потому что, конечно, он связан с теле- и кинобизнесом, а съемки и производство обычно начинаются в 6.00 утра.

Б. Полностью. Я ощутил изоляцию Лос-Анджелеса, когда переехал сюда из Нью-Йорка. Я немного её почувствовал в подростковом возрасте, но в полной мере ощутил её только тогда, когда вернулся сюда уже взрослым и жил здесь самостоятельно. В ту первую ночь, оставшись в своей квартире один, я не мог поверить своему ощущению изоляции. Не было никаких звуков, город был далеко, в отличие от Нью-Йорка, где моя квартира находилась на улице - там я постоянно слышал машины, разговоры людей на тротуаре, пожарные машины... Я мог выскочить из своей квартиры, пробежаться до гастронома и, возможно, даже столкнуться с одним или двумя знакомыми. Но знаете, что? Сейчас мне здесь нравится. Потребовалось некоторое привыкание, но мне гораздо больше нравится жить в Лос-Анджелесе, чем в Нью-Йорке.

Б. Я и так проводил много времени в Лос-Анджелесе, начиная с 2003 года, и фактически жил здесь весь 2004 и 2005 год, когда заканчивал работу над Lunar Park. Я вернулся в Нью-Йорк на несколько месяцев, и тогда я понял, что веселье закончилось. Я провел там два десятилетия, и это было потрясающе, но всё хорошее когда-нибудь заканчивается, и заканчивается в разное время для разных людей. У меня был партнер [скульптор Майкл Уэйд Каплан], который внезапно умер от внутримозгового кровоизлияния, а я был с ним семь лет, и его призрак оставался рядом, что также было частью причины, по которой я решил уехать и вновь обрести себя в Лос-Анджелесе.

Б. Знаете, этот вопрос любят задавать все репортеры, потому что они хотят поставить вас в неловкое положение, и чтобы вы окончательно облажались. Ну правда! Вчера кто-то задал мне этот вопрос, и я полностью уклонился от него, потому что ты просто не сможешь быть в выигрыше. Ты это критикуешь, а тебя выставляют на всеобщее обозрение как ярого женоненавистника, ты говоришь: "Я только за", но когда это берется на вооружение, это не круто. Так что все, что я могу сказать, это то, что его намерения хороши. В самом деле.