Никита Немцев "Плевочки"

И в Новый год, и в Пасху, и в день космонавтики, и в двадцать третье февраля, и в международный день левшей, и в годовщину революции, и в день рождения Виктора Цоя, – каждый Божий день, без исключений, больничных и отпусков, – Боря Долгорукий приходил на Красную площадь и плевал в одну точку.

Женщины цокали: «Ну ты вообще!» – и отворачивались подальше, приятели звали: «Айда плеваться на расстояние!» – и убегали на набережную, работодатели хрустели своими купюрами прямо перед его носом, – но Боря продолжал плеваться в ту же самую точку на той же самой Красной площади.

У Бори была страшная куча друзей: продавцы пустоты, аналитики пустоты, курьеры пустоты, дворники пустоты, социалисты пустоты, строители пустоты, упаковщики пустоты, искатели пустоты, ханты-манси пустоты, полицейские пустоты (своими друзьями Боря считал приблизительно всю Москву), но всё-таки лучший друг был – Коля.

У него было двести профессий, девяносто музыкальных альбомов и три тысячи друзей на «Фейсбуке»: кажется, он забегал в каждую комнату, каждую щёлочку, каждый город, каждую улицу, каждый зрачок – с одним неисстребимым вопросом: «Ну я здесь поживу?»

Один раз он даже признался:
– Было бы круто, если бы все были мной. – Они ехали в метро (Коля смотрелся в чёрное отражение). – А я такой типа вообще везде!

Друзья они были до того закадычные, что даже любили одну девушку (Юлей зовут – обезьяньи ушки свои прячет в каштановую причёску, чудно волосатые ручки выставляет напоказ, а суп всегда ест только вилкой). Правда, Боря больше плевался, а у Коли было столько дел, что любить её он успевал только одну минуту в неделю (вот поэтому Юля и кушала суп вилкой).

Она работала цветошницей: вон – возится с запоздавшими мужчинами (восьмое марта), а ей коллега-подружка на ухо и говорит:

– Вот зачем дарить цветы, если они всё равно завянут?
– Ну а платье износится, а еду съедят. И что? – Юля возилась с прозрачной упаковкой (с фиолетовой ленточкой, между прочим!)
– А ребёнок умрёт, – прибавил Боря.
– Что вы сказали?
Коля его живенько отпихнул:

– Мой друг, хе-хе, говорит, у вас чудные ручки и глаза просто фиалки, ну а я говорю – мне срочно нужно семьдесят два букета и упаковка, но это всё вздор, я прошу вашей ноги, – а впрочем, мне некогда, расплачивается он, пока до встречи.

Коля подсунул Борю и незамедлительно смылся.
– Меня Юля зовут, – сказала она, блеснув улыбкой. И кивнула на прозвеневшую дверь. – Ему правда нужно семьдесят два букета?
Но Боря молчал и мрачно смотрел в ноги – он уже копил слюну. (А если бы он вдруг и заговорил, то обязательно забулькал бы.)
– Вы не поможете с упаковкой? Так будет быстрее, – сказала она.

Боря поднял свой измученный бледный взор.
Понемногу Боря повадился захаживать в цветочный магазин – как в угрюмый кабак: приваливался на стойку, смотрел в пустоту, копил слюну. Иногда взглядывал на Юлю, кивал со значением и снова нахмуривался – слюну копить. Юля не заметила, как к нему привязалась.

– А чем вы занимаетесь? – спросила Юля в минуту без посетителей.
– Плююсь, – ответил Боря сурово.
– Как это?
– На Красной площади. – И замолчал.

Тут влетел Коля, обтяпал свои делишки, потрепал Борю по плечу и убежал (как-никак у него семьдесят две любовницы).

Колокольчики позвенели, молчание растеклось по углам комнаты. Юля уныло смахивала со стола ошмётки стебельков – таких грустных, таких мёртвых... Вдруг, она прекратила и наклонилась к Боре:

– А можно с вами?

Ну а пока они шли на Красную площадь, Коля бежал на одну из своих двухсот тридцати шести работ – стучать на Бориса. Стук был признан успешным – к вечеру на подозрительную точку было отправлено десять стрельцов в гражданском. В целях конспирации – по кругу фотографировались на фоне собора Василия Блаженного.

Совершенно не подозревая, мило болтая о химическом составе слюны, подошли Боря и Юля. Боря привычно оглянулся по сторонам – и плюнул как из ведра. Юля отвела ручкой волосы – и скромно плюнула одну капельку туда же. Они постояли и посмотрели в получившуюся лужицу. Взялись за руки.

– Ты прям ковбой, – сказала Юля.
Тут-то их и взяли.
– Плеваться неприлично, – сказал один из стрельцов.
– К тому же – государственная собственность…
– Святое место.
– Дети смотрят!
– А если все так плеваться будут?
Их окружили десятеро.

–Тогда получится океан, и нас смоет куда-нибудь получше, – пробурчал Боря и плюнул через плечо: он попал в глаз одному из стрельцов, другой плевочек разлетелся надвое – уложил ещё одного, третьего, а тут и Юля подхватила – и вот, отплевавшись, они уже бегут по Маросейке и хохочут не в себя.

На всякий случай, Боря переехал к Юле и прекратил плеваться. Идея была кстати – на Бориса подали в розыск (у одного из оплёванных стрельцов вскочил ячмень). Ну а Коля прекрасно про всё про это знал – ведь он работал стенографисткой. А ещё он работал консьержем и домушником: узнать, где живёт Юля и взломать замок визиткой – не составило труда.

Юля была на работе, а Боря – в майке-алкоголичке – лежал на койке и плевал в потолок в угрюмых мыслях. Он приподнялся на локте и потянулся к стакану с водой (у койки стояла голубая табуретка) – Коля уже был тут как тут (и руки в карманы).

– Как поживаешь? – спросил он ехидно.
Боря сначала выпил стакан, а только потом ответил:
– Хреново. Менты ищут.
– Ну ты на этот счёт не переживай, я всё утрясу, мы же лучшие друзья, верно? – закудахтал Коля. – Хочешь чифиря? – я заварю. – Он резко сел на табуретку.
Боря поставил стакан на пол и посмотрел исподлобья.
– В смысле?

– Ну надо же готовиться, думать о будущем, ты что – думал, можно вот так вот наплевать на всё, увести у друга девушку из-под носа и жить себе преспокойно? спокойно, спокойно, я Юлю, конечно, уступаю, – мне всё равно некогда, – но если ты плеваться не прекратишь, я не смогу тебе помочь, придётся разучивать отгадки на тюремные загадки, а мы же не хотим этого допустить?
Коля закинул ногу на ногу и сцепил руки замочком. Он покачал ногой (обутой), потом достал из кармана сигареты и закурил.

– Юля не курит, – пробухтел Боря.
– Я знаю, – улыбнулся Коля.
– Ну и кури. Мне плевать.
Боря лёг опять на койку и отвернулся к стене.
А Коля вновь закудахтал:
– Ну ты мне скажи, вот зачем тебе эти плевочки, из них разве можно делать деньги? доллары, шиллинги, пфенниги, талеры, франки, кроны, дублоны, центы, пенни, рупии, баты, йены, юани, динары, оболы?

– А может – у меня талант? – поднялся Боря сутуло. – Может, у меня талант плеваться?
– Талант не стоит и копейки, если не уметь его продать! – я в этом кое-что понимаю, вот, посмотри на меня – уважаемый человек, всего добился сам, и там пожил, и здесь пожил; попробуй, может понравится – всё равно жизнь чем-то надо коротать, а я вам с ипотекой помогу, да хоть сейчас – у меня договора́ всегда с собой…

Тут один из потолочных плевочков свалился Коле прямо на макушку.

Не сразу – он ошарашенно дотронулся ладонью и тупо на неё уставился:

– Проклятье! – Коля побежал в ванную: краны заревели.
А Боря рухнул – с тяжёлым взглядом в потолок:
– Да всё равно я бросить хотел. – Он громко проглотил слюну. – Не нужно это никому. Пустота сплошная…
Коля выбежал моментально:
– Замечательное решение, чудно, только подпиши вот здесь и вот здесь, да-да, вот тут, – а то слежку с тебя не снимут. Отлично! Ну я побежал.
Боря ничего не ответил. Он просто лёг и уже больше не вставал.
Вернувшаяся Юля Колиной бумажке обрадовалась и завизжала. А Боре от неё так черно на душе сделалось, что опять плеваться захотелось.
– Ну ты же можешь поплевать в банку, если станет совсем невтерпёж. Или в окно. Ну или в потолок на худой конец, но только, пожалуйста, – в ванной! Зато у нас будет где жить… – увивалась рядышком наивная она.

– Я что – просто так ходил плеваться? – Боря сам себя ненавидел. – Это всё что – просто так??
Юля очень старалась его понять, но не очень могла.
А жизнь сама засуетилась вокруг: переезд, свадьба, работа (в области образования пустоты), дети, отпуска́: иногда он чувствовал себя как бы в камере с очень мягкими стенами – в такие можно смело бросаться головой вперёд: и проваливаешься, проваливаешься – как будто в желе…
Но Боря не чувствовал, чтобы он хоть что-то на самом деле делал: настоящий Боря остался лежать на койке.

Потихоньку он совсем привык: Боря любил Юлю, ходил на работу, журил сына, когда тот плевался на улице, делал примерно сотню пустяков до обеда и ещё сто пятьдесят – после. Лишь поздно ночью, проснувшись от этого сна с этими мягкими стенами, думая о чём-то смутном и внимательном, Боря запахивался в халат, выходил на балкон – и видел в чёрном небе бесконечную россыпь плевочков, и тогда он чувствовал – кому это всё нужно...

И шёл дальше спать.
Тем временем, Коля стал депутатом, наел себе приличествующий животик и повадился разъезжать по Москве в чёрном кадиллаке (разумеется, с водителем). У него была излюбленная игра: сбить какого-нибудь бомжа, выбежать из машины и заткнуть ему рот пачкой долларов (Коля считал, что это хорошо для кармы).
– Давай, Лёх, вон того, на переходе! – сказал он, высматривая с заднего места.
Глухой звук, вскрик, лёгкая тряска – Коля открывает дверь и выбегает:
– Вы живы? Нормально? Держите!
Но ещё до появления тёмно-зелёной пачки из кармана, бессильное тело подняло голову: зубы повыломало, изо рта ползла кровь – с большим трудом Коля узнал Борю. Его испачканные руки крепко вцепились в Колин дорогущий пиджак и рассмеялись:
– А я тебя как раз искал! Помоги-ка.

Коля помогать не стал, но это не помешало Боре подняться. Всё так же смеясь, он дунул и плюнул – с кровью – Коле в лицо. А потом – расправив спину, как птица, – направился к Красной площади. Ему снова было совершенно наплевать.