Just you and me at 3 AM and the waves crashing on the sand

– Ты просто очень отрытый человек и ждешь такой же открытости от других. А когда не получаешь ее, тебе становится больно.

Душко смотрит на меня каким-то невероятно теплым взглядом, хотя мы знакомы всего пару часов – на Родосе как-то не довелось пообщаться. И от его добрых глаз и слов мне еще больше хочется разреветься

Наверное, такое бывает только со мной – оказаться ночью с двумя малознакомыми ребятами в крошечной комнате мотеля где-то на окраине Салоников, про которые я даже не знаю, то ли они македонские, то ли греческие. У меня нет с собой ни зубной щетки, ни контейнера с раствором для линз; мой багаж непонятно где на пути в Москву; я простужена и вымотана, и, наверное, было лучше остаться в аэропорту, чем стеснять Душко и Оливеру, которые, словно по насмешке вселенной, тоже вынуждены почти сутки торчать в Салониках. Почему по насмешке? А потому что Оливера жила в одном номере с той гречанкой, и я не могу удержаться от того, чтобы не рассказать им о том, как мистер Т. разбил мне сердце. 

Утром, когда большинство участников, в числе которых и мистер Т., уже улетело, я поднялась на крышу завтракать. Крышей мы называли открытую террасу на 10-11 этажах с потрясающим видом на море – там всегда было ветрено и довольно зябко, но море внизу, это прекрасное Эгейское море, какого-то непередаваемо лазурного цвета с белыми пенными кружевами, стоило того, чтобы постоянно придерживать развевающееся на ветру мое платье. 

Я в дикой тоске и смертельно устала. Я стараласьне вспоминать ни звездное июньское небо Тосканы, ни тот миг на пляже 3 дня назад, как в песне Дэвида Just you and me at 3 AM and the waves crashing on the sand, когда я стояла лицом к морю в промокшем коктейльном платье, а мистер Т. сзади на шезлонге смотрел, как волны разбиваются у моих ног. Мне казалось тогда, что я могу повелевать стихиями, что я сама и есть это море и эта ночь. И что не будет в жизни мгновения прекраснее, чем то, когда эти его темные балканские глаза выворачивали наизнанку мою душу…

Но несмотря на все мои усилия, в голове все время вертелся вопрос: почему? Почему так? Неужели нельзя было по-другому, по-человечески?

Через пять лет я снова буду терзаться этим проклятым вопросом, уже по поводу другой сердечной истории. Наверное, я так никогда и не пойму, как можно без слов, без объяснений просто исчезнуть из жизни человека – это трусость или гуманность такая извращенная? Сделать вид, что ничего не было, вы не знакомы, ты не лежала вчера в ее объятиях и не говорила о том, что любишь, глядя в глаза?

Я честно пыталась запихнуть в себя какую-то еду, но получалось плохо. Пока я вяло ковырялась в своей тарелке, на террасу пришла гречанка.

И знаете что? Она улыбалась! 

Шутила, флиртовала с кем-то, завтракала с большим аппетитом.

Я вспоминала, как прорыдала всю дорогу из Италии, как ревела еще пару недель дома, как не могла ничего есть. Думала, что больше никогда в жизни его не увижу.

А ей было норм.

Все это каким-то ровным мертвым голосом я рассказываю Душко и Оливере. Слезы и силы кончились на Родосе, где надо было держать лицо, притворяться веселой, общаться, делать что-то для форума, в конце-концов. На гала-динер я пришла в длинном платье и с таким королевским достоинством, что даже гречанка залебезила «nice dress», а запавший на меня мальчик из Штатов чуть ли не силой потащил фоткаться,бегал хвостом весь вечер и полгода еще потом звонил мне по ночам.

Мой рейс утром, а сейчас что-то около 10 вечера, и мы идем пить кофе, а потом на встречу с каким-то знакомым Оливеры. Душко заботится обо мне с такой трогательной простотой, что я начинаю жалеть, что мы не встретились при других обстоятельствах. 

Утром он провожает меня в аэропорт, и мне очень не хочется отдавать ему его куртку, которую он чуть ли не силой заставил меня надеть, чтобы согреться, пока мы ждали на остановке автобус. Я одета в легкий сарафанчик от моей подруги-дизайнера Villa Turgenev, она очень угадала, когда подарила мне именно его – он словно квинтэссенция Литл Джен. И мое прощание с летом, очередным сумасшедшим летом моей жизни.

В Москве плюс семь и дождь. Но я, как Скарлетт о’Хара лечу домой – в свою Тару.

На память о Салониках остается фото потрясающего заката – то ли македонского, то ли греческого.

It's late September  Summer's over  And I'm on this beach alone  And I'm going home  The wind's grown colder  It's not like the gentle breezes  Back in June  And I'm going home  Summer's gone  I'm going home...