Moschino summer
Хóму я знала с 16 лет. Он дружил с начальницей моей сестры, периодически захаживал к ним в офис, шутил неприличные шутки и делал непристойные намеки всему, что движется. По астанинским меркам он считался олигархом, ездил на черном шестисотом мерсе и бесстыдно раздевал оказавшихся в поле зрения девушек взглядом своих зеленых татарских глаз. Мне он помог получить паспорт, проведя без очереди к паспортистке, с которой у него явно был адюльтер. Я в тот момент еще не вышла в большое сексуальное плавание, поэтому смущенно его поблагодарила, и в следующий раз мы увиделись только через несколько лет.
Лето перед 4 курсом универа я проводила в Астане у родителей, лечила пиявками аменорею непонятного – ибо все гормоны были в норме – происхождения, ходила на фитнес к любимому тренеру, готовилась к осенней пересдаче экзамена по теории литературы – в общем, вела абсолютно непорочный образ жизни. В августе в прокат вышла долгожданная вторая часть Пиратов Карибского моря, и мы с сестрой пошли в кино. Вышли огорошенные – Джека сожрал Кракен! Я была расстроена ужасно, кажется, даже всплакнула. Решили присесть в кафе и помянуть капитана чем-нибудь ромосодержащим. И тут сестра набрала номер Хомы.
Он приехал на своем мерсе, повез нас по кабакам, потом в какой-то ночной клуб. Напитки крепчали, мамины беспокойные звонки учащались – в итоге мы, пьяные в бахрому, вернулись домой почти под утро, а я еще и не хотела заходить, ибо Хома очень настойчиво, с применением губ и рук, уговаривал меня уехать с ним на афтерпати. Так что полубессознательную меня еле оторвали от его туловища и затащили в подъезд. Полдня мы с сестрой валялись в дикой интоксикации, которую усиливало чувство стыда перед мамой, ибо она, как грозная фигура Командора, периодически появлялась на пороге нашей комнаты и презрительным, разочарованным в родительстве взглядом, сверлила своих заблудших чад. Под вечер позвонил бодрый Хома с предложением опохмелиться, был безапелляционно послан.
Но хитрый татарский донжуан сохранил мой номер телефона и начал втихаря от сестры названивать мне по каким-то надуманным поводам типа помочь выбрать обои в ремонтирующуюся квартиру его мамы. Я, как Ходжа Насреддин, ничего не понимавший в звездах, но понимавший в девушках, прекрасно осознавала, к чему все идет и не то что бы очень противилась. Между встречами и поездками по строительным магазинам, где Хома пытался вновь диверсантировать мои телесные границы где-нибудь в отделе настенного декора, я купила свеженький альбом Юли Савичевой и модные тогда духи I love love by Moschino – помните эту космическую девочку с бутылочкой духов, хлопающую ресницами со всех глянцевых журналов начала 2000-ных? В очередной раз ткнувшись своим похотливым носом в мою шею, пахшую древесно-цветочным москиновским ароматом юности, Хома неожиданно предложил сгонять в Боровое.
Курортная зона Боровое – кусочек рая посреди казахских степей, без преувеличения похожа на маленькую Швейцарию: горы, сосны, озера и потрясающее, неповторимо голубое небо. Я поломалась для приличия, но когда тебе 20, попа полна задора и готовности к приключениям, это после 30 ты превращаешься в неподъемную циничную филологическую каргу, которую никаким элитным бухлом из ее деревни на ночь глядя в Москву не выманишь.
В общем, я наврала маме и сестре, что еду в Боровое с друзьями, и в пятницу вечером возле магазина «Горизонт», чье название помнят теперь только коренные жители, уже знакомый мерс принял меня на борт. С собой у меня был кальян, подаренный накануне Хомой, и пижамка цвета уставшей от жизни фуксии с какими-то мультяшными собачками. Кстати, многие мои аманты, комментируя мою любовь к трикотажным цветным пижамам, отмечали, что это заводит куда больше кружев, шелка и стреп. Педофилы, блин.
Всю дорогу мы слушали Савичеву, ибо радио на трассе не ловило, а музыкальный ассортимент Хомы меня абсолютно не устроил. Я подпевала строчкам песни Легкие –
Мы легкие-легкие, смелые-смелые, пьяные-пьяные
Мы вечные-вечные, звонкие-звонкие, самые-самые –
и, конечно, не подозревала, что через 13 лет буду вот так же мчаться по другой ночной дороге к горам под ревущий из мощного сабвуфера хардрок, держа за руку совсем другого мужчину, который будет точно так же, как Хома, восхищенно на меня смотреть, а потом, как Бастиан Балтазар Букс Детскую королеву, назовет меня моим настоящим именем – Жизнь.
В Боровое мы приехали в потемках, поколесили какое-то время в поисках ночлега и в итоге нашли чудесный комплекс из бревенчатых двухэтажных домиков, где нам, несмотря на поздний час, даже разогрели ужин. Потом мы пили вино под прекрасными августовскими звездами, целовались и курили кальян, и его сладкий пьяный аромат не мог перебить мощный запах сухих сосен и плескавшегося недалеко озера.
Наутро я потащила Хому в горы, но он был ленив и неспортивен, даже в сексе предпочитал позицию снизу, так что через 15 минут разнылся и запросился вниз на шашлык и винишко (о как я его теперь понимаю!). Через пару дней после возвращения моя 3-месячная аменорея неожиданно закончилась, и Хома гордо записал это в заслуги своему бронебойному орудию. А я, поскольку в 20 была значительно человеколюбивее, чем в 30, скептически промолчала о весьма скромном радиусе действия этого его орудия.
И уехала в Москву, где буквально с вокзала напоролась на новый роман – с запахом Eclat d’Arpege от Lanvin. Но это уже совсем другая история.
