My long Greek affair
Греция преследует меня всю жизнь.
Сначала детство было отравлено Куновским пересказом 12 подвигов Геракла. Это была книжка-раскраска с весьма фривольными картинками жарких объятий обнаженного Геракла и льва, и вот эти его античные ягодицы намертво впились в ту часть моего детского, но все же девичьего мозга, отвечающую за мой репродуктивный идеал. Из страха, что мама сочтет меня гулящей и выгонит из дома, я опасливо не касалась его филейных частей цветными карандашами, так что Геракл у меня выглядел как типичный хомо дачникус – с загаром на всех поверхностях, кроме тех, что прикрыты купальными плавками.
В 5 классе я подружилась с Женькой, у которой был видик и кассета с Диснеевским Геркулесом. Она жила у черта на куличках, но я мужественно таскалась туда после школы на автобусе, чтобы до дыр засматривать любимый мультик – не столько из-за рисованных мускулов главного героя, сколько из-за харизматичной подлости Аида и его приспешников, ну и шуточек сатира-тренера Геркулеса.
Потом пришел филфак с курсом античной литературы, и лучшая подруга с греческой фамилией, и ее гневная смска в ночь перед экзаменом «и кто только этим грекам папирус в руки давал!», и мои радостные вопли на экзамене, когда я вытянула заветный билет про Аристофана. На втором курсе всем настал полный древнегреческий капец – годовой курс древнегреческого языка, на котором я была 3 раза и умудрилась сдать на 4, не зная даже алфавита (ну все по классике – «Есть конспект?» – «Есть!» – «Ну щас докурю и сдам»).
Мой первый взрослый отпуск с молодым человеком – первая встреча с Родосом. Ах, Родос, если бы можно было расколоть душу на части – одна обязательно улетела бы туда, в эту бесконечную синеву, дико соленое море и солнце, убивающее любое желание шевелиться. И каждый раз это было неоконченное свидание, я возвращалась вновь и вновь, и последняя наша встреча чуть не оставила меня без сердца – драматическая история, в которую была замешана – неудивительно! – гречанка и черноглазый потомок иллирийцев, как утверждают их национальные мифы. Я не улетала оттуда, а уползала, как смертельно раненый зверь, клянясь, что больше никогда в жизни не ступит нога моя на этот проклятый остров. И только фраза из песни Дэвида Брауна just you and me at 3 am and the waves crashing on the sand осталась, как тонкий шрам, напоминать о случившемся.
Возникли в моей жизни Балканы, и сказки старого Вильнюса, и Гамбургский промозглый июнь. Коварная команда послов не дождалась меня в аэропорту, поэтому меня отправили в отель на такси – с каким-то приглашенным экспертом. Я была в драных джинсах и тельняшке, и саркастически оглядела пижона, с которым мне предстояло ехать – весь такой в пиджаке и брюках, а на лицо сатир сатиром. «Димитрис», – представился попутчик, – «Я друг Темиса, вместе учились в школе». Еще один грек? Темиса обожали все, эту беспощадную греческую машину юмора и похабных шуток; несмотря на свою корпулентность, он феерично танцевал сиртаки и прочие греческие танцы – в национальном костюме, с кинжалом и повязкой на голове. Вдвоем с Димитрисом они побили все шумовые рекорды своим гомерическим хохотом, а уровень непристойных шуток вырос в несколько раз.
А потом был вечерний Брюссель и слегка подвыпившие споры о геополитике и Путине, и русско-греческий дуэт, вопивший Катюшу по дороге из Делириума каждый на своем языке. И этот вечный снисходительный тон из серии Когда мои предки изобретали философию, твои еще качались на деревьях!, и лекции о Кирилле и Мефодии (спасибо, родной филфак, не знала, что мне когда-то понадобится информация о глаголице, чтобы уесть одну нахальную греческую задницу, возомнившую, что это их нация вывела нас из тьмы невежества к свету цивилизации!).
И много еще было всякого – мелкого и большого – когда греческие ноты вплетались в симфонию моей жизни, и, я уверена, не раз еще вплетутся, ведь в самом моем имени греческий код, о чем мы, кстати, тоже спорили: «My name means noble!» – «No! It means politeness!» – «Oh screw you, you have no idea about your own language!».