Е, Ш и Г или Выживший среди смертной любви выживает и дальше

В моем детстве существовал примерно один вид автобусов. Классический, а о других я был не в курсе, ЛИАЗ, выкрашенный далекими предками в один из цветов южноосетинского флага. Это я сейчас знаю, что тот был ЛИАЗ, а тогда — просто "пятёрка" или "шестёрка". Я выходил на улицу, добегал до последнего 8го подъезда и сворачивал налево. После — можно было снять шапку (матери уже не видно меня из окна) и, пересчитав бабок и котов под навесом, вновь уставиться на цветные пачки сигарет. Через какое-то время, непременно опаздывая, с противоположной стороны улицы подваливал одноклассник — хулиганистый прощелыга, который теперь носит белые рубашки размера иксэль и возит двоих детей на заднем сидении черного универсала. А тогда он вставал рядом и делал вид, что ему искренне стыдно за свое опоздание — чистой воды пиздёж. Знал, что я все равно дождусь. Во-первых, в то время я отличался повышенной социальной ответственностью, вызванной, естественно, страхом перед каким угодно авторитетом. Во-вторых, ехать одному зимой еще в предрассветное время, зажимаемым со всех сторон бабками, пахнущими котами, было откровенно западло. Наконец, мы могли сложить наши копейки в общаг и купить жевачку (так это и произносилось — с Е между ЖВ). Бумер стоил копеек 60, а дубовая и безвкусная пластинка в форме буквы Ш и того дешевле. Однажды после традиционного скидывания он просунул руку в окошко ларька и без всякой робости, но с напором сказал: "Дайте две жевачки с голыми бабами". Мне, стоящему рядом пухлому мальчику, воспитанному в полуинтеллигентской семье на принципах повышенной социальной ответственности, вдруг стало ужасно стыдно и перед голосом в ларьке, и перед бабками под навесом, и перед стоящими тут же мужиками, курящими синий дукат и красный святой георгий. Голос засмеялся, сказал что-то про возраст и мы остались дожидаться ЛИАЗа, разжевывая дубовые пластинки и довольствуясь вкладышами с машинками. Было немного жаль, потому что, говоря по правде, сильнее чувства социальной ответственности у меня было только желание иметь вкладыши с голыми бабами. Через пару лет у всех стали появляться фишки — круглые картонные пластинки с картинками. В один прекрасный день этот же друг выменял мне фишку с женщиной модельной внешности, чья нагота была скрыта под напечатанным поверх матовым слоем белесого пеньюара. Этот налет обманчивой скромности легко исчезал, стоило только облизать фишку. Теперь-то понятно, что это было оригинальное практическое пособие по передаче герпеса. Но мне тогда повезло.

Из-за угла выезжала пятёрка. Кряхтя, подымались с лавок бабки, готовые бойко переместить разгорающийся от недовольства работой общественного транспорта майдан внутрь виляющей на кочках колымаги. Напротив передних и задних дверей немедленно организовывались два лагеря. Каждый начинал понемногу покачиваться, образуя вокруг себя буфер мнимой безопасности и пространство для резкого броска внутрь. Мы пристраивались к одной из групп, прикидывая шансы для пускай единственной победы этим утром. С бабами-то нас прокатили. Вставать надо было к мужикам. Солдат как-никак ребенка не обидит. Кто не служил — тот не мужик, а они-то мужики. Ну а мы дети. А у бабок огромные сумки на тележках, содержимое которых остается загадкой до сир пор, потому что не исключало брусчатки. Это я спустя года купил нашивку с чегеварой и начал открывать для себя социализм через эстетическое переживание, а тогда мы мечтали о солидарности не с униженными слоями населения, а с продавцами ларьков.

Мы старались зайти в передние двери и усесться на места за водительской кабиной. Так можно было никому не уступать. За это мы расплачивались вдыханием сигаретного дыма, тянущегося из форточки водителя. Оттуда же заигрывал остервенелый шансон, плавно перетекающий в ворчание бабок и охи мужиков, запинающихся о брусчатку в сумках-тележках. Прямо перед нами висел цветной календарь. По центру печатали кого-то то ли из страстотерпцев, то ли из преподобномучеников. Его обрамляли сначала блоки месяцев, испещренные красными днями церковных праздников, и вторым слоем — рекламы местных бизнесов: от курсов в академии за ж/д переездом до оптовых продаж профильной арматуры по ценам производителя. Мы доезжали до школьной остановки, единственный раз смотрели в глаза тем, кому следовало бы уступить, и выпадали из дверей на улицу подобно папиросам из надорванной пачки "Прима" — то есть эффектно, но иногда на землю и в грязь.

Если ЛИАЗ заваливался на 45 градусов в бок по причине превышения критической массы матерящихся рабочих и безработных, а так же разочарованных школьников, то монреальский автобус с монотонным пиликаньем сам приседает в реверанс. Это не поясной поклон от пятёрочки, всегда рискующий быть последним. Пятьдесят-первый или сто-пятый (или бог знает еще какой) припадает на гидравлическое колено, опускаясь практически до самой земли, где молчаливые старушки уже выстроились в элегантную очередь. Бабули выглядят мило и, пожалуй, дружелюбно, но временами ходят парами, волоча тележки на колесиках — с потенциалом. Короче, автобус перед вами на колене, а вы в очереди, то есть не то что бы он приклонился перед вами лично. Да и вообще вы где-то в хвосте этой очереди, потому что конец рабочего дня, выход из метро, конечная остановка автобуса. И вот мы все стоим единой фалангой в очередь на книксен как Королева Великобритании: на лицах растерянность, в ногах слабость, кто-то даже в ярко-зелёном. А очередь может быть большой: человек на пятьдесят. Пятачок возле метро не великий и фаланга загибается и поворачивает свой хвост прямо к выходу из метро, чтобы выскакивающий из подземки скорее расстроился и занял свое место в конце. Шеренга между тем выстраивается свиньей и идет в наступление. Но это я так хочу думать, потому что когда холодно и вокруг растерянные лица — штурмуй автобус, который, если не перевернется в повороте, наверняка довезет до дома. И тут начинается самое непривычное. Прежде ожидавшие, не спеша (я бы даже сказал, с прохладцей) как Елизавета Виндзор, начинают шоркать в сторону передних дверей. А на улице мороз, и я кричу в сторону водителя ещё издалека: "Задние открой, аспид, почто народ морозить!" Ну это понятно, что я про себя кричу. Вот на той остановке пятёрочки у всех же есть неописуемое чутье как у человека-паука. Только там не чутье, а объединяющая против всякой власти и общественных благ ненависть. В момент, когда недокуренный бычок ещё не приземлился в грязно-снежную жижу, все уже чувствуют, что общий гнев вспыхнет по другую сторону витрины ларька и распространится без разбора на всех вокруг. Кроме разве что пары школьников, которые что-то усердно раскусывают и пережевывают. Но русская культура абордажа, какой бы остроэкспрессивной она не была, всегда имела своего контрагента в лице кондукторши. Это схватка без дураков, свободная от сиюминутных обстоятельств и корыстных интересов — по гамбургскому счету. До определенного возраста вас всё это не касается, и вам позволено сидеть на переднем сидении, проверяя свои знания о дате позапрошлогодней пасхи (календарь то неизбежно просрочен на пару лет, я думал вы и так знаете) и фантазируя о карьере академика за ж/д переездом. И только заполучив жевачку с голыми бабами, вам будет позволено подавать знак о начале штурма и грызни остальным, медленно роняя окурок синего дуката. А между делом очередь ко входу в автобус все так же медленно ползёт к своей цели. Я черепашьим шагом придвигаюсь к передовой, a каждый входящий в переднюю дверь вынужденно сталкивается с улыбкой и бонжуром водителя автобуса. Он сидит на водительском кресле, каждого приветствует и терпеливо ждет, пока практически-уже-пассажир отыщет свой проездной. Мы же десять минут на морозе стояли как царствующие особы в думах о судьбе империи, куда там карточка с поездками? А если не карточка, то три-писят: обязательно мелочью и без сдачи. Роняешь в монетоприёмник одну за другой, и вылезает билетик — с таким хоть домой, хоть в Икею. И вот стоишь ты уже у дверей следующим на вход. Перед тобой, понятное дело, принц Вендомский ищет синюю карточку, а твои пальцы уже посинели от того, что зажал этот кусок пластика еще когда стояли свиньей. Ещё когда кричал про себя про задние двери. Думаешь, вот сейчас устрою вендетту. Да в ларьках со мной на вы разговаривают! Но прикладываешь карту к валидатору — загорается зеленый, водитель тебе, улыбаясь — бонжур. Остается только растерянно улыбнуться в ответ и следовать протоколу, заняв свое место в глубине салона — там, где usb зарядки чуть выше кнопки остановки.

Но можно и вовсе не попасть внутрь. Помните старую байку, как человек с напором втискивается в передние двери заполненного автобуса, а из задней один несчастный выпадает. Может это и не байка, а сценка из "Осеннего марафона" или Гайдая. Тут такого не видали и не слыхали. Здесь я наблюдал давку только из наших бывших на послерождественской распродаже дезодорантов в аптеке. Это у меня в детстве был эротизм и зажатая на нижней ступеньке нога, а у них здесь торжество герменевтики и желание познать явление в его своеобразии. Мы стягивали шапку, только миновав восьмой подъезд, чтобы не расстроить родную мать. Затем втискивались между незнакомцами в пятёрку, обреченные выживать среди той смертной любви. В пятьдесят-первом или сто-пятом ты словно шахматная фигура на доске без лошади и королевы. Лошадь, как вы знаете, ходит буквой Г, переступая через своих и чужих — здесь так не принято. А Королева, она же кондуктор, фигура уникальная и не транспортируемая. Весь её глобализм простирается от рынка до конечной на Соборной площади. Ну разве что может пояснить за задержку транспорта и крен на поворотах, но это опять же в области эротизма. Здесь же люди запросто лишаются моментов близости и остаются стоять на остановке на дозволенном расстоянии друг от друга в ожидании следующего автобуса, поскольку водитель предыдущего исчерпал свой лимит на бонжуры и улыбки. Но ничего страшного. Скоро подъедет другой. И все продолжится с того места, где прервалось — с вежливости, доброжелательности и поиска карточки. Бесит. Но что поделать.

Возможно, стоило дать вам какие-то практические советы. Написать про то, какое приложение скачивать для постройки маршрутов и отслеживание автобусов (там такие водевильные changelog'и — смешнее рассуждений моей мамы про коронавирус) или про обучение французскому по названиям остановок (la prochaine fois) или про то, как уехать в тартарары на последнем ночном (вообще-то я рассказывал). Ну разве надо вам знать, сколько зарабатывает водитель автобуса (больше чем я, а я детей учу прекрасному!) или какая периодичность ночных рейсов (вполне себе)? Это лишнее. Когда придет время — вы всё поймете. Расписание на столбиках, время прибытия на табло, маршрут в приложении, кнопка остановки на поручне, все вежливые и готовые прийти на помощь, будто ни разу не проигрывали кондукторше в игре "Кто к кому подходит". Канадская скука, прогрессивно переходящая с бензина на электричество. Только и остается, что бояться проехать свою остановку и оттого успокаивать себя, разглядывая ботинки сидящих напротив. Но об этом в другой раз.

P.S. Почитали про Ерофеева? Насколько чрезвычайный был человек. Послушайте тогда "Сладкую Плазму" от Ксандра Бо — трансгалактический компаньон для поездок на маршрутках. Самая популярная станция здешних мест да и вообще всех мест.