October 13

Земля Санникова

Несколько дней наш корабль боролся с диким штормом. О стальные пластины боковин бились неистовые волны, ветер качал мачты, я с трудом справлялся с постоянным перепадами. А через два дня всё резко прекратилось, и на воде воцарился штиль. У меня началась морская болезнь, сезонная астма и обострилась неизвестная аллергия, я почти не разговаривал ни с кем из экипажа.

Нашей точкой назначения была Земля Франца-Иосифа. Обитающие там виды птиц уже долго были предметом изучения нашей кафедры, но мне только в этот год удалось попасть в команду, которая будет лично заниматься их мониторингом в этом арктическом краю. Единственное, что я не учëл — долгие путешествия, особенно на воде, легко сводили меня с ума, а в Северно-Ледовитом океане, оказывается, тоже бывают сильные штормы.

Так я и сидел целыми днями, уткнувшись в «Моби Дика», и думал, как же хорошо, что мы идем в плавание не под предводительством мстительного капитана Ахава, потому что я совершенно не умела плавать, особенно в ледяной воде.

В то утро, спустя два дня тихих страданий, мою тихую каюту пронзил настойчивый стук. Возможно, он не должен был быть таким сильным, но я знал, кому принадлежит властный кулак, отбивающий однозначный и простой ритм. Не дождавшись разрешения войти, посетитель просунул голову в проём двери и проговорил:

— Привет.

— Здравствуй. Заходишь?

После его головы в моём скромном обиталище оказались его торс, ноги, вместе с ними отсутствие чувства меры, но искреннее желание удостовериться, жив я ещё или нет.

— Ты что-то бледный совсем.

— Есть такое.

Моего гостя звали Игорь. Хоть он и не был в команде учёных, с ним мне легче всего удалось найти общий язык: просто потому что его искреннее желание помогать униженным и оскорблённым отлично сочеталось с моей базовой униженностью и оскорбленностью.

Он был одним из инженеров корабля, благодаря которым мы, видимо, всё ещё оставалось на плаву, но в их хитромудрой иерархии я разбирался не так хорошо, как в брачных играх птиц. А он с трудом представлял, что из себя представляет их мониторинг, так что нам было о чем друг другу рассказать.

— Нам не так долго осталось, — с полной серьёзностью проговорил Игорь, видимо, не понимая иронию своего выражения.

— О, ну это конечно обнадеживает.

— Вот умеешь ты за слова зацепиться, — Игорь закатил глаза. — Я тебе говорю, всё хорошо: через дня два уже будете за птицами своими бегать.

Я перелистнул страницу книги и шумно вздохнул. Игорь подошёл ближе и наклонился надо мной с требовательным выражением лица.

— Какой же ты кислый, а. Что у тебя случилось? Не говори, что просто плохо спишь: видок у тебя такой, будто ты человека за борт выкинул и боишься, что тебя вычислят.

Так у Игоря проявлялась невероятнно чуткая система сопереживания, которая умела отличать виды недомоганий. Я не любил делиться своими переживаниями, но уже в течение многих дней меня действительно одолевали не только физические мучения, но и душевные. И я всё никак не мог перестать о них думать. Я отложил книгу, Игорь сел напротив меня на кровать.

— Мой научный руководитель уверен, что мы сможем подтвердить обитание одного из видов птиц, который до этого не только никогда не обитал на острове, но и в целом считался вымершим, — проговорил я как на духу.

— Так это ж круто! — лицо Игоря посветлело. — Наверное. Круто, да?

— Это не просто круто, — я опустил взгляд. — Это будет самым успешным открытием за долгие годы изучения этих земель.

— Ну и что ты тогда такой хмурый?

— Потому что… Взгляни на меня.

Прошло всего несколько недель, а я уже выгляжу так, как будто меня надолго засунули в морозильник, и я, как оттаивающая курица, лежу на столешнице и молю о смерти. Это мы ещё даже на берег не сошли.

Сейчас морская болезнь и эта чертова аллергия, потом акклиматизация, холод, везде эти страшные скалы, снег, снег и снег. Я терпеть не могу снег. Какой из меня арктический исследователь, если у меня от мороза трескаются руки? И я знаю, что могу это стерпеть, но…

Но вдруг ничего не выгорит? Вдруг этих птичек… просто там нет? И что тогда? Я вернусь, весь обмерзший, ничего не добившийся, с ужасным здоровьем и ещё долго не смогу жить так, как раньше. И всё это зря.

Игорь слушал меня, не издавая ни звука. Я поднялся с кресла и подошёл к иллюминатору, чтобы, вглядеться в бесконечную морскую гладь.

— Мы как будто ищем землю Санникова. Представь, что ты снаряжаешь экспедицию, вкладываешь в это так много денег, что такой цифры математика 19 века даже не знает, весь твой экипаж погибает во время сложной вылазки, а ты возвращаешься и говоришь им всём: «Земли Санникова нет. Мы потеряли людей, время и деньги, и ничего не нашли». Они тебя возненавидят, но ещё больше ты будешь ненавидеть себя.

И я едва ли справляюсь с желанием пойти и выкинуться за борт, но вспоминаю, что шансов умереть на этом оторванном от цивилизации острове у меня будет больше, и не всё из них такие же медленные, как утопление в ледяной воде.

Я просто ничтожество, Игорь, — я снова повернулся к нему. — За это время никто из моих коллег не зашёл проверить меня. Если бы я сошел с ума или внезапно умер, как господин из Сан-Франциско, только ты бы и заметил.

— Если бы ты умер, мы бы всё очень скоро это почувствовали, изоляция здесь паршивая.

По выражению лица я понял, что у него это вырвалось как-то само собой, а я совсем впал в отчаяние.

— Ну отлично. Я ещё и развоняюсь на весь корабль.

Игорь ничего не сказал, просто молча встал и схватил меня за руку и мою куртку с крючка. Мы быстро задвигались по узким коридорам, меня охватил какой-то иррациональный страх, что он просто действительно выкинет меня за борт. А вот сейчас я этого забоялся, какая глупость.

Я вообще почти не выходил на палубу, а тут меня вытаскивали насильно и очень настойчиво. Я вылез наружу, я вдохнул спустя долгое время этот холодный морской воздух, я захотел съежиться до размера самой маленькой корабельной крысы, юркнуть обратно и остаться там вплоть до риска кораблекрушения, но из хватки Игоря вырваться было сложно. Он подвел меня к носу корабля, и меня пробила дрожь: какие-то ничтожные метры отделяли меня от загребущих скул океана.

— Видишь?

— Воду? Вижу, — прошептал я в страхе.

— Ты не воду видишь, ты видишь мою жизнь. Я в пять лет в первый раз прокатился на лайнере. Пиздюка, более тупого и шумного, чем я, было найти трудно, но в тот момент, когда я впервые увидел океан… я заткнулся. Просто в обалдении. Я ходил с такими круглыми глазами и ещё не понимал, как это возможно, что не совсем не видно берегов. А зачем он, этот океан? Скажи мне.

Я молчал.

— Да нет у океана никакого итога, никакого результата, никакого конца света. Сколько не идешь по нему, он никогда не заканчивается, хоть обогни Землю двести раз. А позавчера, во время шторма мне пришлось лезть на палубу, потому что один из ваших чудил решил поработать на свежем воздухе и оставил здесь какие-то свои прибамбасы. Меня только чудом отсюда не снесло. А я всё так же, как и в пять лет, смотрю и думаю, как же здесь красиво.

И я тоже боюсь, я иногда пиздец как боюсь, и иногда думаю, ну вот я однажды точно подохну, меня даже никто найти не попытается. Но я здесь точно не зря. И ты не зря. И вообще это, — он обвел рукой пространство, — всё не зря. И твой… Санников, или кто он там, пожал тогда плечами и сказал: «Ну ладно. Зато про меня теперь в Википедии напишут.» А так бы и сидели все и ныли: «Ой, а есть там Антарктида?», «Ой, а каков он там этот новый континент Индия?», «Ой, а че такое картошка?»

Я сполз вниз по перегородке и рассмеялся, Игорь сел рядом со мной. Небо, такой же океан, развернулось передо мной.

— Я надеюсь, что вы всё-таки найдете эту свою птичку. Живой или мёртвой.

Я, подавив предыдущий порыв смеха, захохотал снова и закрыл от стыда лицо руками: такое ощущение свободы и жизни поселилось в моём сердце. И я до сих пор особенно трепетно вспоминаю о том, как Игорь вселил мне свою несгибаемую веру.

Никого мы тогда не нашли. Все догадки насчёт вида оказались ложными, и никто до сих пор не доказал обратного. Всë прошло именно так ужасно, как я предполагал: путешествие сильно ударило по моему здоровью, два раза я оказывался на смертном одре, и, возвращаясь, клялся и божился, что больше никогда в жизни не будет моей ноги на исследовательском судне. Через год я отправился на Новую Землю.