Как советские кибернетики «изобретали» рынок и что из этого могло получиться
К советскому периоду в истории России можно относиться по-разному. Некоторые восторгаются им, другие проклинают. Так или иначе, попытка построения коммунизма провалилась, и это факт, с которым совершенно невозможно спорить.
Уход социализма сопровождался тихим забвением многих экономических идей и практик. Многолетняя дискуссия о плане и рынке завершилась сокрушительным поражением плана. В мире воцарился либеральный порядок, история которого отсчитывается от Адама Смита, а не Карла Маркса или Пьера Прудона. Все социалистические модели, теории, наработки оказались запятнаны тяжёлым кризисом, охватившим советское пространство под конец своего существования. Никто в здравом уме больше не задаётся вопросом о плане и рынке — ответ кажется очевидным. Но так ли он очевиден на самом деле?
Кибернетика и кибернетики
Слово «наука» едва применимо к советской экономической мысли, однако нельзя отрицать по праву носящие звание «научных» достижения советских экономистов-кибернетиков.
КИБЕРНЕТИКА (от др.-греч. κυβερνητική «искусство управления») — междисциплинарная наука, изучающая процессы управления, обработки информации и оптимизации в сложных системах с помощью математических методов.
Долгое время методы оптимизации задач народного хозяйства были прибежищем для образованной элиты, мыслящей за рамками коммунистической доктрины. Всё дело в том, что многие задачи, возникающие на производстве, вообще никак не связаны с идеологией. Одинаково при капитализме и социализме решается задача раскроя листа фанеры, задача на кратчайший путь, задача распределения сельхозкультур по площадям. В каждом из случаев польза от применения математических методов бесспорна, а расчёты объективно востребованы. Так же, как точность в машиностроении способствовала приходу промышленной революции, точность математических моделей и систем управления способствовала всё более рациональному использованию ресурсов.
Партия какое-то время считала, что кибернетика в целом носит чисто технический характер и потому не представляет политической угрозы. И это действительно так, но только если ограничить кибернетику локальными производственными задачами. Управление народным хозяйством как единым организмом вызывает гораздо больше споров. Научная организация экономики не терпит штурмовщины, кумовства, бюрократии и вечных политических разворотов. Рациональность и прагматизм, свойственные математическому взгляду на мир, находятся в состоянии глубинного неразрешимого конфликта с установками и догмами марксизма.
Партия — против
Существуют основания полагать, что избавившись от идеологически противоречивого фундамента советские экономисты рано или поздно пришли бы к новой форме устройства экономики, основанной на принципах свободного ценообразования и невмешательства. Произошёл бы постепенный отказ от директивного контроля цен и количеств товаров. Место натуральных показателей заняли бы стоимостные.
Ключевым показателем планирования стала бы прибыль. Чуть ниже мы обсудим её особую роль в рамках теории оптимального функционирования народного хозяйства, и в целом попытаемся развить эту теорию с поправкой на современность.
Именно к прибыли как центральной категории экономической науки сводятся все измышления учёных.
Косыгинская реформа
Попытки поднять вопрос о прибыли на всесоюзный уровень неустанно предпринимались в 60-х. Серия публикаций в газете «Правда» породила живую общественную дискуссию на этот счёт (Либерман, Трапезников, Немчинов, Леонтьев и др.). Учёные дали старт дискуссии и создали огромный резонанс. О рыночных экспериментах заговорили везде. Массы людей, столкнувшиеся лично с пороками плановой системы, выступали "за" рынок и прибыль.
Объединить опыт успешных экспериментов в единую всесоюзную программу была призвана реформа Либермана-Косыгина. В рамках неё предлагалось радикально сократить количество плановых показателей, дать предприятиям свободу в ценообразовании и учёте зарплат, а также оставлять большую часть прибыли на местах. Предлагалось постепенно перевести на самоокупаемость каждое предприятие.
На первых порах реформа демонстрировала хорошие результаты. Однако к началу 70-х стало понятно, что министры и партийное руководство не заинтересованы в структурных переменах. С приходом к власти Брежнева реформа затормозилась, а следом и вовсе была обращена вспять. Косыгин, имевший тогда огромный политический вес, вынужден был сдаться, так как не сыскал других сторонников реформ в высших эшелонах власти.
Политика в очередной раз победила экономику. О рыночных реформах забудут на долгие 20 лет, а затем о них вспомнят уже совершенно другие люди при совершенно иных обстоятельствах...
Насколько всё было плохо?
Факты говорят о том, что к началу 60-х необходимость в реформах объективно назрела. Попытка рыночных преобразований не была инородным звеном в цепи исторических событий.
К началу 1960-х рост советской экономики постепенно затухал. Если в 1950-е его темпы составляли 8–10% в год, то в 1960-х уже упали до 5–6%. Сказывалось исчерпание экстенсивных факторов роста (новые земли, рост численности рабочих). Вместе с тем, особо заметна стала стагнация производительности труда. В США производительность росла в 2 раза быстрее, что только увеличивало и без того немалый разрыв. Нарастала проблема дефицита потребительских товаров. Потребительская экономика традиционно отдавалась в жертву тяжёлой промышленности.
Нельзя не упомянуть чудовищную бюрократизацию. Предыдущие управленческие реформы привели только к разрастанию министерств, ведомств, главков и других административных структур. Приказы территориальных ведомств противоречили приказам отраслевых. Принятие решений вечно затягивалось, так как требовались многочисленные согласования и корректировки с Москвой. Предприятия не могли выйти на заявленную мощность, поскольку плановая неразбериха заставляла метаться от одного вида продукции к другому, перестраивая производство на ходу.
Время экспериментов
Было очевидно, что предприятиям нужно дать хотя бы минимальную степень свободы. Речь шла о свободах: заключения контрактов, выбора поставщиков, выбора способов производства и ценообразования. По меркам сегодняшнего дня все эти предложения звучат скучно и кажутся само собой разумеющимися. Если сравнивать реформу Косыгина с либерализацией 1990-х, то последняя была гораздо более резкой и запоминающейся: шоковая терапия, ваучерная приватизация, изъятие вкладов. По плану Косыгина не предусматривалась настолько резких изменений. Предлагаемые свободы были действительно минимальны. Но даже такой минимум оказался слишком радикален для своего времени.
Эксперименты по отмене государственного ценообразования приводили к фронтальному повышению цен на дефицитные блага. Рост цен, зарплат, прибылей и фондов поощрения непременно расценивался партией как жадность и саботаж. Излишки прибыли произвольно изымались в государственный бюджет, обессмысливая работу предприятий. Отмена нормативов трудоёмкости развязывала руки для массовых увольнений рабочих. Развитие прямых контрактов между предприятиями лишало административные органы смысла существования и приводило к срыву исполнения утверждённого государством плана по выпуску продукции.
Серьёзное повышение эффективности народного хозяйства не могло пройти без жертв. По иронии судьбы, жертвой пали сами рыночные реформы.
Примечателен один случай, в прессе названный «бунт сорока министров». Его описал приближённый к Косыгину журналист Ведомостей Игорь Карпенко.
Суть дела заключалась в том, что реформа резко увеличила цену срыва договорных обязательств. Предприятие, скажем, из-за недопоставки чепуховой, копеечной детали могло задержать выпуск дорогостоящей продукции, сорвать задание по ее реализации, а значит, потерять значительную сумму отчислений в поощрительные фонды. По новым условиям в таких случаях можно было через Госарбитраж взыскать с недобросовестного партнера не только штраф за недопоставленную продукцию, но и потребовать возмещения всех потерь и убытков, которые понесло предприятие. Госарбитраж получил право решать такие споры, даже если они возникли у коллектива с собственным министерством. Однако охотников обращаться в Госарбитраж с подобными жалобами находилось очень мало — получалось себе дороже. Ведь с поставщиком, не говоря уж о собственном министерстве, работать предстояло многие годы, и портить с ним отношения было просто опасно. Чтобы поднять дисциплину взаимных поставок, Косыгин пошел на такую меру: было принято постановление, по которому выполнение плана засчитывалось лишь после удовлетворения всех заказов потребителей. Против этого и восстали дружно Госплан и наиболее сильные министерства и авторитетные министры, утверждавшие, что в таком случае все их предприятия останутся не только без премий, но и без зарплаты. В итоге победа осталась за министрами. И хотя распоряжение Косыгина официально отменено не было, оно практически никогда так и не вступило в действие.
В какой-то момент вся цепочка событий могла свернуть в другую сторону. Идеология могла уступить чистой экономической теории, обеспечив долгожданный рывок в светлое будущее. Хаотичные метания политиков могли смениться чёткой научной логикой — внутренне непротиворечивой и математически выверенной. Народное хозяйство перестало бы быть разменной монетой в политических играх и стало бы отражением объективных экономических законов, которые ждали своего открытия, подобно законам физики или химии.
Сходства и различия
Советская экономическая мысль, будучи обособленной, приходила к тем же выводам и открытиям, к которым капиталистический мир пришёл ещё в прошлом веке. Об удивительном сходстве кибернетиков с неоклассиками и невероятной жажде их «поженить» писали экономисты со всего мира.
Например, методы линейного программирования, за которые Леонид Канторович удостоился нобелевки и ленинки, давали то же представление об экономике, что модель общего экономического равновесия Вальраса. Только если в последнем случае модель является описательной (описывает рыночное ценообразование), то для советских учёных она была нормативной и указывала какие цены государство должно установить.
Другим примером сходства можно считать поиски неоклассиков, стремившихся придать общественной полезности количественную форму. Ещё Маршалл предложил измерять выгоду потребителей через так называемый «потребительский излишек» — разницу между тем, сколько человек готов заплатить за благо, и тем, сколько он платит фактически. Эта величина рассматривалась как показатель чистого выигрыша общества от обмена, а её максимизация — как цель экономической политики.
Интересное совпадение наблюдалось и в теориях экономического роста. Модель Фельдмана о структуре капитала и накопления в социалистической экономике во многом предвосхищала модели Солоу и других — различались лишь акценты: у западных экономистов — на рынке и капитале, у советских — на централизованном планировании и норме накопления. В каждом подходе признавалось: чтобы потребление выросло в будущем, нужно пожертвовать им в настоящем.
Разные пути развития сходятся к одним и тем же моделям, однако в конечном счёте очень многое зависит от интерпретации.
Предполагая, что развитие экономической мысли побороло бы сопротивление идеологов и партократов, легко представить как события могли бы развернуться в дальнейшем. Учёные бы быстро разобрались с назревшими проблемами, а к началу 90-х уже бы вовсю кипела работа над финансовой математикой, оценкой капиталовложений, советской банковской системой и денежно-кредитной политикой. Передовое достижение западной экономической системы — теория финансов — было бы открыто заново, под другим углом. Вероятно, накопленные различия в интерпретации привели бы к гигантской пропасти в правилах работы систем Запада и Востока. При чём, нельзя быть уверенным заранее, чья система оказалась бы лучше.
Этика, индивидуализм и коллективизм
Чтобы строить предположения, к чему в итоге могла прийти советская экономическая модель, необходимо вначале затронуть такие трудноуловимые вещи, как убеждения, мораль, этика. Это очень скользкая тема, но обойти её стороной нельзя.
Этика сама по себе в корне ненаучна. Её невозможно подтвердить или опровергнуть. Её очень сложно выявить, исследовать, исторически проследить. Она изменчива и многолика. Одни этические воззрения сменяются другими столь незаметно, что выявить эту смену можно лишь на большой временной дистанции. При том, некоторые воззрения сохраняются в народе вечно, составляя самую его основу и определяя исторические пути развития. Этика поддаётся целенаправленному воспитанию. В корне любой этики лежит добродетель, что в христианских традициях выражается десятью заповедями. Однако заповеди составляют лишь каркас по отношению к гигантской конструкции, возрастающей вокруг во всех направлениях. С техническим прогрессом открываются новые способы человеческого взаимодействия, каждый из которых дополняется этическим содержанием в процессе приспособления и адаптации. Благодаря прогрессу общественная жизнь стала столь пресыщена числом выработанных этических правил, что у людей не осталось возможности проследить происхождение всех связей и задуматься о вере как подлинном источнике любой этики. В отсутствие веры как отправной точки, этические правила оказываются обусловлены друг другом, и даже одна порочная социальная практика способна заразить все остальные.
Хоть современный мир полон разнообразных порочных практик, говорить о превосходстве одной этики над другой в целом было бы ошибкой.
Если западная этика опирается на принципы либерализма — частная собственность, частные интересы, двусторонние контракты, невмешательство государства в жизнь людей, — то «восточная», если её так можно назвать, — на доминацию общественных интересов, принуждение к альтруизму, всеобщий государственный надзор. Западная экономическая мысль с подачи Адама Смита впитала в качестве одной из фундаментальных истин, что индивидуальные свободы ведут к экономическому процветанию общества. Восточная же утверждает, что ради процветания общества необходимо пожертвовать индивидуальными свободами.
Каждая точка зрения имеет право на жизнь и может быть доказана опытом.
Противостояние индивидуализма и коллективизма выливается в спор о том, в какой мере государство должно вмешиваться в дела граждан в интересах обеспечения общественного блага.
Например, принято считать, что для защиты граждан от иностранных вторжений необходима профессиональная государственная армия. Опыт двух мировых войн доказал обоснованность данного тезиса. В то же время известно, что налоги вредны для экономики, а значит бесконечно раздувать военный бюджет — плохая затея. Всё дело в том, чтобы найти ту грань государственного вмешательства, которая была бы оптимальна, давала наибольшие выгоды при наименьших затратах.
Можно даже предположить, что государства исторически образовывались ради преследования общественной выгоды, достичь которую было бы невозможно по одиночке. И когда действия государств приводили к ярко выраженному обратному эффекту (убытку), государства распадались чтобы образоваться вновь, на других принципах.
Так как же найти эту грань между частными и общественными интересами? В чём она состоит? Какова здесь роль государства? И не спрятан ли здесь какой-то универсальный закон, следование которому позволило бы дать все ответы, соединив воедино этику, политику и экономику?
Задача оптимизации
Нахождение оптимального состояния требует формальной постановки задачи оптимизации. Начать следует с вопроса цели. Что же такое общественное благо? Какому критерию оно соответствует? В чём оно измеряется?
Благо в экономике — это товар. Соответственно, задача оптимизации экономики — это задача товарной оптимизации.
Рассмотрим в качестве простейшего случай с одним товаром. Как понять, какое количество этого товара оптимально произвести?
Оптимальное состояние — это состояние наибольшей эффективности, а эффективность в любой задаче оптимизации находится путём сравнения выгод и затрат. Таким образом, конечная цель задачи товарной оптимизации — найти такие объём и цену производства/потребления товара, при которых общество получает наибольшее потребительское удовлетворение при наименьших затратах на производство.
Попытаемся найти показатель абсолютной эффективности в задаче. Для этого надо вычесть из критерия пользы критерий затрат. Польза в данном случае есть совокупная ценность произведённого товара. Она же — выручка. Вычитая совокупные затраты из совокупной ценности, получаем искомый критерий эффективности товарного хозяйства — прибыль.
Решение задачи товарной оптимизации требует нахождения такой точки на графике цен и объёмов, в которой прибыль максимальна на всём пространстве значений. И если прибыль является критерием оптимума, то можно решать задачу от обратного. Можно заявить, что какие бы не были установившиеся цены и объёмы товара, они оптимальны до тех пор, пока в задаче максимизируется прибыль. Иными словами, если мы знаем заранее, что производитель стремится к прибыли, то совершенно не важно сколько он производит и по какой цене продаёт. Вмешиваться в свободное ценообразование означает отклонять прибыль от максимального значения — снижать эффективность товарного хозяйства.
Критерий прибыли, повторюсь, есть критерий эффективности товарного хозяйства. И так как наша постановка задачи исходит из общественной выгоды, а не частной, то прибыль можно назвать критерием народнохозяйственной эффективности. Лишь по счастливой случайности прибыль совмещает свою «народнохозяйственную» функцию с функцией обогащения предпринимателя.
Интерес народного хозяйства состоит в максимизации совокупной (валовой) прибыли общества. Её, в свою очередь, можно разбить на частные прибыли, как мы и сделали в задаче одного товара. Однако с точки зрения общества частные прибыли не имеют большого значения. Не столь важно какая структура прибылей в обществе, важно какой совокупный результат. Правила функционирования экономики должны отталкиваться от цели максимизации валовой прибыли и лишь потом спускаться по дереву целей к частным задачам.
До сих пор наша задача оптимизации ограничивалась одним товаром и одним моментом времени (вернее сказать, отрезком времени). Но, во-первых, экономика не исчерпывается одним товаром, а во-вторых, жизненный цикл предприятия не исчерпывается одним днём. Фактор времени требует раздельного рассмотрения прошлой и будущей прибыли, а множественность рынков требует задействования макроэкономического подхода. Всё это принципиально важно.
Переход от прибыли одного периода к прибылям множества периодов делает нашу задачу оптимизации динамической. Решая задачу динамической оптимизации, на выходе получаем кривую (траекторию) оптимального развития экономики во времени. Любое отклонение от такой кривой было бы неэффективно и потому желательно избегать циклических подъёмов и спадов. Кривая зависит от ожиданий будущего, предпочтений настоящего и результатов прошлого. Для умозрительной простоты представим траекторию экономики как ряд валовой прибыли за каждый месяц в прошлом и будущем. Получается простейший по своей сути график, за которым прячется огромный математический аппарат (в который мы намеренно не будем вдаваться).
Теперь попытаемся упростить задачу. Примем следующие утверждения.
Поток прошлых накопленных прибылей формирует «сбережения». Поток будущих накопленных прибылей формирует «инвестиции». «Сбережения» трансформируются в «инвестиции» посредством долга.
1. Поток прошлых накопленных прибылей формирует «сбережения»
Прибыль становится сбережениями в процессе накопления. Здесь, пожалуй, всё понятно. Разве что, чисто ради соблюдения формальности можно добавить, что прибыль способны создавать не только предприятия, но и любые экономические субъекты вообще (в т. ч. самозанятые, продавая свой труд).
2. Поток будущих накопленных прибылей формирует «инвестиции»
Инвестицию можно представить как простейшую облигацию с регулярной выплатой. В основе выплат лежит будущий поток прибыли. Стоимость облигации равна дисконтированной («накопленной») сумме будущего потока прибыли.
3. Сбережения трансформируются в инвестиции посредством долга.
Сбережения для одного субъекта есть инвестиции для другого. Оба понятия отражают сущность долга. Это две стороны одной монеты. ||
Заметьте, что развёртывание задачи народнохозяйственной оптимизации повторяет те же этапы, через которые прошла западная экономическая теория. От классического анализа к микроэкономике и далее к макроэкономике. Всё о чём мы до сих пор говорили — давно известно. Различия — в интерпретации.
Сбережения выступают ограничением для инвестиций. А инвестиции выступают целью, так как отражают совокупную будущую прибыль, которую мы и хотим максимизировать. Прошлая прибыль нужна чтобы получить будущую.
Теперь задача принимает следующий вид: найти условия достижения максимального эффекта от инвестиций при ограниченном объёме сбережений. Сложности добавляет тот факт, что сбережения и инвестиции зависят от процентной ставки. Высокая ставка выгодна стороне-сберегателю, а низкая — стороне-инвестору. Где-то посередине находится равновесие.
Оптимизация товарных рынков оказывается подчинённой более широкой задаче оптимизации рынка капитала (сбережений и инвестиций). Посредством рынка капитала можно воздействовать на решения экономических субъектов, приводя товарные рынки к оптимуму в каждый текущий момент времени. Тем самым, планирование товарных рынков оказывается попросту ненужным. Всё что нужно для оптимального функционирования народного хозяйства — найти условие оптимума для рынка капитала и добиться поддержания этого условия.
Для рынка капитала критерий оптимальности принимает вид чистого процентного дохода. Его максимизация, в конечном счёте, и есть условие народнохозяйственного оптимума.
Примечание: Так же, как максимизация прибыли уже "вшита" в качестве главной цели любой фирмы, максимизация чистого процентного дохода уже является важнейшей целью любого коммерческого банка. Нет здесь никакой тайны или открытия. Однако в отличие от предприятий и связанных с ними товарных рынков, устройство коммерческих банков и рынка капитала обладает рядом особенностей. В числе таковых можно выделить, что рынок капитала с лёгкостью поддаётся централизации, монополизации и автоматизации (чего нельзя сказать о товарных рынках). Да, все попытки построить плановую товарную экономику провалились, но можно ли распространить эту логику на рынки капитала и заведомо утверждать, что централизованная финансовая система, ориентированная на максимизацию монопольной прибыли единого банка, так же обречена на провал? История не знает примеров подобного устройства финансовой системы, так как финансовая теория — сравнительно молодая дисциплина. Монопольное положение банка может способствовать росту чистого процентного дохода, извлекаемого из рынка капитала. И так как чистый процентный доход — ключевой критерий народнохозяйственной оптимизации (конечное звено), вполне разумно настаивать на том, чтобы всё устройство экономики было подчинено этому критерию и этому "народному" банку.
Теперь представим, что сбережения постоянны. Как именно их использовать чтобы получить наилучший эффект? Необходимо отобрать самые выгодные варианты кредитования: те, которые несут обществу наибольшую прибыльность, рентабельность.
В финансовой теории рентабельность инвестиций отражает показатель внутренней нормы доходности (ВНД). Это крайне удобная метрика. ВНД показывает какую максимальную процентную ставку по займу способно выплатить предприятие, учитывая будущий поток выплат. Поток выплат можно представить как поток возросшей прибыли после инвестирования.
Каждый проект можно оценить через внутреннюю норму доходности и тем самым сравнить выгодность того или иного пути развития. Например, электростанция может занять средства чтобы а) отремонтировать старый генератор или б) купить и установить новый. Какой проект выбрать? Тот, у которого выше доходность.
Сбережения ограничены, а значит не каждое предприятие сможет получить заём. Реализовывать стоит только те проекты, которые являются наиболее выгодными среди всех имеющихся альтернатив. Какие-то проекты неизбежно будут отвергнуты.
Представим спрос на капитал в виде таблицы различных проектов во всей экономике. Каждый проект характеризуется объёмом вложений и внутренней нормой доходности. Таблица отсортирована по убыванию ВНД. Сверху — самые выгодные варианты.
Сбережения ограничивают количество одобренных проектов. Двигаясь по таблице от самых выгодных проектов вниз, найдём границу, в которой совокупная величина вложений приблизительно равна имеющимся сбережениям. Все проекты к верху границы следует реализовать, а к низу — следует отклонить.
Таблица наглядно демонстрирует спрос на капитал (инвестиции). По табличным данным легко построить кривую спроса.
Что же с предложением капитала? Кривая сбережений так же может быть описана через таблицу заявок. Основываясь на личных предпочтениях сбережения, экономические субъекты могут выразить сколько они готовы «сберечь» при какой ставке. Чем выше ставка — тем выше стимул сберегать и тем больше будет сбережений в совокупности. Дополним график кривой сбережения.
Перед нами рынок капитала в явном виде. Формы кривых на практике вряд ли будут гладкими и идеальными. Для решения задачи оптимизации народного хозяйства необходимо построение эмпирических кривых. Зная спрос и предложение, можно найти искомую точку на графике (точку Курно). Точка определяет оптимальную ставку и оптимальный объём капитала в экономике.
Подобно описанной ранее ситуации с товарными рынками, вмешательство на рынок капитала снижает его эффективность. Цена и объём капитала должны определяться рыночным путём. Центральный банк не должен принимать решение о процентной ставке — вместо него это должен делать простейший рыночный механизм. Однако это не значит, что ЦБ должен моментально «испариться»: речь скорее о замене «ручного» метода работы «автоматическим».
Пределы невмешательства
Мы описали образ идеальной экономической системы. Но насколько с ним соотносится реальность? Быть может, пока мы находились «в облаках» реальность сама по себе пришла к состоянию идеала?
Трансформация сбережений в инвестиции работает далеко не так гладко, как можно было бы представить, опираясь на макроэкономические модели.
Реальное положение в сфере финансового посредничества характеризуется одновременно хаотичностью и избыточной зарегулированностью. Устройство финансовой системы полно неэффективностей самого разного рода. Надежды о том, что либеральное невмешательство спонтанно породит наиболее эффективный порядок, опровергаются опытом. С каждым годом по всему миру рынки становятся всё менее эффективны, а вмешательство властей всё более серьёзным. Рыночные оценки активов всё более отклоняются от фундаментально обоснованных, уступая место фактору ликвидности как доминирующему при ценообразовании.
Когда мы говорили, что рыночные вмешательства неэффективны, мы подразумевали вмешательства с точки зрения процентной ставки и объёма капитала. Никто не должен быть в праве устанавливать общеэкономические параметры на своё усмотрение. Однако мы ничего не говорили о том, что невмешательство должно выходить за рамки этих параметров и распространяться на всё устройство экономики в каждом его проявлении.
Рыночное невмешательство не означает полной анархии. Напротив, чтобы рынок существовал и работал как предписывает теория, необходимы определённые усилия по его организации и упорядочиванию. Необходима защита прав собственности, прав акционеров. Необходимы определённые стандарты отчётности. В конце концов, необходимо какое-то заранее известное расписание работы бирж, брокеров, банков. Необходимо задать общие правила игры.
Вопрос о правилах работы системы носит сугубо инструментальный характер. То или иное правило не хорошо и не плохо. И не столь важно кто задаёт стандарты: государство или частная организация. Многое упирается в вопрос: чего хочет архитектор, какого результата добиться? Отсутствие чёткого образа идеала делает любое правило бессмысленным. Порядок, служащий самому себе, ничем не лучше хаоса.
Теория об оптимальном функционировании экономики носит нормативный характер и предписывает определённые правила, исполнение которых совершенно обязательно для того, чтобы вся система заработала. Эти правила сильно отличаются от существующих сейчас или существовавших когда-либо. Отличия затрагивают множество самых разных аспектов. Речь идёт о принципиально новой регуляторной среде. Постановка ребром вопроса об эффективности вынуждает радикально пересмотреть все существующие регуляции. В особенности это касается банков.
Как это связано с СССР?
Несмотря на неприятие капиталистического строя, советские экономисты не гнушались заимствовать из него готовые рецепты. К примерам можно отнести научную организацию труда, отделы технического контроля, элементы корпоративного управления. Даже слово «кибернетика» было популяризовано американским экономистом Норбертом Винером и лишь впоследствии адаптировано как название самостоятельной дисциплины в СССР.
Вопросы строения западной банковской системы также вызывали неподдельный интерес в среде советских экономистов. Осознание необходимости банковской системы как таковой пришло достаточно быстро — после окончания гражданской войны — когда встал вопрос об организации экономики. Короткий период НЭПа позволил возникнуть частным банкам. Затем последовала индустриализация, которую необходимо было как-то финансировать. Для этого появились специализированные банки по западному образцу: Промбанк, Сельхозбанк, Цекомбанк, а также сберкассы. Для финансирования концессий создана сеть иностранных банков. В 1922 году начата денежная реформа, введены обеспеченные золотом червонцы, подобно обеспеченному золотом доллару США. Реформа имела успех, цены удалось стабилизировать.
Буквально каждый шаг по организации советской экономики был попыткой адаптировать зарекомендовавшие себя капиталистические практики в крайне враждебной для этого среде. Любые экономические реформы наталкивались на ожесточённое сопротивление идеологов марксизма. Поначалу чтобы опровергнуть такие глупости, как «ликвидация денег» или «каждому по потребностям», достаточно было немного здравого смысла и одного приказа вождя. Но с усложнением экономической структуры и адаптацией марксистских теорий, преодолеть сопротивление идеологов становилось всё труднее.
Точка бифуркации
Вторая мировая война на время заморозила полемику. Однако вскоре споры разгорелись вновь, с ещё большей силой.
Несмотря на послевоенную напряжённость, социалистическая Россия всё ещё тяготела к капиталистической Америке. Только в отличие от довоенных времён, когда СССР был в роли догоняющего и мог лишь черпать опыт в одностороннем порядке, теперь две страны имели своеобразный паритет. Невольно Америка сама стала засматриваться на страну советов, выискивать её секреты.
Капиталистические общества симпатизировали социальной справедливости Союза, в то время как советские граждане мечтали увидеть ломящиеся от изобилия полки заграничных магазинов. Каждая сторона имела свою правду. Вернее, частицу правды. И жаждала заполучить вторую.
Сохранявшаяся полвека тенденция к единению социализма и капитализма была надломлена в тот момент, когда СССР «забуксовал» с экономическими реформами. Параллельно с этим американская политическая система грязла в скандалах, убийствах и коррупции, ввергая публику в политический нигилизм. Точкой бифуркации условно можно назвать 1965-й — год старта косыгинской реформы.
Эффективность и справедливость
Целью косыгинской реформы был поэтапный переход к рыночным методам хозяйствования. По задумке, это способствовало бы повышению эффективности экономики и существенному росту благосостояния. Однако продавить настолько дерзкие изменения оказалось невозможно, так как реформа прямо противоречила заветам Ленина.
Все попытки Косыгина и кибернетиков отмыть репутацию рынка и прибыли оказались тщетны. Все негативные прогнозы и предупреждения об отставании — проигнорированы.
С этого момента навсегда разошлись представления о частном и общем благе. Противоречие между экономической справедливостью и эффективностью приобрело предметный статус и окончательно разделило советскую интеллигенцию на сторонников и противников власти. Одна часть населения стала отчётливо воспринимать личную выгоду как порок и предательство, а другая — разочаровалась в коммунизме и перестала верить в справедливость.
Именно эпоха 60-х сформировала противоречивую ментальность советского и пост-советского человека. Отголоски той эпохи слышны до сих пор. Внутренний этический конфликт перешёл в хроническую стадию и оброс внешними, менее значимыми конфликтами. Весь спектр современных социально-экономических проблем можно так или иначе объяснить через эту призму.
А что бы предпочли вы: справедливость или богатство? Конечно же, это ложная дихотомия (антиномия). Вы не обязаны делать выбор или искать компромисс — и то и другое было бы ошибкой. Вопрос должен звучать так: как именно построить экономику, чтобы в ней было место двум этим свойствам одновременно? Ответ, конечно, выходит за рамки способностей отдельного «усреднённого» человека, и потому люди обречены день ото дня пребывать в состоянии мук выбора, надеясь на подсознательном уровне, что давний спор разрешится сам собой, и им не придётся более идти на сделки с совестью ради собственного преуспевания.
Свет в конце тоннеля
Глубинное этическое противоречие (справедливости и эффективности), об которое «споткнулся» Советский Союз (и которое сохраняется до сих пор), имеет выход и продолжение.
Как было показано выше в статье, анализ прибыли как фундаментальной экономической категории позволяет принять прибыль в качестве критерия народнохозяйственной эффективности. В прибыли частные и общественные интересы оказываются едины, справедливость и эффективность — комплементарны. Но на этом не всё. Прибыль органично разделяется на сбережения и инвестиции когда мы принимаем во внимание фактор времени. Тем самым, финансовое посредничество и банковская система логически вытекают из вопроса о прибыли. Финансовая система — ключ к решению всех социальных проблем.
Если бы косыгинские реформы удались, за ними бы обязательно последовали банковские. Произошло бы фундаментальное переосмысление категории «капитал» — основы всех трудов Маркса. Марксизм был бы оставлен в почётном музейном углу, как нечто безнадёжно устаревшее, но при этом адекватное для своего «тёмного» времени.
Учёные и политики, осознав единство интересов, вместе работали бы над созданием банковской системы, организующей капитал таким способом, чтобы он служил интересам народа в теории и на практике.
Литературно-исторические подтверждения
Конечно, история не терпит «если». Альтернативные варианты истории всегда будут иметь лишь статус догадок или фантазий. Если бы что-то действительно могло пойти по-другому, оно бы так и пошло. Всё что мы можем на данном этапе — уловить некоторые параллели и скрытые связи, подтверждающие наши гипотезы о том, что эпоха 60-х была и остаётся ключевой во многих отношениях.
Начнём с того, что перечислим фамилии учёных-экономистов СССР, идеи которых составили основу «математического крыла» 60-х. Это Канторович, Новожилов, Федоренко и Немчинов. Важно понимать, что хоть все эти люди и находились в тесном рабочем контакте, их идеи представляют собой скорее лоскутное одеяло из отдельных моделей и наработок, нежели целостную объективную непротиворечивую теорию. Записать их в группу «кибернетиков» можно лишь условно.
Каждый из списка не раз обвинялся в идейной «нечистоте», подвергался цензуре и репрессиям разной степени серьёзности. Однако высокая репутация, заслуженная во времена Великой Отечественной посредством успешного налаживания производств, не давала возможности избавиться от них с концами. Сами учёные полностью отдавали отчёт о своём шатком положении и старались следовать политической конъюнктуре там, где это было возможно. Но с развитием как математики, так и политэкономии марксизма, полюса всё более очерчивались и становились непримиримы.
В настоящее время наиболее сложной нам представляется проблема демаркации между политической экономией, с одной стороны, и всеми остальными экономическими дисциплинами — с другой. [4]
Кибернетикам не оставалось ничего иного, кроме как изобретать собственный «новояз» и излишне усложнять модели, чтобы запутать своих оппонентов. Потому любая книга или очерк того времени крайне тяжело воспринимаются сейчас. У постороннего человека вполне закономерно может создасться впечатление об экономических дискуссиях тех лет как излишне заумных и в то же время напрочь лишённых смысла. Смысл в них есть, но чтобы докопаться до него, нужно уметь читать между строк.
Возьмём академика Канторовича как пример.
Опасаясь обвинений в «буржуазной методологии», Канторович вместо терминов «множители Лагранжа» и «цены» вводил новые понятия: «индексы», «разрешающие множители», «объективно обусловленные оценки». Вместо процентной ренты — «норматив эффективности». Ни один из терминов впоследствии не привился. [3]
В 1949 году Канторович опубликовал работу «Экономический расчёт наилучшего использования ресурсов», в которой предложил использовать математические методы для оптимизации экономических процессов. Его идеи были осуждены как «буржуазные» и «антимарксистские». Власти считали, что его методы противоречат принципам социалистической системы.
В течение нескольких лет Канторович находился под пристальным вниманием властей. Его работы не публиковались, а коллеги опасались сотрудничать с ним, чтобы не навлечь на себя гнев партийного руководства.
После смерти Сталина в 1953 году и начала хрущёвской «оттепели» давление на учёных ослабло. Однако в 1960-м произошёл донос, в котором учёного обвиняли в сумасшествии, мании величия, пропаганде лженаучных идей «итальянского фашиста Парето, любимца Муссолини». Канторовича поместили в психбольницу. Выписался он оттуда только благодаря своему брату — известному психиатру.
Канторович смог вернуться к активной научной деятельности. С 1965-го его работы получили широкое признание как в СССР, так и за рубежом. В 1975-м он стал лауреатом Нобелевской премии по экономике за вклад в теорию оптимального распределения ресурсов. Умер в 1986-м.
Судьба Канторовича служит доказательством того, что настоящая экономическая наука попросту не может существовать в рамках марксизма. Репрессии и гонения на кибернетиков были стойкой особенностью советского строя. Учёные вынуждены были тратить больше времени на борьбу с системой, нежели на разработку экономической политики. И так как борьба была растянута на десятилетия, кибернетики так и не смогли перейти к проблемам высших уровней, оставшись навсегда заложниками дискуссии 60-х.
Система оптимального функционирования экономики (СОФЭ)
Ранее в статье мы ввели термин «оптимальное функционирование народного хозяйства» и попытались расписать его как цельную самостоятельную теорию. Делали мы это без оглядки на Советский Союз и кибернетиков, хотя какая-то связь здесь явно напрашивалась. Действительно, советские экономисты долгое время работали над чем-то подобным. Разработку называли «Система оптимального функционирования экономики». Коротко — СОФЭ.
Система оптимального функционирования экономики — это отраслевая автоматизированная система управления, представляющая собой совокупность административных и экономико-математических методов, средств вычислительной техники, связи и системных (интеллектуальных) процессов. Она должна была позволить органам управления министерств и ведомств осуществлять оптимальное управление отраслями в условиях планирования и экономического стимулирования.
СОФЭ разрабатывалась советскими экономистами-математиками в конце 1950-х — начале 1960-х годов в качестве возможного варианта будущего социально-экономического механизма страны. Разработки продолжались вплоть до конца 80-х. Система пыталась подчинить не только экономические процессы, но и культурно-социальные. Гигантский размах и комплексность привели к тому, что система не смогла решить ни одной проблемы и не имела почти никакого влияния на экономическую реальность. В учебниках экономической истории вы не встретите ни одного упоминания СОФЭ. Все дискуссии вели в никуда, так как учёным приходилось тактически избегать неудобных вопросов, решение которых лежало на поверхности и буквально кричало о себе.
Примечание: Может показаться, что раз СОФЭ не решила ни одной проблемы и не имела реального влияния на экономику, то и заострять на ней внимание не имеет никакого смысла. Это очередная «химера», порождённая советским строем. Если рассуждать так, то и вообще вся экономическая дискуссия 60-х не имеет смысла, ведь она не достигла цели процветания народного хозяйства. В данном случае важно не то, чего добились кибернетики. Важен их общий настрой, целеполагание, вскрытие этического противоречия и отчаянная попытка его разрешить. Так как спустя 60 лет противоречие между экономической эффективностью и справедливостью всё ещё сохраняется, вполне уместно было бы попытаться обратиться к его первопричинам и заново погрузиться в те дискуссии, чтобы дать, наконец, правильный ответ.
СОФЭ, по сути, представляет из себя странную смесь из экономики, идеологии и чистой бюрократической возни.
Ни в ходе самой дискуссии, ни в последующие годы не удавалось достаточно четко очертить как предмет СОФЭ, так и место этой дисциплины в системе экономических наук. [4]
Термин «СОФЭ» неоднозначен. Под ним понимают:
1) определенную организацию хозяйствования (планирования, управления, ценообразования и т.д.), позволяющую обеспечивать наиболее эффективное использование производственных ресурсов;
2) определенную научную дисциплину — общую теорию оптимального хозяйствования. [4]
СОФЭ изучает объективные общие закономерности рациональной организации производственных процессов, эффективного распределения и использования хозяйственных ресурсов, позволяющих обеспечить максимально возможные конечные результаты общественного производства. Выявление и реализация этих возможностей не могут быть сведены только к расчетам оптимальных производственных планов; они необходимо включают вовлечение в процесс оптимизации активных действий, хозяйственной инициативы всех участников социалистического производства. Поэтому в предмет СОФЭ естественным образом входит изучение рационального построения системы хозяйственных отношений, формирования хозяйственных интересов и мотиваций, проблемы экономического стимулирования. Таким образом, СОФЭ представляет собой общую теорию организации механизма управления социалистическим хозяйством, призванного обеспечить максимальную эффективность, общественного производства. [4]
Очевидно, что любые формы и методы хозяйственного управления или экономической политики допустимы лишь постольку, поскольку они не противоречат социалистическим производственным отношениям, а способствуют их укреплению и совершенствованию. [4]
Некоторыми из задач, которые ставились в рамках СОФЭ, были:
- согласование интересов хозяйственных звеньев с целями развития всей экономики;
- использование экономических инструментов (цен, прибыли, финансов, кредита и др.) в разработке и реализации народнохозяйственных планов;
Согласования не удавалось достигнуть, так как частная инициатива подавлялась плановым заданием. Критерии выполнения плана всегда противоречили критерию материальной выгоды предприятия. Находясь в жёстких регламентированных условиях, предприятия вынуждены были производить ненужную, некачественную, дешёвую продукцию и делать это крайне неэффективно. Львиная доля прибыли предприятий изымалась в общий фонд и перенаправлялась убыточным предприятиям, поскольку закрытие последних было социально неприемлемо («несправедливо»).
Использование экономических, а не административно-командных, инструментов всё так же расходилось с плановым заданием. Никакие стимулы не работали до тех пор, пока есть план. Попытки использовать цены, прибыль и процентную ставку как регулирующие переменные приводили к ещё большей дезорганизации, потому что устанавливались в каждом случае субъективно. Распространению долговых отношений препятствовало само устройство финансовой системы, лишённое рынка капитала и чётких механизмов урегулирования имущественных споров (финансовое право, защита прав собственности).
Возможно ли так согласовать решения всех локальных задач оптимизации, чтобы их результатом оказалось достижение народнохозяйственного оптимума? [4]
При таких условиях естественно, что хозрасчёт на предприятиях носит во многом формальный характер, административные методы управления преобладают над экономическими. Вместе с тем работа предприятий регламентируется большим числом плановых показателей, что ограничивает самостоятельность и инициативу коллективов предприятий, снижает ответственность за улучшение производства. [5]
Народное хозяйство — очень сложная стохастическая система, не поддающаяся описанию во всех своих деталях. Чтобы получить возможность управлять такими системами, мы должны предусмотреть управляющий механизм, способный выполнять функции, которые нам не ясны, хотя мы сами строим этот механизм.[6]
СОФЭ занимает промежуточную позицию между централизованным планированием и рыночными механизмами, стремясь интегрировать стимулы в плановую экономику. СОФЭ не отвергает рыночные механизмы полностью, но рассматривает их как вспомогательный инструмент в плановой системе. Основная идея заключается в том, что рынок сам по себе не обеспечивает оптимального распределения ресурсов, но его элементы (например, цены, конкуренция) могут использоваться в планировании. Это похоже на идеи рыночного социализма, которые, впрочем, составляют отдельную категорию.
В целом, СОФЭ пыталась совместить преимущества рынка (гибкость, стимулы) с преимуществами планирования (оптимизация, стратегическое развитие).
Промежуточное положение СОФЭ между рынком и планом можно объяснить с той точки зрения, что выступать за чистый рынок было политически неприемлемо — вначале нужно было подготовиться, прощупать почву. Другое объяснение может крыться в том, что оптимальная система цен (приводящая экономику в состояние оптимума) на самом деле едина. Оптимальные цены можно вывести из разных предпосылок, положив в основу как всеобщую свободу, так и всеобщий контроль.
Примечание: В отличие от свойств справедливости и эффективности, свободу нельзя принять в качестве базовой предпосылки общественных отношений. Свобода отсылает к справедливости, но справедливость не сводится только лишь к свободе. Контроль и принуждение в каком-то смысле неизбежны. Вопрос: во имя чего?
Оптимизационные задачи закономерно порождают систему оценок продуктов и ресурсов, так что трактовка народнохозяйственного плана как задачи на оптимум не может не приводить к некоторому аналогу общей теории ценообразования. А последняя всегда признавалась одним из важнейших разделов политической экономии. [4]
В отсутствие измеримого критерия эффективности сложно сказать, действительно ли экономика функционирует оптимально. Поэтому любое высказывание, декларирующее, что экономика уже вошла в оптимум, является не более чем правдоподобной гипотезой. К слову, западная экономическая мысль находится в идентичном положении, благодаря т.н. «гипотезе эффективных рынков». Тем самым, без чёткого критерия эффективности народного хозяйства, одинаково верными оказываются взаимоисключающие высказывания: «плановая экономика лучше рыночной» и «рыночная — лучше плановой». Спор в стиле «план или рынок» теряет смысл. То же самое относится к спору о коллективизме и индивидуализме, либерализме и коммунизме и тому подобным. Невозможно сказать что лучше в отсутствие чёткого критерия.
Критерий народнохозяйственной оптимальности
Ранее в статье мы ввели понятие «критерий народнохозяйственной эффективности» и сказали, что под его определение подходит прибыль. Кибернетики бы с этим выводом поспорили... Но свой бы не дали. При этом, выразили бы крайнюю озабоченность вопросом и, возможно, провели бы ещё один круглый стол.
К настоящему времени предложено более 30 конкретных формулировок или моделей народнохозяйственного критерия оптимальности, отличающихся друг от друга характером описывающих их показателей, степенью охвата сфер производства и потребления, содержанием оптимизирующих переменных. [4]
Дискуссия о критерии оптимальности экономики занимала важнейшую роль в СОФЭ. Учёные признавали, что почти все их теории упираются в поиск такого критерия, который наиболее полно отражал бы потребности населения, выгоду хозяйства и общества в целом. Главный вопрос звучал так: какой показатель должен служить целевой функцией оптимизации всей экономической системы? Другими словами, ради чего вообще нужно планирование, какой цели (не путать цель с девизом) мы хотим добиться? Планирование было, а цели не было — парадокс.
Народнохозяйственный критерий оптимальности, или критерий функционирования экономической системы, — одна из основных категорий экономической теории социализма. [4]
Конечно, признать прибыль главным и единственным критерием эффективности экономики учёные не могли по политическим соображениям. Но все их рассуждения сводятся именно к прибыли. Это подтверждается тем фактом, что критерий эффективности они описывали как превышение материальной выгоды над затратами. Разница между выгодой и затратами — и есть прибыль. Собственно, тут очень сложно придумать что-то иное.
Локальным критерием подсистем, выпускающих продукцию, могут быть показатели эффективности производства, характеризующие превышение результатов над затратами. [4]
В оптимальном плане предельные затраты равны предельным результатам. [4]
СОФЭ призвана конкретизировать положения политической экономии, формулируя («конструируя») критерий оптимальности социалистической экономики, его развертывание в систему народнохозяйственного и локальных критериев. СОФЭ должна исследовать проблему практической реализуемости тех или иных формулировок критерия оптимальности — от таких, которые могут быть непосредственно применены в практике планирования и управления, до тех, которые допускают пока лишь теоретическое выяснение закономерностей развития планового хозяйства. [4]
Советские кибернетики прекрасно понимали как устроена экономика и какие в ней спрятаны проблемы. Более того, они предпринимали попытки всё исправить посредством разработки специальной оптимизирующей системы, подкреплённой фундаментальной экономической теорией. Однако в те моменты, когда марксизм входил в противоречие с вопросами оптимальности, учёные «проглатывали язык» и сдавали позиции идеологам без боя.
Разумеется, мы отвергаем всякие ошибочные концепции, подменяющие рыночным регулированием ведущую роль государственного централизованного планирования — Материалы ХХIV съезда КПСС [7]
Учёных можно понять. Уничтожение несогласных с официальной линией было поставлено на поток. Любые попытки посягнуть на святыню — заветы Маркса, Энгельса, Ленина — были заранее обречены на провал. Даже мыслить в этом направлении было чем-то преступным, не говоря о том, чтобы выступать с критикой коммунизма во всеуслышание.
Марксизм настолько крепко въелся в умы и сердца советских граждан, что любое упоминание прибыли ассоциировалось с пороком и предательством, вызывало бурю негативных эмоций и негодования. Трезво и открыто рассуждать о прибыли, рынке, эффективности можно было только в узкий исторический промежуток времени — пока косыгинская реформа находилась в действии. Все дальнейшие попытки наталкивались на такое ожесточённое сопротивление (морализаторство, защиту «справедливости»), которое сломать не в состоянии ни один человек. Идеология, в конечном счёте, и погубила весь потенциал СОФЭ и рыночных реформ.
К моменту окончательного взятия Советским Союзом курса на гласность, перестройку, рынок, большинство кибернетиков находились либо в могиле, либо в состоянии глубокой старости. Фактически уже было некому проводить рыночные реформы с позиций народнохозяйственной оптимизации. Целая ветвь экономической мысли умерла, так и не успев пробиться к свету.
Примечание: В 1990-х на смену утопическому социализму, жертвовавшему эффективностью во имя справедливости, пришёл утопический капитализм, где справедливость была попрана и уничтожена во имя наискорейшего максимального заработка — распила производств, вывоза природных ресурсов, а также бандитизма и коррупции. Глядя на огромные богатства, в один момент оказавшиеся бесхозными, сложно ожидать, что экономическая система придёт к какому-то такому виду, где преобладала бы бизнес-этика, новаторство, атмосфера доверия и долговременного сотрудничества. Пытавшись разрешить антиномию справедливости и эффективности, идеи СОФЭ оказались под огнём с двух флангов, не имея шанса на воплощение ни при социализме, ни при капитализме.
Заключение
Как видите, история крайне сложна и запутанна. Конфликты глубоки и нелинейны. Нельзя поделить историю на правых и виноватых, на кибернетиков и идеологов, на план и рынок. Всё это ложные дихотомии. Истина шире: она спрятана между свойствами "справедливость" и "эффективность" для экономических систем. Как сказал бы Маркс, дело заключается в том, чтобы примирить эти свойства, отождествить их в рамках одной экономической системы.
Примечание: Маркс ставил во главу угла противоречие между общественным характером производства и частным характером присвоения. Данное противоречие можно считать подвидом более общего — борьбы справедливости и эффективности.
В этой статье мы затронули огромное число тем, на первый взгляд мало связанных друг с другом. Мы совместили этику, историю, политику и чистую экономику. Также мы выдвинули ряд нормативных предложений, дополняющих идеи советских кибернетиков.
Мы проделали комплексный фундаментальный анализ отдельного направления экономической мысли и пришли к выводам, выходящим далеко за пределы первоначальной темы.
Источники:
- План, прибыль, премия — Е. Г. Либерман, газета «Правда», 9.09.1962
- Россия: заимствуя у капиталистов — журнал «Тайм», 12.02.1965. Перевод
- Теория оптимального распределения ресурсов Л.В. Канторовича в истории экономической мысли — В.М. Полтерович, Журнал НЭА № 1 (13), 2012 С. 176–180.
- Введение в теорию и методологию системы оптимального функционирования социалистической экономики — Н. П. Федоренко, Ю.В. Овсиенко, Н. Я. Петраков, 1983 г.
- Вопросы развития социалистической экономики — Новожилов В.В., 1972 г.
- Кибернетика и управление производством — Ст. Бир, 1963 г.
- Материалы ХХIV съезда КПСС. — М. : Политиздат, 1972.