Валянушка, Валестёночка…
Этим рассказом о писателе Павле Петровиче Бажове и его жене Валентине Александровне мы начинаем цикл статей, посвящённых Году семьи. Отправной точкой каждой истории будет одна фотография. Удивительно, сколько подробностей, важных деталей открывается, если начать изучать внимательно эти документы-свидетели ушедших лет!
Посмотрите на фотографию, сделанную в середине 1940-х годов. На ней — Павел Петрович Бажов, Валентина Александровна Бажова, младшая дочь Ариадна и внук Володя — сын старшей дочери Ольги. Писателю в то время было около 65 лет, его жене — чуть больше 50. Они собрались для фотографии во дворе дома Бажовых в Екатеринбурге — сейчас там музей Бажова.
Ариадна, как она писала в книге «Глазами дочери», «в то время заканчивала школу, работала в госпиталях и отчаянно голодала. <...> Приехали старшая сестра Ольга с сыном Володей, мамина сестра Анна Александровна с внучкой. Мама предпринимала героические усилия, чтобы хоть чем-нибудь нас всех накормить, хотя бы лепешками из редьки... Хлеб на стол нарезался не тонкими, а ажурными ломтиками, и я совсем не замечала, как проглатывала уже два кусочка, а отец еще не брал ни одного, и у меня не хватало силы воли не протянуть руку за третьим.
— Бери, бери, — успокаивал меня отец, поймав виноватый взгляд.
А последний, оставшийся на тарелке кусок они делили пополам».
Когда Павел Петрович впервые встретил свою будущую жену, ему было 28, а Валентине — 15. Она была его ученицей в Екатеринбургском епархиальном женском училище.
«Он обладал большой выдержкой и умением владеть собой. Не бывало случая, чтобы он повысил голос или резко оборвал ученицу, плохо знавшую урок. Если его что-нибудь раздражало, он хмурил брови и несколько раз проводил рукой по волосам: всем становилось ясно, что Павел Петрович чем-то недоволен», — вспоминала позднее Валентина Александровна.
Когда Валентина выпустилась, в 1911 году, они обвенчались с Павлом Петровичем. Он сделал своей воспитаннице предложение сразу после выпускного бала. «Вместе мы читали много исторической и художественной литературы, ходили в театры, чаще в оперный», — так описывает она первые годы совместной жизни.
Валентина Александровна не говорит в своих воспоминаниях того, что на следующий год после свадьбы у нее родилась дочь, а еще через год — вторая дочь. Только о том, каким муж был замечательным семьянином, и о том, что в доме никогда не было ссор, недоразумений, тяжелых сцен.
Однако была одна вещь, за которую писатель сердился на жену. «Он сердился на меня за то, что в повседневных заботах о детях, о семье я совсем забросила музыку». Валентина Александровна действительно красиво пела и хорошо играла на гитаре. Сохранилась фотография, где она, в легком летнем платье, сидит на скамейке с гитарой — скорее всего, во дворе того же бажовского дома.
Увлечение музыкой оборвало трагическое событие — гибель 19-летнего сына Алексея в 1935 году. «Гитара висела у нас в комнате до последних лет, хотя после смерти сына Алеши, очень музыкального мальчика, никто больше не прикасался к этому инструменту».
Уезжая из дома, Бажов писал жене письма. Какие только ласковые имена он не изобретал для нее: Валянушка, Валестёночка. И он, и Валентина Александровна очень скучали в разлуке. Младшая дочь Ариадна вспоминала, как Павла Петровича встречали из поездок: «Мамочка всегда оказывалась первой, узнавала его шаги еще на улице».
«Помню, в день нашей серебряной свадьбы, в саду, под липой, Павел Петрович в кругу семьи прочел сказ “Медной горы Хозяйка”», — писала Валентина Александровна. В книге Ариадны — подробностей больше. «Когда обо всем переговорили, съели пироги и выпили чай, отец с таинственной и смущенной улыбкой вынес из дома простую ученическую тетрадь с пушкинским Лукоморьем на обложке, исписанную ровным, аккуратным почерком бывшего учителя русского языка и чистописания, и прочел нам глуховатым голосом, смущенно покашливая, сказ "Медной горы хозяйка"».
В 71 год Бажов умер от рака легких. Ариадна писала: «Десятого декабря 1950 года, в морозный день, похоронили отца на высоком холме, с которого виден Урал — леса и перелески, горы и пруды — все, что он любил, что всегда было дорого его сердцу, и вернулись домой. Еще пахло табаком, на столе лежала его трубка, а в машинку заправлено незаконченное письмо, но дом опустел...
Вечером у нас собралось много народу. Сначала было тихо. Потом выпили. Голоса стали громче. Заговорили о том, что волновало каждого. <...> Мама сидела ко всему безучастная, да вряд ли вообще слышала что-нибудь, а мне стало обидно, что вот уже и забыли и речь идет не об отце, как будто это не его дом, как будто он не среди нас, и зазвучал его голос: