Судебный процесс по обвинению товарищества «Перевощиков и Ко» в изготовлении вредных будто бы для армии сухарей (Российская Империя, 1878)
Князь-жулик Д. Д. Оболенский
Добрый день! С днём рождения Алексея Кузнецова!
И Петра I. Добрый день.
И Петра I. Ну, он постарше чуть-чуть.
Он немного постарше, и потом, у него юбилей, а у меня ещё нет.
Ну да. Ну, Пётр – где он? А вот Алексей Кузнецов прямо здесь. И мы – Алексей Кузнецов и Сергей Бунтман – начинаем сейчас разбирать дело о сухарях.
А я не понимаю, как сухари могут быть вредными? Это что такое?
Ну вот я предлагаю сейчас попросить Василия Александрова, нашего сегодняшнего звуко- и видеорежиссёра, дать первую картинку, и вы увидите – не очень хорошего качества фотография, но, к сожалению, я не нашёл лучше, но видно тем не менее, что человек на фотографии, не мне говорить, но хорошо упитан.
Хотя казалось бы, сухари диетическая пища, да, особенно ржаные сухари. А между тем…
Но он как-то опосредованно на сухарях, наверное, да? Опосредованно всё-таки, да-да-да.
Да, в его упитанности сухари сыграли определённую роль, но нельзя сказать, что он сам их много ел. Я, по крайней мере, не думаю. Перед нами князь Дмитрий Дмитриевич Оболенский. Самый большой вклад в русскую жизнь которого, наверное, всё-таки заключается в том, что именно он считается наиболее очевидным, наиболее вероятным прототипом Стивы Облонского[1] из «Анны Карениной». Он действительно был в…
Похож на Стиву Облонского совершенно, вот вылитый.
Ну, на самом деле, действительно.
Переодень в цивильное его – и вылитый вот Стива.
Действительно, собственно говоря, практически нет сомнений в том, что Лев Николаевич, который относился к нему очень хорошо, вот он изобразил. Конечно, Стива далёк от идеала, но в нём много симпатичных человеческих черт, он человек добрый, он человек лёгкий, да? Он хороший приятель, он хлебосольный хозяин.
Ну да, есть привычки какие-то. Ну, ну что же, это от живости характера всё, да, да.
Ну да, ну. Да, совершенно верно. Вот Дмитрий Дмитриевич, значит, был известный высококвалифицированный лошадник, и, собственно говоря, должность главная, которую он занимал – он был управляющий царскими конюшнями. То есть человек, близкий к власти. А тут случилось вот что. В 1877 году, когда русская армия приняла активное участие в Русско-турецкой войне…
Семьдесят седьмого – семьдесят восьмого года, да, для помощи нашим, так сказать, балканским братьям по вере и славянству, выяснилось, что у русской армии много чего не хватает, я имею в виду – в материальном плане. И в том числе возник и сухарный кризис тоже. Вот почему нельзя было держать, так сказать, под ружьём потребное количество сухарей, продукта длительного хранения при надлежащих условия, мне сказать трудно, но вот как обычно, война – ну как снег в ноябре в Москве. Она случилась неожиданно.
Но там ещё да, там были проблемы, оказались немножко не там, где хотели, не с такой, да и высоковато.
Это правда, но дело в том, что проблемы были не только с доставкой, скажем, с равнины на Шипкинский перевал или ещё куда-то, а в принципе этих сухарей не хватало. Потому что, как выяснилось, к этому времени основным поставщиком, точнее, основным производителем армейского сухаря был обычный крестьянин, а у него скупали мелкие, так сказать, всякие гешефтмахеры, да? Тем более что, действительно, в западных районах в основном были еврейские мелкие торговцы. Они скупали, накапливали мало-мальски значительную партию и продавали её интендантству. А дальше просто иллюстрация к теории Адама Смита. Резко подскочил спрос, производитель крякнул, предложение засуетилось и выкатило, естественно, новые цены. Известно, что во многих местах этой войны солдаты испытывали лишения помимо, собственно, военных, ещё им не хватало всего необходимого. Ну русский солдат, как известно, так сказать, привык к тому, что про него забывают в самые ответственные моменты. Как-то, что называется, из топора кашу сварили, перемоглись и даже выиграли войну. И интендантство в Петербурге решило в кои веки раз сделать выводы и дало указания местным интендантствам, то есть в округа военные, перейти на другого, качественно другого поставщика. Не дробите заказы, не дробите подряды, ищите поставщика, который мог бы поставлять по контрактам сразу большие промышленные партии. И вот узнав про это от своих знакомых военных, князь Оболенский решил немножечко подзаработать, поскольку вёл он образ жизни настолько широкий, что даже, в общем, немалых семейных средств ему на это категорически не хватало. Он получил подряд по знакомству на поставку 1 100 000 пудов армейских сухарей.
Ты посмотри. Они же, когда высушиваются, да?
Да-да-да. То есть – уже сухарей!
Я перевёл это в более нам понятные, значит, меры веса, и получилось 17 600 тонн. А про объёмы – я очень хорошо себе представляю, потому что в моей жизни был эпизод плотного взаимодействия с большим количеством именно армейских сухарей. 14 декабря несчастного 1988 года я с группой моих товарищей – студентов МГИМО, мы сколотили такой отряд и благодаря, там, самым разным знакомствам нам удалось подселиться на военный борт, который с Жуковского летел в Армению в Спитак, на спасательные вот эти вот работы.
И мы летели – собственно мы сидели, прижатые грузом к стенкам вдоль стенок на лавочках, это Ил-76 был, а всё остальное пространство до потолка заполняли армейские сухари, которые, так сказать, тоже летели в помощь пострадавшей Армении. И вот весь объем Ила-76 – это семь тонн армейских сухарей. А здесь семнадцать с половиной тысяч тонн. То есть нужно две с половиной тысячи Ил-76, чтоб перевезти то, что должен был изготовить Дмитрий Дмитриевич.
Спойлер – их тогда не было вообще.
Конечно. Более того, ещё один спойлер: и у Оболенского их не было, и даже в принципе. Дело в том, что он получил, конечно, этот подряд в нарушение всех мыслимых и немыслимых правил. Потому что у него даже не потребовали представить обеспечение, то есть доказательства того, что он способен его выполнить. Нет, если бы он был знаменитый, скажем, хлебозаводчик, да, на это можно было бы… Мы знаем, что у него завод.
А вообще производство хлеба было…
Не промышленным, конечно. Нет.
Нет. Промышленного не было, хлебокомбинатов не было, конечно. Вот. Что он сделал? У него не было даже капитала на это на всё. И тогда он пошёл на аферу, которая заключалась примерно в следующем. Кронштадтский банк выдал ему – под ничто, под векселя, под долговые расписки – выдал ему то, что сейчас называлось бы сберкнижками. То есть листы, показывающие, что у него в этом банке находятся значительные средства. Такие листы, как любые ценные бумаги, в то время имели самостоятельное хождение. Как векселя. Их можно было продать. И он пустился в путешествие, в основном…
То есть его капитал некий был поделен между листами, вот часть была, так?
Но капитал этот мнимый. Он этот капитал представил в виде векселей.
Когда Кронштадтский банк придут ревизовать, то при уставном капитале в полмиллиона в кассе найдётся 500 рублей. Вот живых денег – 500 рублей.
А Дмитрий Дмитриевич выкрутится, хе.
Что он делал дальше? Он с этими своими сберкнижками отправился в широкие, так сказать, дружелюбные южные регионы типа Воронежа, вот в те края. В Тамбов. И тамошним банкам начал за полцены продавать свои сберкнижки. Сберкнижка на предъявителя. Вот смотрите – сберкнижка у меня, на ней лежит, предположим, 500 рублей. А я за нее плачу 250, мне срочно нужны деньги. Как человек чести. Они покупали. В результате у него получился некий реальный живой капиталец. Но на него он… естественно, он был значительно меньше, чем то, что ему нужно. Ну какой он нашёл выход? Опять же, договорившись со своими знакомыми в военном интендантском ведомстве. Они вышли на следующую схему: военные интенданты на местах браковали примерно половину сухарей, которые им сдавали поставщики. Поставщики приходили в ужас, ещё и оттого, что у них на руках оказывались некондиционные якобы, а на самом деле вполне нормальные сухари. А тут появлялся наш герой и говорил: «Ой, слушайте, какие сухари милые! Ну, давайте я у вас их куплю. За недорого». То есть он, зная, у кого на руках избыточные сухари, отвергнутые интендантством, приходил их покупал, и интендантство тут же у него их брало как нормальные. Ну, впрочем, они нормальные и были.
Ну, репутация. А почему отвергали?
Потому что они были в схеме с ним.
Они специально ему вот эти сухари, как говорится, подгоняли.
Да-да-да. Сначала мы отвергаем… Так.
То есть абсолютно жульническая схема.
Мой утлый ум не может этого заметить… Да.
Я сам некоторое время, собственно, выстраивал в голове это всё.
Это пролог к нашей сегодняшней передаче. То есть это показатель того, что на такой, казалось бы, скромной неброской вещи, как армейский сухарь, люди могут делать большие дела. Правда, они попались на этой схеме, попались через банк, через Кронштадтский, в котором ревизия обнаружила вот эту прискорбную ситуацию, и трое руководителей банка, а также князь Оболенский оказались на скамье подсудимых. Но князя Оболенского отмазал, буквально отмазал один из лучших, величайших адвокатов России того времени, Александр Иванович Урусов, который выставил дело так, что князь сам стал жертвой мошенников. Я не знаю, как это Александру Ивановичу удалось, но князь Оболенский в этой ситуации выглядел тоже простачком, и Лев Николаевич в своём дневнике – Лев Николаевич Толстой – так и запишет: его отпустили, потому что он был простодушен. Хотя на самом деле вот кого меньше всего можно представить в этой схеме – это простодушного человека, да? Здесь на каждом этапе, если ты не полный идиот, ты должен понимать, что ты участвуешь в классической жульнической схеме. Это, что называется, преамбула. А теперь – амбула. Тот же самый 1878 год. Во втором часу ночи с 20 на 21 декабря Киевский военно-окружной суд объявил резолюцию по делу о капитане Прокоповиче, штабс-капитане Саинове, подпоручике Бренчанинове, подпоручике Липинском и отставном капитане князе Урусове. Урусовы очень разветвлённый род.
Генерал против сухарного завода
Так что он, конечно, родственник адвоката, но, видимо, очень дальний. Обвиняемых первые четверо в составлении по соглашению между собой заведомо ложного заявления в газете с целью противодействия распоряжениям их начальства. То есть заговор офицеров, реализованный через статью в газете, с целью помешать начальству выполнять его предначертание. А последний, то есть князь Урусов – в подстрекательстве к указанному преступлению. Что случилось? А случилось вот что. Дайте нам, Вася, пожалуйста, вторую и последнюю на сегодня картинку. Значит, перед вами генерал-майор Саранчев. Саранцев, Саранчев, Саранцов, три разных написания его, значит, фамилии я встретил. Он с 1870 года, то есть уже восемь лет, выполняет обязанности сначала заместителя главного интенданта, а потом и главного интенданта огромного, очень важного, буквально набитого войсками под завязку Киевского военного округа. До этого, до 1878 года, пока ему не приказали иметь дело с крупными поставщиками, он имел дело с крестьянскими сухарями. То есть у него было несколько десятков, а может быть, и сотня вот этих вот средней руки поставщиков, в основном евреев, поскольку речь идёт о западных губерниях, которые скупали готовые сухари у крестьян и, конечно, с этими поставщиками генерал Саранцев привык делать всё что угодно, да? Он мог наорать, заставить три дня ждать в приёмной, пнуть сапогом, потребовать любых комиссионных – те только униженно кланялись, благодарили, ловили ручку: ну, а что могут эти совершенно бесправные люди, да? Которые, кстати, ну конечно, тоже имели на этом свой маленький гешефт, разумеется. И тут получается, что ему надо от этой схемы как-то отказываться. Тем более что в Петербурге казначейство – не казначейство, а интендантство иногда находит поставщиков и в далёких районах страны и говорит: смотрите, вот он теперь будет поставлять вам сухари. И ничего не сделаешь, Петербург всё-таки. И в частности, вот такая сложилась ситуация, когда Саранчеву велено было иметь теперь дело по сухарям с товариществом, которое составили два человека. А называлось товарищество «Князь Урусов, Перевощиков и Ко». Два главных партнёра – князь Урусов, отставной капитан, и отставной коллежский советник Перевощиков. Значит, они взяли подряд на 300 000 пудов сухарей. Это чуть больше четверти того, на что взял подряд князь Оболенский в Петербурге. Надо сказать, что они под это дело вложились – у них был капитал. Они построили сухарный завод. Причём в одном месте я встретил в заметке описание, что он шикарный, то есть для такого заведения, видимо, он был хорошо, крепко построен. Значит, что собой представляет сухарный завод? Две основных стадии производства. Первая – изготовление хлеба. Печётся…
Да. Печётся хлеб. Обычный, нормальный хлеб.
То есть печётся хлеб, который уже потом пойдёт на сухари.
А не привозится откуда-то, нет-нет?
Нет, нет. Печётся хлеб определённого стандарта. Поскольку это завод, тут очень важно, чтобы каждая буханка была примерно одного размера, примерно одного веса, да, не вручную же это резать потом на сухари? Значит, там какая-то резалка стоит. Значит, после чего тут же на этом же заводе свежеиспечённый хлеб нарезался на порции, на порционные сухари, и они отправлялись во второй цех, в сушилку. После чего проходила очередная выбраковка. А выбраковка происходит на всех этапах. Муку проверяем. Хорошая мука? Она идёт в тесто. Полученный хлеб проверяем. Какая-то буханка подгорела – откладываем. Какая-то буханка развалилась – откладываем. Режем. Какой-то кусок вышел не аляпистый – откладываем. Хорошие куски идут в сушилку. Что-то подгорело, что-то треснуло. Опять же, выбраковываем. Это всё, вся эта усушка-утруска и прочий брак, всё это, естественно, входит в расчёты, и любой предприниматель понимает, значит, какой у него примерно будет выход конечного продукта при таких, так сказать, заложенных ингредиентах.
Это здесь усушка-утруска, это…
Да, конечно, но она в любом производстве. Она в любом производстве!
Да-да-да, но это вот… Но здесь она в буквально смысле.
Любая хозяйка, которая жарит котлеты, прекрасно понимает, сколько у неё получится готовых котлет из какого количества, так сказать, исходных ингредиентов. Но естественно, есть всякие схемы, как технологию упростить или, наоборот, усложнить так, чтобы в карман легло побольше. Поэтому, естественно, интендантство должно контролировать не только качество конечного продукта, но иногда и процесс. И вот здесь начинаются ходовые испытания этого завода. В июне 1878 года он запускается. Идут именно что испытания, первые две недели идут испытания. После чего наш доблестный генерал-интендант лично сам, ни через каких не подставных лиц, за его подписью документ, обращается к мировому судье города Киева по фамилии Дараган с заявлением о том, что фирма «Князь Урусов, Перевощиков и Ко», по его мнению, повинна в действиях, направленных на здоровье подданных его величества.
Это как. Это сейчас был бы Кодекс об административных правонарушениях, раздел «Санитарные правила и требования». Проще говоря, генерал обвинил своих поставщиков в том, что они для производства сухарей используют грязную, антисанитарную воду. А следовательно, сухари не могут быть приняты армией. На это – ему ещё даже никто возразить не успел, но прямо в заявлении он пишет, ну, он же понимает, что ему может сказать судья, человек гражданский, ему не подчиняющийся. Он прямо пишет – да, конечно, военная приёмка принимает только кондиционные сухари, поэтому как бы некоторые могут подумать, что ну и что, а вы их не принимайте. На вас ответственность. Раз вы их приняли – значит, вы их считаете нормальными. Но, пишет генерал, сухарей-то много! Мои офицеры-то не могут каждый попробовать, да? Поэтому часть вины, причём большая часть вины, лежит на производителях. Что такое мировой судья? Я напомню, что великая судебная реформа 1864 года создала для рассмотрения гражданских и уголовных дел два разных уровня судов, две юрисдикции. Есть мировые суды и есть суды коронные. У нас сейчас тоже есть мировые, районные, суды субъектов. Но у нас они сейчас выстроены…
Районные – это в рифму просто с коронными, да? Ну… Ну да.
Видимо, да. У нас сейчас это одна система. Мировой суд – первая инстанция, вторая инстанция – районный суд, да, если там дело мелкое. А тогда это две разные юрисдикции, они не пересекаются. Незначительные дела попадают по первой инстанции к мировому судье, апелляционная инстанция – съезд мировых судей этого округа. Он регулярно собирается, рассматривает апелляции, кассационная, последняя инстанция – Правительствующий Сенат. Для более значительных гражданских и уголовных дел – коронные суды, окружной суд – первая инстанция, судебная палата – апелляционная инстанция и тот же Сенат – кассационная. То есть в Сенате сходятся две этих не пересекающихся до этого юрисдикции. Господин судья Дараган от всего, что в процессе, так сказать, процесса он узнаёт, приходит в совершенное недоумение. Потому что на процессе – вообще, ну, мировой судья не привык к каким-то громким, долгим, сложным, склочным делам. Мировые суды для того и были созданы, чтобы разгрузить профессиональные коронные суды от мелочевки, от рутины, которая, ну, не требует высокой юридической квалификации. Тут ему досталось дело мало того что непростое, но ещё и очень, очень склочное. Процесс ещё не начался, а в газете «Киевлянин» появляется сначала одна статья, а за ней вдогонку другая статья. И чтоб вы понимали уровень и тон статей, я вам кусочек из второй статьи прочитаю. Первая статья была о том, какие плохие сухари, какие плохие люди Урусов и Перевощиков их делают и пытаются втюхать армии. Почувствовав, видимо, что первая получилась не очень убедительной, пишется вторая. «В дополнение к тому, что в "Киевлянине" сообщено в 80-м номере о сухарях товарищества "Князь Урусов, Перевощиков и Ко", один из членов-экспертов», – один из участников экспертной комиссии.
Да. Членов-экспертов. Я обогатился.
Через дефис, да. Бывает член-корреспондент через дефис, а это член-эксперт. Некоторым экспертам, мне кажется, очень подходит. «…профессор Алексеев», – профессор Киевского университета, – «прислал в редакцию следующие данные относительно качества сухарей». Вот уже заказной статьёй пахнет вот просто густо-густо, да? Тем более в «Киевлянине». «Киевлянин» – не та газета, которая стала бы печатать про какие-то производственные проблемы. «Киевлянин» – популярная газета. Явная заказуха. «Уже наружный вид их, сильно кислый вкус, хрустенье на зубах, трудно-размокаемость» – через дефис – «и падение на дно в сосуде с водой» – я об этом не думал, но качественный сухарь должен плавать на поверхности. Если сухарь тонет, он некачественный. «…указывали на их недоброкачественность. Подробный же анализ их показал положительный вред и негодность их. Оказалось, что сухари товарищества содержат более 1,8 своего веса» – или более ⅛ своего веса.
То есть они тяжелее, чем положено. «…и около 13% ненормальных составных примесей, а именно большое количество клетчатки» – то есть мякины, всяких вот стеблей, вот этого вот всего вот, ерунды, кроме зерна, которая не должна попадать в хлеб, естественно. «…и до 4,5% песку и глины. Ненормальное содержание клетчатки понятно, так как в сухарях товарищества, как приготовленных из непросеянной муки, находится масса отрубей, мякины овсяной, ячной, просяной, кусочки соломы, даже целые колосья» и т. п. Ну и дальше в том же духе.
Да нет, ну что вы, острая статья, в интересах потребителя!
А дело в том, что на заводе с момента начала его работы работала комиссия военного ведомства, не в связи с, а именно потому что новый завод, новый поставщик, поэтому в плановом порядке с самого начала, прям с момента испытаний на заводе находилась комиссия из пяти офицеров интендантского ведомства во главе с целым подполковником. Его фамилия Куявский. И четыре члена комиссии, за исключением подполковника Куявского, сочли себя очень обиженными этой статьёй, потому что они-то подписали положительное заключение о сухарях. Сухари нормальные, производственный процесс нормальный, все требования соблюдаются. И они написали большую статью, ответную, обстоятельную, опубликовали – в другой, естественно, газете. «В номере 85-м газеты "Киевлянин" напечатана статья под заглавием "К вопросу о сухарях", в которой профессор Алексеев, как один из членов-экспертов, излагая данные относительно качества сухарей товарищества "Князь Урусов и Ко" говорит, что наружный вид сухарей, сильный кислый вкус, хрустенье на зубах, трудно-размокаемость и падение на дно указывали на их недоброкачественность. Подобный же анализ доказал положительный вред и негодность этих сухарей. Вследствие такого заявления профессора Алексеева мы, нижеподписавшиеся, члены воинской комиссии для наблюдения за изготовлением и для приёма сухарей, приготовляемых на заводе товарищества "Князь Урусов" в Киеве, сим долгом считаем в предупреждение всяких недоразумений и в ограждение чести комиссии засвидетельствовать, что первое – сухарный завод товарищества "Князь Урусов" открыл свои действия только с 10 на 11 июня сего года и начал употреблять при производстве хлеба для сухарей воду не из реки Лыбеди и луж и ям» – а это содержалось у Алексеева в его обвинениях, – «а из лежащих близ оного так называемых Софкинских прудов и других источников, из которых с давнего времени пользуются водою все местные жители. Второе – как только возбудилось сомнение в достоинстве означенной воды, то управление завода для устранения всяких нареканий уже с 15 на 16 июня стало употреблять исключительно днепровскую воду». Сегодня нам это может показаться таким стёбом, да?
Ну конечно, да. В Лыбеди может быть всё что угодно, а? Да.
В Лыбеди да. Лыбедь мёртвая и плавала, а днепровская…
«Вся мука, из которой изготавливаются сухари на названном заводе, была тщательно осмотрена комиссией, оказалась самого отличного сорта. Всё количество принятых» – выделено – «комиссиею от означенного товарищества сухарей отличается полной доброкачественностью по виду, вкусу, питательности и так далее. Справедливости тем более для нас очевидно, что некоторые из нас в продолжение боевой своей жизни немало продовольствовались сухарями. А как невозможно, чтобы при большом производстве не выходили бы некоторые сухари подожжёнными, то, конечно, таковые были забракованы, хотя и составляли ничтожное количество». Вот у них обидка эта проскочила – впрочем, абсолютно законная, да?
Среди нас есть боевые офицеры, которые эти сухари жрали, когда они были… Уж вот в чём, в чём…
В чём, в чём… Про сухари вы нам рассказываете.
Мы сейчас прервёмся, чтобы это переварить немножко, и сухари эти, и выяснить, какие они на самом деле. Сейчас объявление, а потом ещё объявление.
Ко всему сказанному я ещё хотел одно объявление сделать. У нас сейчас на shop.diletant.media – у нас вся серия Бориса Акунина «История Российского государства». Вся серия. Без его художественных дополнений, а вот вся основная серия в основном, нормальном издании. Потому что, конечно, такую хочется и на хорошей бумаге, и посмотреть все карты, и посмотреть все чудесные иллюстрации, которые там есть. Что мы извлекаем оттуда? Извлекаем из первого тома – можно ли доверять и вообще как можно обходиться с «Повестью временных лет» и что такое телефонная книга русских удельных князей? Как это было. Вот, Борис Акунин нам доказывает. Замечательный ордынский том. И вплоть до тома, который говорит, как скончалась империя после тяжёлой и продолжительной болезни. Любые, которых у вас нет, вы можете, это мы не целым блоком…
То есть можно покупать отдельными томами.
Конечно, естественно. То, чего у вас нет – ну, потому что судьба акунинских книжек у нас на полках магазинов тревожна и неизвестна. Кто его знает. А вот так что, так что покупайте у нас в shop.diletant.media.
А мы не должны делать дисклеймер: Бориса Акунина, которого Российское государство пока не считает иностранным агентом, нет?
Пока не считает? А я уже совсем запутался.
Или уже считает? Я тоже запутался.
Вот. Ты знаешь, вот здесь идёт большая, большой разговор параллельно ещё у нас в чате…
Кто, с какими сухарями имел дело, как в армии, когда служили, там, как вот об стол разбивали там сухари. Ну, действительно, это же чудесная вещь, правильно приготовленный сухарь. И то, что, между прочим, его размокаемость и время размокаемости – критерий-то абсолютно верный.
Он должен быстро размокать, и вот я вспомнил здесь ужасную совершенно вещь, которая произошла в начале Советско-финской войны. Вот в эти ужасные морозы 1939 – начала 1940 годов… зачем-то – я до сих пор не понимаю этого – зачем стали поставлять на фронт хлеб испечённый. Свежий ли, чёрствый ли – это неважно.
Но влаги, и он смерзается, и это ничем даже…
Его невозможно отогреть у костра.
Я думаю, что даже танковой гусеницей он не стирался в съедобное что-то.
Вот. Это, это было отмечено. Огромная совершенно была ошибка.
Потом в апреле, на апрельском совещании 1940 года, Хрулёв же тогда очень долго отплёвывался.
И по хлебу в частности, и вернулись к сухарям таким, в полный разрез буханки.
Вот, значит. Но дело в том, что не только извне процесс был склочный, не только вот это вот газетное, полемика. Но и в камере у судьи Дарагана эксперты, там, эксперты против экспертов, выяснялись потрясающие совершенно вещи. Что экспертная комиссия, которую прислало киевское интендантство, соответственно, генерал Саранчев, что они даже не удосужились выяснить, откуда действительно завод берёт воду, а набрали её в лужах и прудах. Так что ничего удивительного, что она была несоответствующая. Но им члены комиссии говорили – подождите, но завод не берёт отсюда воду. А мы вам не следователи, мы эксперты, наша задача – определить, насколько пригодна вода в районе завода.
Ну, как-то… как-то это, я бы сказал, легкомысленно.
Завод находится в плохом месте с экологической точки зрения, вода вокруг него, значит, там, то, сё, пятое, десятое. А вот такого-то шёл дождь, а вода, которая поступает через открытую канаву самотёком, в ней было много примесей. Так позвольте, сказали офицеры – члены комиссии! Но мы знаем, что была остановлена работа завода в этот день, пока не осела вот эта самая взбаламученная дождевая вода.
Документы были у них на это? На остановку завода, на…
Рапорты, документы, всё. И надо сказать, надо отдать должное мировому судье, он в это всё вгрызся. Я читал отчёт, который он представил. Обычно… дело в том, что мировые суды даже не обязаны были вести полный протокол заседания. У них упрощённое делопроизводство. Но явно совершенно Дараган с самого начала понял, что это дело будет очень непростым, и в результате есть почти стенографический отчёт. Все показания свидетелей, все заявления, все документы. Ну и его решение: «Ввиду изложенного, находя опровергнутыми показания свидетелей, что вода для печения хлеба на сухарном заводе употреблялась недоброкачественная, акты же экспертизы по несоблюдению формальности – не имеющим юридического значения в деле, я признаю обвинение недоказанным. И на основании таких-то статей устава уголовного судопроизводства и устава врачебного определил: коллежского советника Петра Перевощикова и капитана князя Дмитрия Урусова признать по суду оправданными и сухари, арестованные по распоряжению интендантства, возвратить им». Дело в том, что судья столкнулся – он не мог об этом написать в решении, конечно – но судья столкнулся с тем, что он несколько раз зафиксировал фактически подтасовку доказательств. Ну например – представьте сухари, говорит он обвиняющей стороне. А, мы сухари отослали в Варшавский военный округ, сейчас мы их запросим обратно. А параллельно судья узнаёт, что в Варшавский округ из интендантства Киевского приходит указание: пришлите сухарей похуже. Не тех, что мы вам отправили, а пришлите, вот у вас есть там сухари плохие.
А! То есть возвратка должна быть… ну как же это они!
То есть в общем-то судья Дараган столкнулся с тем, что генерал-интендант четко совершенно, не брезгуя подтасовкой доказательств, да, давлением на тех же самых санитарных врачей, возможно, подмазыванием, возможно, знакомством с профессорами университета, он фальсифицирует дело против своих поставщиков. Но. Судья отказал. Генерал обращается в следующую инстанцию с апелляцией, на съезд мировых судей. И съезд мировых судей принимает соломоново решение, он говорит: слушайте, а это вообще не в нашей юрисдикции. Это на усмотрение губернатора.
Я, честно говоря, не очень… вот этот момент, который для меня не вполне понятен.
Генерал против приёмщиков сухарей
Но первая инстанция дело рассмотрела, а единственная возможная для неё апелляционная инстанция говорит «это вообще вопрос не в нашей юрисдикции, это к губернатору». Губернатор, получив такой подарок от съезда мировых судей, чувствует, что он влезает во что-то нехорошее, начинает тянуть время. И, почувствовав, что с губернатором, видимо, дело не сладится, военные наносят удар обходным манёвром. Всё тот же наш бравый генерал-майор Саранчев, или Сара́нчев, трудно сказать, где ударение.
Или даже Саранцев. Инспирирует дело, которое подсудно военно-окружному суду. Вот то самое дело, с которого я начал. Четверо написавших статью, подписавших статью, обвиняются в том, что они по предварительному сговору группой лиц таким образом пытаются воспрепятствовать своему начальству…
Ну то, что они саботируют приказы начальства. Нарушают субординацию и идут в гражданское всей командой.
Да. Да. Начальство. Да. Да. А князь Урусов, как бывший военный, их к этому подстрекал. Поэтому он тоже на скамье подсудимых. Слухи ползут по Киеву, билеты достать невозможно, когда открыли двери судебного заседания, чуть давка не случилась, там чуть людей не помяли. Ну, в общем, кто сумел сесть… Вот как журналист описывает начало судебного процесса: «Настал наконец ожидаемый день 7 декабря. У подъезда военно-окружного суда с девяти часов утра уже толпилась публика в ожидании открытия дверей. Одни пришли сознательно, другие присоединились так себе и увеличили массу любопытствующих. Но у всех было убеждение, что будут судить князя Урусова за сухари. А об офицерах и не вспоминали, хотя их имена красовались первыми в рамочке с объявлениями, вывешенной у подъезда. Наконец двери отворились, некоторые попали, кто силой, кто хитростью, кто просьбой, кто обманом. Многие не могли попасть. Внутри суда тоже царствовало какое-то необычайное, какое-то праздничное оживление и суета. Мундиры, эполеты, ордена попадались на каждом шагу. Часовых таскали с места на место для установления порядка. Писаря сновали по канцелярии без дела. Прибавьте к этому довольно значительный процент дам. И вы поймёте, какой необычный вид представляло это обыкновенно угрюмое учреждение – военно-окружной суд». Вот как этот же журналист описывает подсудимых – кто, собственно, на скамье. «Капитан Прокопович, старый седой офицер лет за пятьдесят», – как сегодняшний новорожденный я протестую, ну, что делать. Старый, седой офицер, – «с очень выразительным и энергичным лицом, отвечает спокойно, твёрдо и уверенно. Виновным он себя не признал, но объяснил, что объявление им подписано и редактировано, потому что он считает, что статьей Алексеева задета честь его мундира, так как принятые им с комиссией сухари он считает хорошими. Подсудимый штабс-капитан Саинов, тип молчаливого инородца», – татарин, видимо. Да? Инородец в смысле из мусульман, да.
Тип молчаливого инородца – это как?
«Смотрит угрюмо. Подпоручик Бренчанинов, молодое, открытое, весёлое лицо лихого офицера. Держится на суде смело. Подпоручик Липинский, безбородый юноша лет двадцати, немного конфузится и краснеет. Наконец, подстрекатель – подрядчик князь Урусов, мужчина с военной осанкой, лицо энергическое, держится смело и с достоинством». А дальше начинается то, что поразило всех мало-мальски понимающих в юриспруденции присутствующих. Дело в том, что по сути, по существу дела суд должен был бы рассмотреть заговор господ офицеров с целью неисполнить распоряжение начальства. Но дело в том, что не было прямого распоряжения начальства не допускать сухари. Ну, не могло его быть, да? Оно, может, как-то подмигиванием и округлыми жестами рук и было передано, но в виде приказа, естественно, генерал-майор Саранчев не мог его отдать, да, потому что комиссия должна была к своим выводам прийти, независимым. А ежли нет, то тогда что они нарушили? В процессе возникшей газетной полемики действительно можно воспринять статью Алексеева как покушение на честь мундира. Тогда не такие вещи воспринимались. Известен случай, когда штатский случайно положил на погон офицеру, значит, в трактире руку, тот сказал «извольте убрать», а штатский начал шутить и был застрелен.
Ну да. Как Олеся Золотарёва пишет: «Задета честь моей пуговицы!»
Офицеров приучали так воспринимать, а тут на самом деле поставлена под вопрос, по сути, честность, потому что во всём этом самом, во всей статье, естественно, сквозит намёк, что не просто так они закрывали глаза на все эти санитарные нарушения. А как же вы считаете! Но вместо этого выяснилось, что киевские обыватели-то были правы! Судить будут Урусова за сухари! И пошла опять бесконечная вереница свидетелей, возчики, которые возили муку, значит, крестьяне, которые, там, давали показания, что они видели, откуда брали воду, и так далее, и так далее. То есть суд занялся абсолютно не своим делом, он начал рассматривать уже закрытое сухарное дело, пересматривать его по существу.
Ну какой же настойчивый-то их благородие-то! Высокоблагородие.
Даже превосходительство, я бы сказал.
Делали, в общем… то есть неравенство сторон даже не особенно скрывалось. Вот такой яркий пример: обвинение вызывает более сорока свидетелей и просит суд вызвать их повесткой. То есть в случае неявки по неуважительным причинам к ним могут быть применены какие-то кары.
Защита – а у подсудимых есть адвокаты, возглавляет это всё довольно известный киевский адвокат Богданов, возглавляет защиту. Он же защитник капитана Прокоповича. Значит, защита ходатайствует о вызове своих свидетелей, ей половину списка свидетелей рубят. И защита тоже просит, чтоб их вызвали повесткой. Нет, говорит судья. Вы сами договаривайтесь с вашими свидетелями. Придут – придут, не придут – не придут. Их дело. Более того, когда один из высокопоставленных офицеров, полковник, если я не ошибаюсь, которого защита вызвала, а он сказал – я не приду, но потом пришёл и сел среди зрителей. Адвокат Богданов говорит: «Господин председательствующий, вот мы просили этого человека вызвать свидетелем, разрешите нам его допросить!» – «Нет! Он отказался быть вашим свидетелем – всё. Пусть сидит как зритель, это его право». То есть суд не скрывал, что он имеет явный совершенно обвинительный уклон. Что это было?
Вот у меня вопрос вообще. В чём тут соль-то, которой нет в сухарях?
Ну, немножко есть. Но в хлебе есть.
Просто при изготовлении хлеба немножко соли, конечно, есть. Значит, можно не сомневаться, что это Михаил Андреевич Саранчев или Саранчев таким образом мстит князю Урусову. А вот за что мстит – здесь мнения, как говорится, разделились. Одна группа мнений заключается в том, что за упущенную выгоду. Что Саранчев имел со своих мелких поставщиков, как говорится, с кого рублишко, с кого зелёненькую, а с кого и красненькую. Ну и тем, как говорится, жил. А теперь, собственно говоря, с крупным подрядчиком договариваться зачастую трудно, поди найди другого крупного подрядчика. В этом смысле князь Урусов себя чувствует а – экономически гораздо защищённее, чем вот эти несчастные евреи из черты оседлости, да? Во-вторых, он князь Урусов, блин! Ну и что, что он отставной капитан. В данном случае дело коммерческое, это не имеет значения. Но он князь Урусов. Поэтому он разговаривает с генералом как минимум как равный.
И вот по одной версии, значит, дело в том, что теперь генерал, так сказать, рубликов и трёшечек недосчитается в больших количествах. А по другой – дело не в этом, а именно вот в этой обиде. Как же так, я раньше всю эту шелупонь, всех этих исаков и прочих давидов, я их в бараний рог сгибал, да? А сейчас!
Пришёл Урусов. Сел. Положил ногу на ногу. Явно ждёт, что ему кофе предложат. Ещё на какие-то мои, там, мягко выраженные командным тоном пожелания говорит «да нет, ну…»
Да, справедливые, да. «Нет, ну это нет, а с чего, собственно, а почему мы должны?» Адвокаты делали что могли. Многие свидетели, представленные обвинением, сработали фактически на защиту. Ну например. Помимо двух учёных комиссий экспертов (одна – вот те университетские профессора, которые против сухарей, другие, которых нашли адвокаты, которые за сухари) суд сформировал ещё одну экспертную комиссию, состоящую из нескольких кухарок и нескольких отставных армейских пекарей. То есть рядовых и унтер-офицеров. А что сказать, профессионалы. Да, они, может, читать не умеют.
Но сухарь от сухаря они отличат в темноте.
И, видимо, расчёт был на то, что эти простые люди при виде эполет и всего прочего испугаются и скажут то, что нужно. А в них взыграла профессиональная честь. Они сказали – нормальные сухари. Вот, смотрите. Вот, ломается с правильным, хорошим хрустом. Вот такой и должен быть у справного сухаря.
Да, в воде не тонет, и вообще…
Я ж, я ж среди них двадцать лет, там один говорил, этот самый, один из отставных пекарей. Я за пять метров увижу хороший сухарь. Нормальные сухари. Несмотря на это, суд принимает, видимо, заранее заготовленное решение. Более чем суровое, если мы себе представим, что речь идёт не об неисполнении приказа, там, в боевых условиях, да, из-за чего люди погибли.
А из-за того, что в более чем сомнительных с юридической точки зрения обстоятельствах начальство, вишь ты, обиделось. «Князя Урусова подвергнуть денежному взысканию в размере пятидесяти рублей», – это самое лёгкое, Урусов как подстрекатель и получил меньше всех. А подсудимые офицеры приговорены. Капитан Прокопович, вот тот пятидесятилетний седой ветеран. «По лишении некоторых особенно личных и по состоянию присвоенных прав и преимуществ» – то есть некоторые права дворянства и некоторые его ветеранские права, вытекающие из того, что у него ордена были и так далее, его лишили этих прав, – «к исключению из службы с лишением чинов».
«Штабс-капитан Саинов, подпоручик Бренчанинов и подпоручик Липинский к заключению в крепость. Первые два на два месяца и семь дней каждый, последний на два месяца. С ограничением некоторых прав и преимуществ по службе». То есть по чёрной меточке им в личное дело. Четыре офицера, из которых по меньшей мере два старших прошли вот эту вот войну, только что закончившуюся. Чем дело закончилось – я не знаю. Я полдня сегодня искал. Точно известно, что все подсудимые, все пятеро подали кассационную жалобу в высший военный суд, это для системы военных судов высшая инстанция, и кроме того, была коллективная жалоба от неравнодушных жителей города Киева о том, что они стали свидетелями совершенно очевидно несправедливого процесса. Я думаю, я очень надеюсь, есть для этого все основания, что находящийся в Петербурге высший военный суд, совершенно свободный от любой зависимости от киевского интендантства, этих людей должен был оправдать.
Примечания и дополнения
Ну, будем надеяться, потому что – да, но это, это, конечно, вот как… Нет, здесь, я думаю, что женщина не замешана, хотя бог его знает.
И даже в сплетнях не мелькает.
Которые нам доходят через, через прессу.
Нет, даже не мелькает. Ну это поразительно совершенно. Вот это типа как сейчас пишут в военном билете, Медоед нам говорит: «Склонен ко лжи и измене».
Ну, это да, штамп пишут, когда человек отказывается.
Ну, в общем, это всё, вот это дело…
На мой взгляд, является ещё одним подтверждением, что главным врагом, главным, самым опасным противником российской армии является российская армия. Потому что вот эта ситуация, судя по всему, выглядит таким образом: прибыла комиссия. Подполковник – обратили внимание, да, что он председатель комиссии, но он, его нет среди обвиняемых? Да, он, конечно, был свидетелем, он давал показания. Но он явно тёртый калач интендантского ведомства, он с генералом спорить не будет. И генерал, конечно, с ним разговаривал, а не с этими подпоручиками, прости господи, желторотыми, да? Но дальше он столкнулся со своими офицерами в своей комиссии, которые сказали: «господин подполковник, ну нормальные ж сухари-то», да? И в результате действительно здесь речь, конечно, шла о чести мундира, но уже не о чести мундира там вот применительно к вопросу о том, что…
Комиссия неправильно встала на какую-то сторону. А о чести мундира – если генерал вот такие вещи творит в своём киевском интендантстве, если он имеет возможность через знакомых или как-то ещё влиять на суд… А суд-то тоже окружной! Интендантство окружное и киевский окружной военный суд, значит, понятно, они все там, в общем, что называется, сослуживцы. Скорее всего, соседи по улице, да? Ну и вот такая вот очень некрасивая история, которую, собственно, я решил рассказать просто потому, чтобы мы понимали, что беды российской армии не вчера начались и что во все времена – тем не менее, на мой взгляд, в этой истории есть некое светлое пятно – во все времена были офицеры, которые, несмотря на неприятности по службе, угрозы уголовного преследования и так далее, видимо, честно делали своё дело.
За всё это время, пока шла передача и шло изложение сути вот основного нашего дела, я с всё большей ностальгией вспоминал несчастного Оболенского. Простодушного жулика Оболенского, вот. Который там, где подвёл Кронштадтский банк, и…
Да, потому что простодушный жулик Оболенский, в общем, солдат, скорее всего, не подвёл, потому что если бы его не схватили за руку, он бы вот этим своим способом потребное количество сухарей представил бы. Вот физически сухари. Другое дело, что военному ведомству эти сухари бы стоили, они бы оказались золотыми.
Ну или по крайней мере серебряными. И конечно, этих денег не хватило бы на что-то другое. И дорогие сухари обернулись бы шинелями третьего срока службы, так сказать, и портянками пятого. И в конечном итоге всё равно солдаты оказались бы крайними. Они всегда оказываются.
Да, ну, но здесь совершенно другое, здесь загублена совершенно перспективная штуковина. И, судя по всему, сделанная военными, которые хотели, чтобы было лучше. Хотели, чтобы было быстрее, дешевле. Да, они бы зарабатывали, но это было бы дешевле, рациональнее, быстрее бы доходило.
Вот почему ещё я так, в общем, верю, что именно Урусов и вот эти четыре члена комиссии, они на светлой стороне – не только потому что генерал-майор засуетился и начал фальсификацию доказательств, просто прислать плохих сухарей из Варшавы, явно совершенно давил на экспертов и так далее. Но ещё и потому, что, собственно, князь Урусов-то всем своим поведением показывает вещь, в которую я глубоко верю. Честно вести бизнес – выгодно. Если государство тебя не загоняет в нечестное ведение бизнеса, – и если ты нормальный человек, а не лишь бы хапнуть сегодня и смыться куда-нибудь в Ниццу, извините за рифму, да? – то честно вести бизнес правильно.
Ну и в конце концов, и в конце концов скажем, что, судя по всему, и судя по взаимоотношениям князь Урусов сказал, наверное, что-то чрезвычайно неприятное вот этому самому генералу.
На суде точно. Генерал на суде не присутствовал в зале, но в речи князя Урусова… я просто её читал.
Я думаю, что, я думаю, что когда его попытались, там, вызвать на ковёр, как несчастных беззащитных евреев…
Что он, в общем-то, ему сказал, где его место. Намекнул, во всяком случае.
И что самое обидное, лицом ещё прорепетовал, как говорят на флоте, да?
Друзья мои! Я вам должен сказать, что в следующий четверг – тарададам! – ждёт наконец-то сбыча мечт.
Многих, многих наших товарищей.
И будет разбор убийства императрицы Елизаветы Баварской. Вот. Императрица-то австрийская, австро-венгерская.
Императрица австро-венгерская. А Елизавета, она Баварская.
Неким Лукени. На берегу Женевского озера. Заточкой. За что? За что, как, почему. Мы это знаменитое убийство, которое у нас, оказавшись в конкурсе с яркими всевозможными делами, не проходило очень долгое время, а в следующий раз пройдёт. Путём волюнтаризма. Дорогие друзья, что вы сейчас услышите у нас. Так. «Особое мнение». «Особое мнение», Сергей Медведев, это на канале «Живой гвоздь», конечно, Сергей Медведев, историк, писатель, профессор Свободного университета, Василий Полонский будет вести. В 20.05. «Манитокс». «Ищу работу»: как изменился рынок труда, это Маша Майерс и, естественно, Евгений Коган, инвестиционный банкир, это bitkogan – это он. Пастуховские культовые четверги. Владимир Пастухов и Алексей Венедиктов. Ну, которого зачем-то власти считают иностранным…
Там будет плашка, ну, хочется, ладно. И в 22 часа 5 минут Дмитрий Быков, опять в двух частях, «Один» «Одином», а потом «Урок литературы» в 23 часа – Достоевский. «Записки из подполья». Друзья, спасибо вам, всего доброго. До свидания. Я с вами встречусь завтра в 17 часов, в программе «Слухай это». Вот.
Ну а я, если ничего не случится, то в «Параграфе 43» во вторник.
Совершенно верно. Всё, договорились. Всего доброго.
[1] Стива (Степан Аркадьевич) Облонский – брат Анны Карениной, обаятельный и влюбчивый, регулярно изменяющий жене управляющий одного из присутственных мест Москвы.