Новелла "Номер 30". Глава 70
На самом деле я не знаю, почему вернулась именно в первый день 30-го.
Я видела воспоминания с двенадцати до шестнадцати лет. Хоть и допускала, что могу снова оказаться на борту 30-го, я до смерти скучала по тому Аслану — из тех времён.
Если бы только можно было попробовать ещё раз… Что бы я сделала?..
— Это значит, вы собираетесь покончить с собой? — холодно переспросил Аслан, опустив глаза.
Она отвернулась и, избегая его взгляда, пустой рукой указала на приборную панель.
— Кабину можно оставить на автопилоте?
— Я не могу сделать больше, чем уже сделано, — ответил он. — С двигателями всё в порядке, но система управления повреждена, полноценное ручное управление невозможно.
— Придётся следить за высотой и, если доберемся до поверхности, придется выпрыгивать с парашютом. Из тридцатого, который будет подниматься вверх до последнего.
Аслан спокойно, не торопясь, изложил ситуацию.
— Всё равно хорошо, что нам удалось взлететь, — сказала она. — Мы были на грани.
Она слабо улыбнулась, побледнев, и встретила его взгляд: он молча смотрел на неё сверху вниз.
— Другого способа не было? Вы упомянули иллюминаторы, значит, знали, что с рубкой проблемы.
— Возможно, и был. Но способа, чтобы все смогли выбраться живыми, кроме этого, я не нашла. Времени не хватало, а нас семеро.
Машина на четверых не вместила бы всех, а разбудить и убедить каждого за считанные минуты было нереально. Этот путь оказался проще. Если в полёте случится авария или смерть станет неизбежной, она воспользуется пистолетом Аслана. Тогда никто не пострадает, и всё начнётся заново.
Можно пытаться снова и снова… пока тело не исчерпает свой предел.
— Кажется, мы оторвались, да? — продолжила она. — Хорошо. Когда выберемся на свет, я обязательно всё-всё расскажу, ничего не утаю. Спасибо, что помогли.
Она сказала это словно в оправдание, глядя на экран с красной надписью: высота — 1102 метра. Монстр, которого она видела, был высотой примерно с двадцатиэтажное здание — значит, теперь он уже точно не достанет. Исследовательский корабль, прекратив ускорение, поднимался с постоянной скоростью.
Объективные цифры словно передавали ощущение нарастающего облегчения. Когда напряжение, державшее тело в тонусе, начало спадать, она пошатнулась — и Аслан, среагировав, поддержал её. Риэлла, прижавшись щекой к его крепкой груди, вдыхала тяжёлый запах тела и пыталась на ощупь найти у него на поясе пистолет. Они поднимались, но мало ли что могло случиться. Когда её пальцы дотянулись до оружия, Аслан, сев на край приборной панели прямо за ней, положил ладонь поверх её руки. Сначала легко, затем крепче, до покалывания в кончиках пальцев.
— Зажигалку я дал, но про пистолет речи не было, — тихо сказал он, и его голос прошелестел у самого уха.
Риэлла подняла голову. Его тёмно-синие глаза с каждым отблеском мигающей приборной панели становились то бездной, то морем. Но может быть, разницы и нет. В той синеватой темноте не было ничего: он её не помнил.
— Если сейчас кто-то, увидев ваше лицо, отдаст вам оружие, значит, он убийца.
— А… У меня такое выражение, будто я кого-то собираюсь застрелить?
— Нет. У вас выражение, будто вы собираетесь приставить его к себе и спустить курок.
— Смотреть, как кто-то лишает себя жизни, — не моё хобби.
Самоубийство. От этого слова Риэлла вздрогнула и поёжилась. Она изо всех сил делала вид, что не думает об этом — и вот теперь это вернулось, как бумеранг.
Разве я пыталась покончить с собой? Я просто хотела вернуться. Всё равно ведь можно всё переиграть, так что попытаться ещё раз — не такая уж проблема. Смерть — это не страшно, значит, ничего такого… Но вдруг она вспомнила крошечный флакон с лекарством, полученный в лаборатории. Вспомнила, что говорили тогда исследователи. Её всю обдало мурашками, и дыхание перехватило.
Может, я сейчас не в состоянии думать ясно? Как лошадь с шорами, которая несётся вперёд, не видя ничего вокруг, она мчалась. Даже забыла, что свет привлечёт чудовищ — простейшая вещь.
— Нет… Я вовсе не хочу умирать… Совсем не хочу…
Силы покинули её руки. Сердце забилось резко и мучительно — как будто она выпила слишком много кофеина.
— Тогда можно попросить об одном? — тихо спросила она.
— Если вдруг всё станет безнадёжным — авария, или если мы разобьёмся, или появится кто-то, кто нас убьёт, — тогда, пожалуйста, сначала выстрелите в меня.
Лицо мужчины, внимательно смотревшего ей в глаза, застыло.
— Знаю, что это звучит безумно, но если я умру, то смогу повернуть время назад. Именно так я заранее знала, что появится эта тварь. Я просто не хочу, чтобы другие страдали. Я умру первой, и всё начнётся сначала.
— Почему? Не верите? Я же не прошу стрелять когда попало, только если вы сами решите, что всё действительно плохо…
Она до сих пор помнила, каким было лицо восемнадцатилетнего Аслана, когда он наводил пистолет на Лукаса. Без малейшей эмоции — без морали, без чувства вины. Совершенно пустое. Он не такой, как обычные люди. Потому что его воспитали иначе. В том доме она училась умирать, а он — убивать. Тридцатый был создан как раз под них.
Она чуть нахмурила брови, умоляюще глядя на него снизу вверх. Он немного нахмурился — точно так же, как тогда у озера, когда она впервые позвала его по имени.
— Мне кое-что интересно. Можно задать вопрос первым?
— Конечно, — кивнула она, ожидая, что он спросит о корабле или проекте.
Чтобы заслужить доверие, в этот раз она была готова рассказать всё, что знала. Но он спросил:
Сердце рухнуло вниз. Глаза Риэллы заблестели и задрожали — этот вопрос она уже однажды слышала. Почему из бесконечного множества вопросов он снова и снова выбирает именно этот?
— Каждый раз, когда наши взгляды встречаются, у меня внутри всё переворачивается.
— Уверен: я не только не смогу выстрелить в вас, я даже не смогу нацелиться. Даже просто представить это — уже невыносимо.
Грудь сжалась от тихого, медленного голоса. Он совсем не изменился с тех пор, как, будучи мальчишкой, прижимался губами к её руке. Те же прямые слова, те же острые, пронизывающие глаза. Риэлла вспомнила, как однажды уже слышала этот вопрос. Тогда она ответила, что они никем друг другу не приходятся. У развилки, где пути расходятся навсегда, она выбрала одну из дорог. И вот, после долгих блужданий, ей повезло снова оказаться на том же перекрёстке. Сейчас ей хотелось быть честной. Только сейчас.
— …Когда-то, в детстве, мы были знакомы, — начала она. — Вы спасли меня, когда я тонула в озере. А потом мы провели вместе одно лето…
Она не ожидала, что откровенность потребует столько смелости. Наверное, поэтому ложь всегда считалась подлостью — потому что правда требует слишком многого. Риэлла опустила ресницы и прижала носок ботинка к полу, как будто это могло унять дрожь в ногах.
— Вы были моей первой любовью.
— Я тогда была слишком маленькой и толком ничего не понимала. И вслух этого никогда не говорила. Но, оглядываясь назад…я знаю, это была любовь. Я каждый день ждала полуночи, перебирая воспоминания. А когда мы перестали видеться… я скучала до такой степени, что хотела умереть. Я просто хотела вернуть ту реальность — частичку иллюзии.
Мир вокруг затих, уснул. Ни стрекота насекомых, ни слепящего света луны, но ей казалось, что наступила полночь. Возможно, если бы взглянуть на часы, сейчас действительно было бы ровно двенадцать. Время, когда развеивается всякая магия и возвращается реальность. Время, когда остаётся только правда, и они смотрят друг другу в глаза без лжи.
— Вы были самым дорогим воспоминанием моего детства.
После её слов Аслан долго не отвечал. Риэлла, представив, как бы отреагировала на такое признание, не имея никаких воспоминаний, втянула плечи.
— Дело не в том, что не верю… — сказал он. — Я просто думаю. Если всё было именно так, нормально ли, что я вас забыл? По вашей логике, даже если вы умрете и вернётесь назад, я снова окажусь без памяти.
Может, ей только казалось, но голос его звучал особенно низко и глухо. Он её не помнит. Это горько и больно. Но всё же это было облегчением.
— Я помню, — сказала она. — Этого достаточно. Я буду помнить. Всегда, всегда.
Когда Риэлла подняла голову, на её губах появилась лёгкая улыбка — та самая, которую Лисандра когда-то назвала прекрасной. Глаза мужчины расширились. Он уставился на неё, не мигая, и на мгновение замолчал.
Сзади грубо ворвался ветер, растрепав её волосы. Она могла стоять спокойно только потому, что он, всем телом заслонив, закрывал ее от ветра. Наконец, он заговорил — тихо, с тенью боли в глазах:
— И после этого вы просите меня убить вас?