О НОЧНОМ ЧТЕНИИ С ФОНАРИКОМ ПОД ОДЕЯЛОМ И ЧЁРНОЙ МЕТАЛЛУРГИИ

Хорошо ночью работается. Никто особо не шумит, над душой никто не стоит, начальники (по крайней мере заводские), если они есть, дома спят, дети-внуки не пищат и играть с ними не требуют. Да и домашние звери десятый сон видят, не отвлекают. Чаю выпил, или воды налил, в организм залил, чтобы глотка не сохла, и вперёд, за орденами. Интереснее всего было в детстве, с книжкой, под одеялом. Положено в девять вечера ложиться — дисциплина, у мамы не забалуешь, а книга до конца главы не дочитана. Майн Рид, Жюль Верн, Джек Лондон... На середине бросать? Ага. Сейчас. И тут на помощь приходит фонарик. Старый, серебристый, в металлическом корпусе, с лампочкой, дающей уютный круг рассеянного, чуть дрожащего света, толстенький, с коричневой кнопкой и небольшим полозком.

Шторы должны быть непременно задёрнуты, чтобы из окна ни лучика не светило. Гардины тоже — мухи и комары не пройдут. Форточка открыта: свежий воздух друг отдыхающего. Её только в сильные морозы закрывать надо, и то, перед сном комнату проветривая, пока силы есть, холод терпеть. Забираешься в кровать, под одеяло (естественно, в пододеяльнике — кто же без него спит, что мы, в лесу, что ли), укрываешься с головой, ворочаешься, укладываясь поудобней, стараясь под ноги и спину одеяло подоткнуть, чтобы ни щёлочки не осталось, и сворачиваешься поудобней, оставляя маленькую щёлочку в районе носа: свежим воздухом дышать. Напоминает лёжку белого медведя, как её себе по мультикам представляешь.

Книжка и фонарик, естественно, с тобой. Отодвигаешь подальше от глаз, к противоположной стенке получившейся одеяльной норки, ставишь там поудобнее — томики толстые, удобные, их как будто специально писали и издавали, чтобы лучше стояли, освещаемые фонариком, и дочитываешь главу. После чего, обычно, ещё одну. Или две. В общем — пока по-настоящему спать не захочется, за полночь. Тогда фонарик гасишь, не вылезая из кровати, выкладываешь книгу на стоящий рядом с изголовьем польский комод и прячешь фонарик в нижний ящик того же комода, стоящего на тонких ножках и покрытого для сохранности толстым стеклом с гладкими фасками со всех четырёх сторон, специально под размер столешницы сделанного в мастерской.

Комод тёмного шпона, со светло-жёлтыми внутри, мягко и, что особенно ценно, бесшумно выдвигающимися ящиками в одном отделении, и такой же полкой в другом, из гарнитура, купленного папой с какой-то премии за очередное изобретение в начале 60-х. В Катар, что ли, установку непрерывной разливки стали они тогда продали, или в Японию, на завод Кобэ Стил. Его тогда туда, после переговоров, главным инженером приглашали: очень впечатлил. Звали долго, никак понять не могли: что мешает. Еврея. После Шестидневной войны. Очень смешно. Это и в «Стальпроекте» смешно было, и в «ГИПРОМЕЗе», куда отдел перевели, в тех же 60-х. Никаких шансов.

Ему с загранкой не очень везло: в Англию в начале 50-х сам не поехал, понимая, что после как английского шпиона с гарантией посадят. И семье конец. Тогда ему и от персональной статьи в Большой Советской Энциклопедии удалось увернуться. Очередной том приходил, а вместе с ним несколько страниц, которые нужно было вклеить или просто вставить, взамен вырванных, на которых статьи были о партийных или государственных деятелях, которые оказались врагами народа. Стандартная была процедура. Причём особо она тогда никого не удивляла. Редакция приноровилась: страницы надо было так сверстать, чтобы все остальные статьи остались на своих местах. Заменяли очень дотошно, чтобы до знака по размеру текст совпадал и по алфавит строго укладывался. Без дураков. И без персональных компьютеров. Они только в 80-х появились: итальянские «Оливетти», и то в Москве. В компьютерных залах институтов стояли.

Монтировать и налаживать УНРС из «Стальпроекта» в Японию поехал единственный в их компании изобретателей украинец: Виктор Александрович Карпека. Он, правда, дворянином по происхождению был, «Бауманку» ещё при царе заканчивал, но хотя бы по национальности в райкоме имел шанс выездную комиссию пройти. Остальные были евреи, не прокатывало. И не только потому, что Израиль тогда арабам периодически по шее костылял, несмотря на поддержку СССР их правого дела, а ещё со сталинских времён. Не любил отец народов эту нацию. Да и преемники её евреев особо не понимали. В Биробиджан ссылать уже не стали, хотя готовы были для этого бараки и вагоны, и паспорта кое-где с подмосковной пропиской милиция начинала изымать. Как в том же Кунцево... Чтоб первыми отрапортовать начальству об успешном выполнении. Время такое было. Нынешним не понять — у них другие заботы.

Так что Япония и все прочие страны, куда его оборудование ставили, папе обломилась, как та Ленинская премия, которую им за установку в Липецке выписать собрались, для нынешнего НЛМК. Сначала было с списке на награждение авторов трое, кто изобретал. Потом в него начальство записывать начали, партийное и советское, под юбилеи, и просто так. И даже не из-за денег, а престижно было, лауреатом стать. Ну и попёрли авторов из списка. Обычные инженеры, папа даже беспартийный. Кто они такие были, все эти Каушанские, Мясоедовы, да Сатановские? И прошёл бы тот список на ленинскую премию без авторов, да в процессе согласования не на очередного бурбона партийного инициаторы сокращения числа лауреатов напоролись, а на Анатолия Манохина, который папу знал и с ним работал. Зарубил премию дядя Толя, раз там авторов не осталось, и правильно сделал.

Заканчивая тему папиной загранки, отметим, что после Англии его ещё в Китай посылали, да тоже сорвалось — и слава Б-гу. Там как раз отношения с СССР испортились. А вляпываться в Культурную революцию, со всем сопутствующим ей сумасшествием... Ну, были у папы сорок с лишним патентов на изобретения, и был он до самой своей ранней смерти председателем ВОИР ГИПРОМЕЗа, «Всесоюзного общества изобретателей и рационализаторов»... Медали ВДНХ получал. Кто обо всех этих людях теперь помнит? Кому они интересны? В 90-м было в ГИПРОМЕЗе тысяча семьсот человек. Потом страна рассыпалась, экономика её гикнулась, едва двести осталось. И чертежи. Всех заводов и прочих предприятий, имевших отношение к металлургии, которые в СССР строили. Где они теперь? В 2005-м здание его на проспекте Мира, дом 101, рейдеры захватили. Бандиты, стало быть. Самое время для этого тогда было... В стране «порядок» после «лихих 90-х» устанавливался. Он и до сих пор устанавливается.

Чёрт, не с того же начинали! Вот, так всегда. Только начинаешь о хорошем писать, повернёт в другую сторону, в конце-концов очередной сволочизм вспомнится. Никак иначе не выходит. Ну, у каждой эпохи свои радости, свои подлости, свои герои, и мерзавцы тоже свои. Везде так и всегда было. И в каждой избушке свои за-бушки. Тут главное, как кто или что накатит, под тот каток не попасть и родных-близких с друзьями из-под него выдернуть. На выживание жизнь человеческая направлена, прочее вторично, третично и десятерично. Отчего как только можно, народ наш из страны и валит, куда глаза глядят. Кто с деньгами, кто без, кто с одной лишь надеждой на спокойную жизнь. И их осудить язык не поворачивается. Хотя и там, куда свалили, в конце концов, то же самое начинается. Или другое, но тоже не лучше. По Штатам видно, Израилю и Германии. Обидно, конечно...

Ладно. Настроение сам себе испортил, в другой раз эссе про ночную работу допишется. Как в институте ночами занимался, потому что день на другое уходил. Какими ночи в молодости были: в оперотрядах и на практиках, в колхозах, куда молодых специалистов посылали, и на заводе, которого теперь тоже больше нет: снесли «Серп и молот» на Заставе Ильича, который до революции был заводом Гужона. Жильё на его месте понастроили. Говорят, что «элитное». Интересно, куда крысы заводские делись, холёные, свирепые? Не там ли, в коммуникациях, их потомки до сих пор живут, новых соседей радуют? Про ночную работу в новые времена написать бы... Когда всё смешалось: еврейские посиделки и бизнес-толковища, когда фирму с друзьями строили, писанина ночная научная и публицистика, вроде нынешней.

Ну, и про то, как с детьми ночи проходят — непременно написать надо. С малышами, когда они плачут, невесть с чего, или, наоборот, есть причина — и тут не дай Б-г. Когда что-то в школе у сына не получается, и ты как проклятый с математикой мучаешься, вспоминая, что помнишь из того, что тебе перед экзаменами в институт Борис Аронович в голову вставлял, когда натаскивал, и хорошо натаскал, на пятёрку математику сдал. А в институте Александр Вайнштейн добавил, не профессор и не доцент, всего ассистент кафедры, но преподаватель гениальный, после которого даже самые замшелые лбы курса интегралы как орехи щёлкали. Или как сыну в Суриковке по ночам позировал, когда ему надо было портретную графику тренировать. Спать хотелось, сил не было, а куда деваться? Но полчетвёртого ночи на дворе. Птицы в лесу ночные протяжно покрикивают. То ли охотятся на кого, то ли на них кто-то охотится. Завершим пока тему.