ИСТОРИЯ СЕМЬИ В ЕЁ КОТАХ И СОБАКАХ

У каждого, кому с этим в детстве повезло, родители разрешили, или сами держали кого — свой любмый зверь. У внучек: у одной рыжий с подпалами («официально это называется — оранжевый соболь») померанский шпиц-девочка, Джерри-Ли: пару кило меха и, в районе хвоста, белого пуха, звонкого лая (передвижной сторож-звонок), невероятной прыгучести и нахальства. С младенчества вместе: подружки. У другой кот Мурчик — серый с рыжинкой, полосатый, «цвета скумбрии», с белой грудкой и такими же «носочками» на передних лапках охотник, кастрированный по медицинским соображениям, но боец. Она его не даёт ругать и подкармливает выловленными в пруду карасями. Он её терпит. Не царапался никогда, даже когда она его в нежные годы за хвост пыталась поднять. Возможно, пенсию зарабатывает, постепенно приручая хозяев. С немалым успехом.

У внука было две живших параллельно, но в разных местах животинки. Трёхцветная кошка невестки Мэри со сложным ревнивым характером и мягкой, до изумления шёлковистой шкуркой, подобранная в Питере на улице ещё котёнком и полжизни там прожившая, так что Москва ей не пришлась по душе, как с питерскими часто бывает. Он её по малолетству любил пугать, за что ему врезали лапкой от души. Так что, когда в семье появилась младшая сестра, кошку, любя, от греха подальше, увезли к родителям — в Казахстан. Где её холили-лелеяли, и там она закончила свои дни, когда настал её срок.

Вторым — уже в возрасте, но чрезвычайно любимым животным была девочка-пекинес жены, Гакусей Зянь-Вэй, по домашнему — Зуля. Маленький, что называется — «рукавная». Бывают такие, хотя редко. Два кило весу, а в зимнем меху отъевшись — два с половиной: палевая шерстяная варежка с глазами-пуговками и хвостом-султаном. Тоже прыгучая и храпевшая во сне, как подвыпивший биндюжник, как с собачками такого типа всегда и бывает. Упрямая до чрезвычайности, любопытная, храбро защищавшая бабушку от курьеров, приносивших ей пенсию, но категорически не игравшая с собаками — напугали в детстве. Набросилась на неё, ещё щенка, соседская эрделька, дурная на всю голову до изумления, навеки отбив охоту общаться с кем угодно на четырёх лапах.

Хотя за воронами и голубями она гонялась страстно. Вороны на это, надо сказать, смотрели с большим юмором. Умные птицы, и для маленьких собак очень опасные. Стоит учитывать. Но вот чего Зуля не любила, так это гулять. Её бы воля — из дома бы вообще не выходила. То ли дело лежать на коврах. Грязь уличная её вводила в ступор. Да и когда погода была хорошей, собаку приходилось относить подальше от дома и там ставить на траву или тропинку. После чего она двигалась прямо к подъезду, как подвыпивший моряк к родному кораблю, словно в неё был встроен компас. А если не соизволяла по дороге сделать свои дела, её приходилось относить опять — в другую сторону.

Единственное исключение — свежевыпавший снег, по которому низкопосаженная, со своими короткими, прикольно кривыми лапками, но чрезвычайно опушённая мадам Зуля, соизволяла ходить с удовольствием, и даже могла позволить себе по нему покататься-поваляться, как персонаж русских народных сказок. В последние годы жизни, в посёлке, на природе ей было гулять интереснее. Клинкерные дорожки, трава... Очень любила с хозяйкой в жару полежать на крыльце, в теньке. Когда одной особенно снежной зимой намело сугробы под самый верх внутреннего забора, на метр с лишним, с удовольствием по твёрдому насту бродила между кустами, обнюхивая торчавшие из снега прутья с остатками листвы. Правда, на сугробы её приходилось забрасывать, а спускалась она сама, прыжками, гордая и явно довольная собой.

У жены в семье тоже была собачка, папина. Крошечный японский пинчерок с характером самурая и преданностью истинной японской женщины. Капризная, признававшая за хозяина только главу семьи, а всех остальных её членов терпевшая через силу. Что не способствовало любви к ней детей, которых она периодически покусывала, так что собственные любимые собаки у них появились уже в зрелом возрасте — и то случайно. Помянутую выше пекинеску купили, гуляя по Арбату с дочкой, зайдя на выставку щенков и котят провести время. Умная заводчица её предложила взять на руки — она глянула жене в глаза, вздохнула и в неё тут же влюбились. Ну, кто видел щенков-пекинесов, тот понимает. Так с тех пор в семье и жила — тринадцать лет. Куча была проблем с медициной, да и умерла от сердечного приступа, хотя её несколько лет с того света вытаскивали, но счастья, когда тебя с восторгом, преданно глядя в глаза, встречают у порога, столько...

Своя первая собака была лаечка. Маленькая, западно-сибирская. Точнее: ненецкая оленегонка — он же ненецкий оленегонный шпиц. Умнее пса встречать не доводилось. Принёс его брат в кошёлке, крошечным чёрно-белым щенком-потеряшкой, которого они нашли в новостройках. Папа, который помнил, как хоронил семейную овчарку, словно близкого родственника, брать никого не собирался, так что щенка принесли на денёк-два, пока девочка, с которой брат его нашёл, с хозяйкой не договорится. Через неделю к щенку, оказавшемуся чрезвычайно умным и принципиально терпевшим, пока его не выводили из квартиры, а на лестничной площадке ходившим только на подстеленную газету, привыкли. А через две полюбили и оставили жить навсегда. И прожил он в семье семнадцать лет. Назвали пса Диком, в честь героя «Чёрной стрелы» Стивенсона. Другого такого уже не будет...

Собакен вырос небольшого роста, по колено, пушистым до чрезвычайности. Быстрый как молния — пока не подрос до шлейки, выгуливали втроём, загонять. Шёл кругами, как оленей пас. Погода его вообще не волновала — дождь, не дождь... Хотя зиму он любил больше всего — опускал морду в снег по самые глаза и пёр, как бульдозер, только снег вокруг бурунами расходился. Катался в нём так, что снежная пуль облаком стояла. Шерсти с него начёсывали столько, что её не на один пояс от радикулита хватило. Эффектная чёрно-белая масть, с чёрным чепраком на спине, таким же пятнышком на плече, потрясающая маска на морде, выразительная, с бакендардами и опушенными ушами...

Очень весёлый, грозный с врагами и дружелюбный к знакомым, а уж с друзьями семьи — не разлей вода. Особенно со старинным другом семьи, дедушкиным сослуживцем-одесситом, военным моряком и великим собаколюбом, приезды которого он чуял заранее и всех о них предупреждал, когда тот был ещё на Киевском вокзале, притом, что семья жила через весь Кутузовский, на Площади Победы. Это было исключение из правил, но там отношения были особые. Дядя Миша собак не просто любил: он с ними разговаривал исключительно на «Вы», с подчёркнутым уважением. Собаки от этого старого холостяка балдели все без исключения, знакомые и незнакомые. Что называется, дал Б-г талант человеку. При этом Дикуша тех, кто его боялся, деликатно обходил, не навязываясь, как дедушкину сестру, которую почему-то любые собаки ввергали в неконтролируемый ужас. Раз подошёл, всё понял и больше ни-ни.

Подозрительные звуки в подъезде пёс встречал грозным рыком — грудь у него была колесом, так что бухало как из бочки. С учётом того, что стальных дверей тогда не было, а квартиры в Москве часто обворовывали — очень хорошее качество. Не раз спасало. Мало кто помнит, как на самом деле в Союзе было. Какие-то виды преступности встречались реже, какие-то чаще, какие-то так же, как теперь, но чтобы всегда и везде безопасно было — не было такого ни в какие времена. Вот чего на самом деле не было — преступности в силовом блоке, в том числе в верхах. Особенно в КГБ, где её в принципе быть не могло. Теперь она везде есть, так что никого особо и не удивляет. Ссылаются на то, что деньги появились, на демократию... На самом деле рыба, как всегда, с головы гниёт. Её только чистят с хвоста, и то не очень. Так что лучше продолжим говорить о собаках.

Со всеми собаками у Дика были свои отношения. От огромного чёрного дога Берты до серой овчарки Альки, умницы, которая его выгуливала по газонам Панорамы Бородинской битвы — с поводком в зубах, подтягивая, когда он не хотел куда-то, куда она его вела, идти. От крошечкой мальтийской болонки Мишки до друга, рыжего шпица Гоши, с которым они, дружелюбно порыкивая, упирались друг в друга грудью, становясь на задние лапы, когда встречались. От афганской борзой Сандры с невероятно шелковистой тёмной с подпалинами шерстью и аристократической мордой — одной из первых в Москве, привезенной соседями-дипломатами откуда-то контрабандой, до единственного настоящего врага — тоже борзой, но русской, Назара, которого его хозяин — редкий дурак, притравливал на кошек и небольших пёсиков, пока на папу не напоролся.

Назар в итоге, пытаясь прихватить Дика, папины часы прокусил, хотя в ответ тут же получил по морде ребром ладони. В классическом каратэ это называется «шуто», хотя папа этого не знал — дрался на автомате, и ни людей, ни собак, ни чертей с привидениями не боялся. В его жизни всякое бывало. Очень способствовало пониманию того, как мир устроен — и он так и до сих пор устроен. Личный опыт подсказывает. Когда он умер — не пережил второго инфаркта, не дожив до шестидесяти, Дик всерьёз решил, что тоже пора умирать. Половина его роскошной чёрно-белой шубы вылезла. Есть отказывался. Выходили пса чудом. Пожалуй, именно то, что за ним надо было ухаживать и с ним гулять, спасло маму, которая внезапно оказалась вдовой. Дальше — внуки. Так что папу она пережила намного, дожив до девяноста с небольшим...

Умер Дик, пережив папу на семь с небольшим лет — в августе 90-го. Как назло, дома тогда быть не случилось — унесла нелёгкая в Лондон. Да и Зуля когда умерла, был в поездке, летел в Астану. Тоже как нарочно — обе собаки ушли, а с ними не попрощался. У кого своих собак не было, этого не поймёт. Да и не надо. Не умеешь зверей любить — не научишься. И тут вопрос: как с людьми? Опыт показывает, что и с ними так же. Как правило, если человек не держал никогда животных и их не переваривает, что-то с ним не так. Не стоит его к людям подпускать, а уж к детям — тем более. На всякий случай. Хотя среди мизантропов и садистов встречаются экземпляры, которые только людей ненавидят, а душой на каком-нибудь кенаре отдыхают, рыбках, лошади скаковой, коте или собаке. Бывает и такое...

По этой части вспоминается происхождение упомянутой выше овчарки, которая в семье жила с конца 40-х по рубеж 50-60-х. Уточнить бы, да не у кого... Пока родители были живы, у них не спросил, а теперь что уж. Мы вообще никогда с родными при жизни не говорим про то, что потом, под собственную старость, больше всего интересно. Им некогда, нам некогда. Так и живём — случайными обрывками воспоминаний, рассказанными ненароком. Сколько рассказалось, столько и запомнилось. Возвращаясь к домашним зверям, которых видел сам — был ещё Жук. Здоровенный волкодав, размером с телёнка, в Евпатории. Отец построил там с дедом дом в 50-е, который дед после смерти бабушки в конце 60-х продал. Тогда он там жил — строил всякое, военно-морское, особой важности и секретности. Ну, этот пёс дом и охранял.

Запомнился он, как всегда большие собаки запоминаются маленькому ребёнку, лет двух-трёх, огромным чудищем. Хотя по характеру, наверное, был совсем неплох, раз к нему подвели знакомиться. Папа на нём ездил верхом, подогнув ноги. Что о многом говорит, хотя рост у папы был небольшой, а мама была ещё меньше. Оба метра полтора с небольшим. Война ли сказалась с её голодом, или генетика такая была — кто знает? Мама вообще-то кошек любила — и их вспоминала. Чёрного, пушистого, который потерялся, уйдя на полустанке погулять из эшелона, когда её из Ленинграда на Урал зимой 41-го в эвакуацию везли, и маленькую чёрно-белую Кнопку-хулиганку, любившую съезжать сверху вниз по гардинам, от потолка до пола, вцепившись в них когтями передних лап. Её им в качестве будущего кота принесли, и она так котом и жила, пока котят не принесла...

Но главный, про кого родители, особенно папа, рассказывали, был Джек. Тот самый, смерть которого его так ранила, что он больше собак заводить не хотел. Немецкая овчарка — трофей войны, доставшийся деду вместе с Пилау. Элита элит, из прусского эсэсовского питомника. В котором осталась только щенная сука — настолько злобная, что её пришлось пристрелить, и её подросший щенок, которого начали тренировать — этот самый Джек. На фотографии — огромный пёс с большими ушами и невероятно смешливой и умной мордой. Который, когда слышал немецкую речь, шёл убивать — молча летел к горлу, так что его, когда пленные работать приходили, приходилось в сарай запирать.

В СС ведь, как собак тренировали? Сначала били. Потом приходил ОДИН, который не бил, а кормил и воспитывал. Он и должен был стать хозяином на всю жизнь. А тут бить уже начали, а хозяина псу не завели — наши пришли. Он на всю жизнь запомнил — говорят по-немецки, значит будут бить. И реагировал соответственно. Да и не он один. Теперь-то ладно, но ещё в 70-х, когда в институте учился, привести домой одногруппников-ГДРовцев было нельзя. Все нормальные ребята, один вообще отличный, но нельзя. Думать об этом не стоило. Нынешним этого не понять и, наверное, слава Б-гу. До следующей войны. А вот как она будет, и вопрос ещё, с кем... Кто после неё жив останется, если сами доживём, что вряд ли, так и посмотрим, как реагировать на чужую речь ОНИ будут. Со всей их интеллигентностью, толерантностью и хорошим воспитанием...

Про Джека рассказов была масса. Как он, когда брата из роддома принесли, лёг на пороге и к нему никого не подпускал, даже маму — покормить. После чего был бит, с запретом входить в комнату, и до конца жизни туда не входил, как перед ним ни извинялись. Как маленький брат, учившийся ходить в год-полтора, вышел к нему в коридор, свалился на подстилку и его счастливый пёс-убийца начал страстно вылизывать. За что отдельно, и опять несправедливо получил после того, как подслеповатая бабушка, не разобравшись с тем, что в углу прихожей происходит, ворвалась в комнату с заполошным «Джек ест ребёнка!».

Разссказывали, как дура-нянька (домработницы и няньки у всех были, даже в коммуналках: девушки из голодной деревни выбирались) заснула, выгуливая на бульварах коляску, и брата увезли вместе с ней цыгане. Но отец пустил по следу Джека, и с двустволкой шестнадцатого калибра, подаренной деду ещё до войны Ворошиловым, погнался за ними, так что коляску с братом они на остановке бросили, сбежав на троллейбусе — и правильно сделали. Иначе там бы их и пристрелили, даже если забыть о собаке — а про неё забывать никак не стоило. Не та была собака, чтобы про неё забывать. Отбиться было нереально. Ну, прошлое есть прошлое. Жизнь страны. История семьи — в котах и собаках. Про рыбок как нибудь отдельно: есть и о них, что вспомнить. Длинный получился рассказ, но звери этого заслужили. Не меньше, чем люди. А может и больше — по крайней мере некоторые...