Памяти Жванецкого

В новостях сообщили: Жванецкого больше нет. Так ударило... Мы с ним были знакомы лет тридцать, с начала 90-х. Но это лично. Была "Ханука в Сибири" в снежной декабрьской Тюмени, потом Российский еврейский конгресс... Но до того, он ворвался в жизнь с 1975, с учебы в МИСиС, с первой пластинки, на которой впервые ЕГО голосом, со свойственными ему неподражаемыми интонациями, в общежитии с другом мы слушали его миниатюры.

Друг был родом из Котовска - маленького города под Одессой. Он говорил с тем же акцентом, в котором смешивалось украинское мягкое "шо" и явственные еврейские интонации, за которые его дружно ненавидела военная кафедра, подозревая в нём скрытого еврея. Хотя был он-таки украинцем, фамилию имел, судя по всему, греческого происхождения, а с евреями просто дружил. В Причерноморье это сплошь и рядом бывает.

Его на веки вечное зацепило у Жванецкого: "Я не местный, я с Котовска". В холодной, безо всяких следов моря имперской Москве - это было таким родным... Ну, он этот диск и переслушивал по сто раз. Тем более, что Жванецкий в исполнении Райкина и Жванецкий в исполнении Жванецкого, а также Карцева с Ильченко - это были две очень и очень большие разницы.

Нет, Райкин был великим артистом. Но Жванецкий был свой, родной. И тексты его были ЕГО текстами. Это же даже описать невозможно, как от них поднималось настроение и становилось легче на душе! Может быть потому, что он был мудрым. Жизнелюбивым. Ироничным и самоироничным одновременно. Он умел смеяться над собой и делал это с блеском. Редкая, потрясающая черта характера...

А может быть потому, что он принимал жизнь такой, как она есть. Ничего ни из себя, ни из неё не строил. Никаких иллюзий по её части не имел. Но понимал, принимал, высмеивал и любил такой, как она есть. И от этого вокруг становилось светлее и легче на душе. Он был как лампочка - он освещал окружающее его пространство. И то, что его: маленького, лысого, носатого еврея обожали женщины, было более чем заслуженно. Впрочем, он их тоже любил.

В конце жизни он-таки выстроил личное счастье и его сын успел вырасти - огромная радость для любого отца. Он его страшно любил и очень стеснялся об этом говорить, но это чувствовалось всегда, когда он писал и говорил о себе и своей семье. С мужчинами всегда так. Они то ли сглазить боятся, то ли стесняются много говорить о своих чувствах к близким...

Собственно, рассказывал он в основном о тех, с кем по-настоящему дружил и с кем был на самом деле близок. По большей части об Ильченко и Карцеве. Притом, что рядом долгие годы находился ещё один его друг и бессменный помощник, Олег Сташкевич, который организовывал его гастроли и концерты, тянул сразу десяток возов и ограждал, как мог, от назойливых идиотов, которые вечно лезли к нему в душу и крали его время. Неизбежная оборотная цена популярности - что делать.

Он был Одессой, а Одесса была им. Старая которой больше нет. Уже целиком советская, но всё ещё чистой воды Левант. Интернациональная до изумления и неблагонадёжная до искренней ненависти сверху. Как её не переваривало киевское советское и партийное начальство! Как гордилось своё, городское! Как подозревало во всём, что было и всём, чего там не было, начальство московское!

Еврейская, греческая, армянская, румынская, французская, немецкая, шведская, итальянская, русская, татарская, английская, турецкая и совсем чуть-чуть украинская Одесса - это был его город. Порт и бульвары, Оперный и Филармония, Дерибасовская и Ланжерон, Аркадия и Отрада, Куяльник и лиманы, Толчок и Привоз... Каштаны и платаны, куранты и Потёмкинская лестница, статуя Дюка и люк, с которого на неё надо было смотреть, Воронцовская беседка и Гамбринус...

Одесская киностудия и трамваи, семечки и рачки (с ударением непременно на первый слог), бравые моряки и красивые, золотистого от загара колера девочки, толстые умные дети и очень толстые базарные хабалки, памятник потёмкинцам и булыжная мостовая... А "Черноморец", который играл так, как мог играть только он, и за который болели так, как не болели ни за одну другую команду Союза! А китобойная флотилия "Слава"! А кондитерская фабрика имени Розы Люксембург и конфеты фабрики имени Розы Люксембург, те же "Спутник" и "Чернослив в шоколаде"! Да, что вспоминать!

Одесские шахматисты, врачи-офтальмологи и скрипачи. Одесские воры и их шмары. Одесские адвокаты и старики, сидящие на бульварах... Портовые крановщики и спасатели на пляжах. Хулиганы и милиционеры, которые их ловили. Одесские мамы и бабушки, папы и дедушки. Старые холостяки и молодые бабники. Всё это был Жванецкий и всё это прошло через него, растворившись и создав тот потрясающий коктейль из юмора и мудрости, которым стали его миниатюры.

Он умер, он больше ничего не напишет и не скажет. Но его строки напечатаны во множестве книг, его голос в любой момент можно услышать и увидеть его самого. Интернет хранит всё. И в этом нам страшно повезло. Когда он сказал, что больше не будет выступать и не будет вести "Дежурный по стране", которого ждали куда больше, чем подавляющего большинства телевизионных передач, подумалось, что это из-за коронавируса. Что зря рисковать? А это было другое...

Он ушёл со сцены и с экрана заранее, как будто чувствуя, что его конец близок. А может, и на самом деле чувствовал. Так уходят умирать слоны - великаны африканских саванн и джунглей. Он тоже был великаном, только на свой лад. Остаётся утешать себя тем, что он жил долго и сделал очень много. Помнить его будут не одно поколение. Очень уж хорошо он писал и говорил - таких людей не просто мало, их очень мало. Один на поколение, максимум. Но разве это кому-нибудь из его близких поможет? Мир его памяти, маленького великого человека!