УХОДЯТ ВЕЛИКИЕ...

Уходят великие — один за другим. Заменить их некем. Передать то, что они делали, они не могут никому: великие люди — это штучный товар. Писатели и артисты, композиторы и генералы, скульпторы и поэты... Из последних, только у нас в стране — Жванецкий и Гафт. Вместо всех них пустота. Вакуум. Похоже, что только сейчас по-настоящему заканчивается ХХ век — от 1917 до 1920 года. Остаётся только вспоминать, какими они были. Слова и дела. Пока их помнят — они живы. Хотя бы в воспоминаниях, а это уже немало.

Семь лет назад ушёл один такой человек, которого довелось знать лично. Очень непростой. Очень противоречивый. Но несомненно великий. Генерал Ариэль Шарон. У него было удивительно красивое мужественное лицо. Что называется, породистое. Лицо римского полководца, так и просившееся на мраморный барельеф. Крупные, львиные черты. И фигура была такая же. Мощная, к старости грузная. Что до его характера... Типичный был еврейский а-шейгиц. Городской хулиган из тех, кого погромщики по всему миру боятся больше, чем полицию. Так как он-то сам не боится никого и достанет врага когда и где угодно.

Его или любили, или ненавидели. Без края, без предела, без логики. Любил, его несмотря на взрывной характер и полное отсутствие дисциплины, Бен-Гурион, который очень хорошо разбирался в людях. Терпеть не могла вся прочая верхушка партии МАПАЙ — и за дело. Его они не могли «построить», он играл по своим правилам. Зато его обожали десантники — евреи и друзы, бедуины-разведчики, танкисты. Те, кто рядом с ним воевал. И ненавидели смертельно завидовавшие ему политические назначенцы, которых, и в Израиле, и в Америке, и в Европе, и у нас — пруд пруди, хотя толку от них...

Именно про него после войны Йом-Кипура, вернувшиеся с синайского фронта, побывав в Африке, победители египетских армий, взятых в котёл и разгромленных после броска через Суэцкий канал, говорили с восторгом и преклонением: «Арик — мелек Исраэль», что значит «царь Израиля» на иврите. Царём он не был. Но выглядел именно так. Вёл себя так. И был поистине великим человеком. Причём его победы и его ошибки были одинаково значимыми. Если в израильском военно-политическом истеблишменте и можно было сказать про кого-то, что он, «получив линованную бумагу, пишет попёрек», то именно про Шарона.

Он напрочь переставал слышать приказы из штаба, если понимал, что победа перед ним. Чем и отличался от многих израильских генералов. Боявшихся испортить политическую карьеру. Искавших одобрения начальства. И упускавших возможности, лежавшие у них в руках. Ни на Синае в 1973-м, ни в Ливане в 1982-м он не действовал так, как этого требовало от него по-местечковому осторожное начальство. Нам бы такой подход к делу на Донбассе... Шарон шёл напролом, до упора. Побеждал там, где невозможно было победить. И поплатился за это, когда конкуренты и ненавидевшая его левая пресса повесили на него всю ответственность за устроенную ливанскими маронитами резню палестинцев в Сабре и Шатиле.

Все те, кто с восторгом хоронил тогда карьеру Шарона вряд ли могли представить его себе премьер-министром Израиля. Хотя достаточно было пристальнее присмотреться к тому, как он сколотил из наследников рафинированного русскоязычного интеллигента и аристократа Жаботинского, польских лавочников и марокканских мошавников блок Ликуд, чтобы понять: в политике он будет столь же успешен, как и на войне. Если бы не он, Менахем Бегин не стал бы премьер-министром и правые не пришли бы к власти — сначала ненадолго, а потом всё более и более уверенно. И Израиль не покончил бы с монополией левых в пользу системы двух крупных политических блоков.

Многое бы не произошло в еврейском государстве, если бы не Шарон. Традиционно левый государственный истеблишмент относился к нему так же, как партийный: с неприязнью и подозрением. А многие и с ненавистью. Но в том и был секрет Шарона, управленца от Б-га, что в какое бы министерство он ни приходил, оставлял он эту бюрократическую структуру наполненной самыми горячими почитателями своего таланта. Благо, министерств этих в его жизни было много. Один из лучших, если не лучший полководец Израиля, выдающийся военный деятель ХХ века, чьи операции изучают в военных академиях великих держав до сих пор, он оказался фантастически талантливым менеджером.

К сотрудникам он относился так же, как к своим солдатам и офицерам. Знал их по имени. Помнил, что у кого происходит в семье. Помогал, когда нужно было помочь. Защищал их интересы и заботился о них в любых ситуациях. Его методы управления были спорными. Он не любил характерных для израильской политической практики договорённостей и часто бывал авторитарен. Откровенно презирал партийные кланы в собственном Ликуде и терпеть не мог компромиссы, ограничивавшие его и связывавшие ему руки. И став премьером, управлял страной, как привык управлять в армии — со своей фермы «Шикмим» в Негеве, советуясь лишь с ближним окружением.

Замечательный семьянин, трагически потерявший обеих жён и маленького сына, он любил оставшихся — Омри и Гилада со всей страстью и нежностью, на которую только способен еврейский отец. Именно это чувство оказалось его слабым местом. Ахиллесовой пятой, которую использовали левые — юридический истеблишмент и пресса, шантажируя его в последние годы жизни угрозой открыть против его детей уголовное преследование. И, надо сказать, своей цели они добились. Хотя вряд ли кто-то из них может открыто признать, чего и как они добивались — порвут на запчасти.

Сегодня невозможно сказать, в какой мере за катастрофическим по своим последствиям решением Шарона вывести в августе 2005 года войска и выселить израильских поселенцев из сектора Газа, стояла эта полумафиозная комбинация, а в какой оно было спровоцировано уговорами его партнёров по партии Кадима: Бен-Элиэзера — «Фуада» и Шимона Переса. Можно лишь быть уверенным, что если бы он остался жив, ХАМАС не контролировал бы Газу. «Бульдозер», как его звали и друзья, и враги, легко и быстро исправлял собственные ошибки, а Газу он брал в своей жизни столько раз, что был уверен: если одностороннее размежевание пойдёт не так, он попросту вернёт всё на круги своя.

Он наверняка вернул бы туда израильские войска без особых колебаний. С политическими оппонентами и союзниками он не церемонился, с врагами тем более. А на «международное сообщество» вообще не обращал внимания. Если бы не впал в кому. Если бы не назначил незадолго до этого вице-президентом ни на что не годного Эхуда Ольмерта, а начальником генштаба не подходящего для этой должности Дана Халуца — чтобы люди, занимающие эти посты, не мешали командовать ему самому. Если бы неформальным лидером Кадимы после его ухода из жизни не остался его старый соперник, левый до предела Шимон Перес...

Но история не знает сослагательного наклонения. Последнюю свою ошибку Арик Шарон исправить не успел. А те, кто оказался «на хозяйстве» в Израиле после него, побоялись это сделать даже когда имели для этого все шансы. Чем генерал, предпочитающий наступление и отличается от того, кому милее оборона. Политик от политикана. А Ариэль Шарон от Эхуда Барака или Биньямина Нетаньяху. Когда в Старый Новый год 2013-го его похоронили, его оплакивали и друзья, и враги. Враги — потому, что он был истинным человеком Ближнего Востока. Жестоким и сильным. Благородным и беспощадным. Верным слову — всегда. До конца защищавшим своих людей, от кого угодно и в любых обстоятельствах. Державшимся на равных с королями и президентами.

Его высоко ценили египетский и президент Хосни Мубарак, и иорданский король Хусейн, которые с ним воевали и часто встречались после войн. С ним поддерживали формальные и неформальные отношения десятки государственных лидеров первого ряда. Включая Путина, говоря с которым он поправлял переводчика, поскольку русский хорошо помнил с детства. Великий был человек. Но у смерти свои резоны. Б-г забирает всех. Мудрецов и героев, тех, с кого берут пример и тех, на ком пробы ставить некуда. Там, за чертой, они все равны. Просто одних не хватает, а смерть других не вызывает никакой реакции, или вызывает облегчение. В коронавирусную эпоху, которая опять приблизила смерть вплотную, жизнь стоит ценить. Она этого заслуживает и попусту её прожить — чертовски обидно. Ну, а дальше каждый решает сам за себя. Все там, в конечном счёте, будем...