Встреча с Родиной: история одного вагнеровца. Часть 2.
ЛНР И НЕВЫНОСИМАЯ СЕРОСТЬ БЫТИЯ
Мы стояли на последней вечерней проверке. Это был наш 14-й день пребывания в Молькино. Вечером наши позывные должны были произнести в списке на убытие. Мы заранее позаботились о своем досуге, утром отпросились «к стоматологу». В лагере его не было, поэтому всех, кто жаловался на зубную боль, пускали в город до вечера. Мы еще раз попрощались со знакомыми Макса, вкусно поели (после лагерной столовой любая еда покажется мишленовской), послушали музыку. Таких вещей всегда не хватает в условиях информационной изоляции. Я набрал маме и жене по видеосвязи, насмотрелся на их слезы, успокоил, сказав, что все будет нормально (ну да, нормально).
Проверка закончилась, называют список на убытие и наши позывные. Следующий день весь проходит в сборах. Мы возвращаемся с полигона. В местном военторге гигантская очередь, чтобы ее не стоять, спрашиваю у знакомого с палатки что есть.
— Да нихуя. Термобелье и мультитулы по шесть тысяч.
Ну вот, можно не стоять хотя бы эту очередь.
Ночь. Все суетятся, на территорию базы заезжают автобусы, я насчитал всего семь. Большие, пассажирские. Водилы, обычные гражданские, открывают багажные отсеки, которые моментально заполняются шмурдяками со снарягой. Трогаемся чуть за полночь, за стеклом стоят инструктора и сотрудники лагеря, машут и свистят, провожают в добрый путь.
Маршрут автобусов проходит через Ростов, мимо Новочеркасска. Родные места, особенно грустно проезжать их, зная, что там дом, семья, друзья. Люди, которым на тебя не похуй, и те, кто искренне делают вид, что это так. Карьера, достижения, все, что я обрел в жизни к своим 28 годам, было поставлено на зеро. Теперь я солдат. Теперь мне надо думать о единственной важной и великой цели: битве за Родину. Битве за Россию. «Подъем и упадок народов зависит от судьбы сражений», писал дед Юнгер. Ком подкатил к горлу.
Мирная жизнь растворялась по мере того, как мы ехали по ночной трассе М-4. Я решил поспать. Проснулся буквально как в кино. Открыв глаза, я увидел дорожный указатель таможни и название — Луганская Народная Республика. Странно, думал мы на Бахмут едем, он в ДНР вроде.
— Просыпайся, мы в ЛНР, — толкаю Макса.
Семь утра, в Краснодаре в это время солнце игриво прячется в посадках на полях и иногда бьет в глаза. Так получается, когда едешь по трассе утром. Здесь по-другому. Небо и земля одного серого цвета, утренний туман ограничивает видимость. Невыносимая серость бытия. Едем по поселку какому-то, думаю про себя, что раз едем в автобусах, как на параде, то до войны еще далеко. Проезжаем какую-то разрушенную сгоревшую хату. Позже это станет типичным пейзажем, и я скорее бы удивился целому и невредимому дому, без дырявого от осколков шифера на крыше.
Через некоторое время хаты сменились на хрущевки, какой-то город, на въезде блокпост с российским и советским флагами, бойцы проверяют легковушку. Не могу понять, Луганск это или что? А что, в ЛНР кроме Луганска городов нет? Да как же эта серость напрягает, тут Русская весна или что вообще? Начинаем ехать по какой-то грунтовке, видимо скоро высаживают. Ссать охота.
Автобусы привозят на какой-то пятачок, вокруг деревья, за деревьями дорога. Стоит разрушенное здание. Выгрузились, какие-то люди ходят и как зазывалы орут:
— 1-й отряд есть тут? Сюда, ко мне все подходим, кто с 1-го отряда!
— 10-й ШО, подходим быстрее, блядь!
— Быстрее 3-й отряд, хули вы встали там, потом вещи заберете, мне список проверить надо!
Нашелся и наш зазывала — начальник штаба отряда. Проверка по списку — все на месте. Показывает нам на ящики с БК, говорит закидывайте в «КамАЗ» и сами прыгайте в кузов. Я ездил в «КамАЗе» по срочке, приятного мало. Думаю, ну вот, прощай комфорт, с грустью глядя на уходящий автобус.
Нас человек десять, едем, курим, пытаемся перекричать мотор и спорим, куда нас везут. Привезли получать броню, магазины и разгрузку. Есть такой забавный тип людей — идейные пиздоболы. На Молькино нам один человек, тоже из первоходов, рассказывал, что у каждого отряда есть своя мародерская база, куда свозятся трофейные натовские броники, разгрузки и стволы. Там можно будет выбрать себе что угодно, с экипой проблем нет. Видимо там ты и превращаешься в того самого легендарного бойца ЧВК «Вагнер» из интернета. Он решил верить в это, сделал это своей правдой. И нас на эту свою наивно-пиздабольскую искренность купил.
На деле нам выдали убогую сирийскую разгрузку (у меня она порвалась через две недели ношения), инкассаторский броник со стальными пластинами, такую же убогую каску, две гранаты и три магазина для калаша. Но я особо не унывал. Броня хоть какая-то, но есть, уже хорошо. А пиздаболам, как известно, в рот нассым.
Следующий перевалочный пункт разделил нашу банду на двое. В то время «Вагнер», помимо наступательной операции на Бахмут, вел оборонительные бои на рубежах от Кременной до Лисичанска. Целью нашего стояния там было не допустить прорыва хохлов в направлении этих городов, которые достались нам почти даром после успешного взятия Попасной. Часть бойцов отправились на Бахмут, часть под Лисичанск. Мне и Максу выпал Лисичанск.
Об этом участке фронта в новостях я ничего не видел, потому смутно представлял, что меня там ждет. На данный момент нас ждала ещё одна поездка в «КамАЗе». Мы распрощались с товарищами, пожелали друг другу удачи и запрыгнули в борт. Серость никуда не исчезла, но к ней как будто уже привык. Неизвестность одновременно пугала и захватывала. Когда там уже война?
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ВОЙНЫ: ЗЭКИ И ИГИЛ*
Борт мчался, не щадя подвески, мы периодически подпрыгивали на ящиках с БК. В голове мелькали мысли-паразиты. Бля, щас как уебет по нам что-нибудь. Не уебало, доехали. «КамАЗ» заезжает в ангар, мы выпрыгиваем с борта. Смотрю вокруг: ящики с БК, две буханки, ангар бетонный, в крыше две дыры от снарядов.
— Сюда подойдите, вон видите вход в подвал? Давайте туда по одному, — Старший показывает нам на здание в 100 метрах от ангара.
Территория огромного завода, цеха, гигантские трубы. Позже узнал, нас привезли на Лисичанский нефтеперерабатывающий завод (НПЗ). Так, один пробежал, на фоне слышатся раскаты арты. Как понять, это наши стреляют или по нам? Смотрю на старшего, он спокоен, значит все хорошо. Дошла до меня очередь, бегу, думаю, если засвистит, сразу упаду, попутно решаю в какую сторону прыгать. На входе в подвал стоит часовой. Пароль — отзыв я помнил: Луганск — Краснодар.
— Какой фонарик, бля, иди так, не ссы.
Проваливаюсь в темноту на ощупь, чувствую ступенька, еще ступенька, вроде понял. Подвал метров семь глубиной, бетонный. В таком не страшно. Внутри уже есть свет, куча бойцов громко галдят. Воздух спертый, накурено. Помещение примерно 20 на 20, вдоль стен поддоны, предполагается на них бросать спальник, чтобы не на сыром полу. Бросаем вещи с Максом у стены, ждем дальнейших инструкций. Решаю осмотреться. Судя по окружению, ощущение сложилось, что попал на Тортугу. Все грязные, кто-то орет не по-русски. Рядом со мной какой-то бородач-среднеазиат греет в миске еду из сухпая. Неподалеку сидит еще один, уже без бороды. Сильно гундосит из-за гайморита и что-то держит в руке. Присматриваюсь — в руке гондон.
— Хохьла паймаю, буду ибать его, — докладывает он своему товарищу.
Интересные у них тут развлечения. Здоровый тип орет:
— Кто сейчас только приехал, идите ко мне записываться.
Подходим, называем позывные и номера жетонов, получаем тюбик промедола и жгут. Один из нашей банды решает спросить:
— А тут тип сидит, он на зэка похож.
Вижу, что бойцу нашему это не особо нравится. Я не испытывал каких-то предрассудков по поводу того зэк человек или нет. Тут все делают одно дело, и выяснять, кто есть кто смысла нет. Позже мы узнали, что в подвале действительно были одни зэки и пятеро нас, вольнонаемных, которые еще 12 часов назад были в блаженном неведении и лишь гадали, что же их ждет. А можно мне другую войну? Не такую грязную и без азиатов с гондонами?
В подвал зашел высокий, басистый качок. Он единственный, помимо нас, был опрятный и побритый. Командир отряда. Он зэком не был, зэков не брали на должности выше взводника.
— Три штурмовика, два птурщика, — Один из нас решает говорить за всех.
— Ты птурщик? — Смотрит мне в глаза.
— На какое расстояние ракеты твои стреляют?
— От 3 до 4,5 километров, зависит от маркировки.
— Знаешь, сколько одна твоя ракета стоит?
— Правильно. Знаешь, что я с тобой сделаю, если ты проебешь установку?
Достает ПМ из кобуры, тыкает мне в броню:
Понимаю, что он ждет, что я отведу взгляд, стараюсь смотреть на него, даже улыбаюсь зачем-то. Ну смысл ему меня убивать? Ладно бы за дело, а мы только приехали, накосячить физически не успели. Понимаю, что в глазах у него нет ничего, кроме желания меня ебнуть. И еще кого-нибудь в довесок.
— Ладно, ПТУР выдам позже тебе. Пока отдыхайте, не до вас.
Позже Макса забрали. Подошел командир помладше, задал пару вопросов и увез Макса на передок. Ближайшие полтора месяца мы друг друга не увидим. Ко мне тоже позже подошел познакомиться другой командир. Афганец по нации, «игровой» по масти (заключенный, который профессионально играет в азартные игры — ред.). Порядочный арестант в общем.
— Если будешь хуевертить, я тебя ебну. ПТУР я тебе искать иду.
Говорил он с жестким акцентом, сначала я его почти не понимал. Но несмотря на то, что как и другой командир, афганец тоже грозился меня убить, я ему понравился. Он пришел через час довольный, сказал, что ПТУР не нашел, и я могу пока отдыхать, на сегодня война отменяется. Меня назначили старшим расчета и выдали двух бойцов из тех, с кем я приехал. Ну отлично. Со своими буду. Решили поесть сухпай, что нам выдали еще по приезду. Один из моих возмущается:
— Почему тут все зэки? Я с зэками не хочу!
— Ну ты и не с зэками, ты со мной, чего ты переживаешь.
— А командир тоже зэк. Это как вообще его командиром поставили?
Зэки действительно часто были командирами взводов. «Вагнер» руководствовался принципом «каждому по заслугам», и если человек заслуживает быть командиром, то он им будет, независимо от того, зэк он или нет. Я не понимал повода для беспокойства. Боится, что зэки его шмотки стирать заставят? Или ВИЧ подхватит? А что он делать с ними собрался то, что ВИЧ подхватить боится? ВИЧ меня не смущал, хотя и вичевые среди бойцов были. Их «помечали» красными браслетами на запястье, которые под страхом смерти запрещено было снимать. Просто решил для себя, что при ранении не буду им помощь оказывать. Пусть со своими держатся.
Афганец пришел через пару часов:
— Давай собирайся, надо БК пацанам закинуть и поесть.
Видимо, решил проверить, не испугаюсь ли я ехать с ним или типа того. Сам он не боялся. Наедине афганец рассказывал, что воевал в ИГИЛ* (страшном и запрещенном — ред.), и ему не страшно ничего, его жизнь в руках Аллаха. Я был спокоен, хохлов он не любил даже больше, чем кафиров.
Мы запрыгиваем в буханку, к этому моменту уже совсем стемнело. Ночь в прифронтовой зоне - сплошная темень. Безлунное небо, ни одного источника света, кроме фар нашей буханки. Я совершенно не видел, куда мы едем, старался поглядывать на дорогу, зарядил автомат на случай засады. Первая остановка где-то в лесопосадке у дороги, машину тут же окружают силуэты. Лиц не видно, не видно ничего. Бойцы разобрали сухпай, заботливо выданный мной, обступили командира и начали рассказывать за жизнь свою тяжелую. Кто-то ногу сильно потянул.
— Грузись, баля, в тачку. Если скажут, что симулируешь — пизда тебе.
Сигареты все курят «в ладошку», не источая света. Далеко, на фоне галдежа бойцов слышны раскаты арты. Они, так или иначе слышны были всегда, ближе-дальше, это уже детали. Потому часто не буду упоминать об этой местной особенности. Наведались еще по нескольким позициям, картина примерно та же. По возвращению на НПЗ афганец резюмировал:
— Маладэц, баля. Муж-курица, дальше будешь нормально делать все — в беде не останешься. Я тебя забираю, будешь у меня.
Я не очень понимал, что именно ему показалось нормальным. Видимо, он ожидал, что я буду совсем не готовым даже к ночным покатушкам по позициям. Но афганец был искренне рад моей выдержке, и я в принципе был не против того, что он меня забирает. Как показывает опыт, обычно, если отказываешься от пути, который предлагает судьба, получаешь вдвое больше и еще говна на лопате.
— Сегодня уже не поедешь никуда. Отдыхай пока.
Совсем один остался, все мои куда-то делись. Намного позже уже узнал, что они стали личной охраной отрядного командира, и весь контракт стояли в штабе на «фишке» (в карауле — ред.). Я их потом много раз встречал и очень сильно удивлялся, как они от такого однообразия еще не ебнулись.
Как же сейчас дома, интересно? С этими мыслями я и заснул. Первый день войны выдался у меня насыщенным.
МОИ БОЙЦЫ
Утром пришел заместитель афганца, повел меня на склад забирать ПТУР. На складе сидят трое зэков, подхожу к ним:
— Парни, мне сказали тут ПТУР мне дадут.
— Вот, принимай, — Смотрю на ящики, вскрываю, ракеты мои.
Понимаю, что о таком они впервые слышат. Ищу сам — нет. Говорю заму, что делов не будет, нужен пускач. Позже он нашелся совсем в другом месте, я расписался за получение в журнале, еще в шутку спросил:
— Что, реально свою подпись ставить?
— Понял, — Нарисовал крестик и пошёл.
Потом пошел получать гаджет — залоченный смартфон с установленным AlpineQuest и координатами позиций. Гаджет мне выдавал старший связист, зэк из числа БС (бывшие сотрудники силовых структур — ред.) с позывным Садык. Это был очень скрытный человек, позже мы неоднократно пересекались в Соледаре, и кое-что я о нем узнал. Он воевал в Югославии добровольцем, очень жалел, что в свое время не женился на сербке, был в Чечне и на Донбассе в 2015 году. За что сидел не знаю, но впечатления от общения с ним всегда оставались крайне положительные (Он остался жив. Если читаешь это, привет тебе, дорогой человек!). Позже приехало пополнение, человек 50. В подвале теперь совсем не осталось места, скорее бы уже увезли отсюда. Афганец подвел ко мне одного из новеньких. Говорит, что это мой боец, второго выбери сам. Новенький с позывным Спрей тут же сообщает, что он здесь с другом, просит взять его.
— Братан, я тоже тут с другом, но его увезли куда-то, так что теперь я один. Если твой друг ракету носить не сможет, то он мне не подойдет.
— Он может, может! Сова, сюда подойди.
Передо мной оказался мужик без почти полного переднего ряда зубов. Выглядел он лет на 50. Позже узнал, что он всего на три года старше меня.
— Ну, ты вроде здоровый. Ладно, будете со мной. Только я сразу говорю, я не зэк, поэтому по понятиям не получится, будет по-военному.
— Да мы нормальные пацаны, все понимаем.
Спрей — молодой дагестанец, который очень не любил, когда я называл его Спрей. Просил звать Али. Сова — осетин. Ему было все равно, как его называли. Я коротко обрисовал, чем занимается птурщик, показал установку и пообещал научить работать. Парням, кажется, все нравится. Под ночь пришел афганец:
— Я договорился, едешь на позицию в деревню. В лесу пока жить не будешь.
— Ну… Спасибо, — Он смотрел на меня так, будто ждал благодарности, хотя я вообще ничего не говорил ему о своих предпочтениях по моей позиции.
— Я игровой, зачем мне спасибо твое. Должен будешь.
Ночью мы грузимся в буханку и едем в густой темноте. Заехали во двор частного дома, дом разрушен, но есть подвал. Это наш «ноль». Сюда каждый вечер приезжало снабжение, можно было поменять батарейку в рации и зарядить смартфон. На нуле уже человек шесть, помимо нас. Особенно выделяется хриплый, как у Джигурды, голос одного из бойцов с позывным Припять. Он командир расчета СПГ.
Мы познакомились, афганец сказал, чтобы нам помогли с барахлом, донести БК и шмурдяки до нашей позиции. Идти было километра полтора в гору. Очень тяжело, с непривычки, в броне, с вещами и пусковой установкой идти за афганцем, который не был обременен какой-либо ношей. Чувствую, что уже сил нет.
А афганец-то с юмором человек. Нас расположили в подвале рядом с разрушенным домиком, там места было ровно на троих, стояли какие-то закатки. Афганец сказал делать позицию в посадке напротив дома, метрах в сорока от подвала, но завтра. Так как всюду хохлы разбрасывают лепестки, ночью туда идти не надо. Стоять на фишке и откликаться, когда вызывают по рации. Если что-то из этого не будет выполнено — пизда нам. Ну вот, теперь я точно на войне. На позиции, с автоматом, враги рядом. А где враги, кстати? Решаю посмотреть в гаджете. Наши позиции отмечены, где враги не понятно. Отлично. Каждый час выходят по рации, запрашивают обстановку. Докладываю, что все ок.
Уже хочу спать и на смену себе зову одного из своих. Внезапно вижу выходы «Града». В полнейшей темноте они ярко озаряют горизонт и подсвечивают деревья. Летят не по нам, это война идет в районе Белогоровки — крупный укрепрайон по направлению на Северск. Стою, наблюдаю за прилетами, как невольный зритель. Выглядит эпично!
Спать пришлось в сырости, хотя и в спальнике. Воздух сырой, стены сырые. Как бы недержание не заработать в таких условиях. Листаю гаджет. Золотаревка. Так называлась деревня, в которой мы теперь жили. Перед сном думаю о доме, о том, что если кто-то из моих уснет на фишке, нас всех убьют. Решаю проверить. Стоит, сокол, не дремлет. Ну и хорошо. Утром будем позицию делать.
ПЕРВАЯ КРОВЬ
Ночь прошла спокойно. Я сидел на канале ВОПа, потому что ПТУРы относились к нему. Периодически слушал, как передают ребусы для наводки арты, и учился быстро их расшифровать по азбуке — шифру, что мне дали вместе с гаджетом. Это обязательное условие ведения переговоров, так как связь постоянно слушали хохлы. Мы тоже слушали связь хохлов, прошитые «моторолы» не защищали от этого. Если передать по рации информацию без использования азбуки, можно долго слушать о том, какой ты долбоеб с другого конца провода.
Уже утро, а значит пора делать позицию. Идем в посадку и понимаем — то место, что дал мне афганец, никак не пригодно для ведения работы по направлению, которое мне обозначили. Поле идет на подъем, видимость метров 300. Дождался тишины в эфире, выхожу на командира ВОПа:
— Позиция для работы не годится, нужно двигаться вперед. Может кто сопроводить?
Называю ребус по азбуке, жду ответ:
— Стой там и не заебывай, ты резерв.
Ну, по крайней мере с меня взятки гладки. Я уведомил командование, что не вижу танкоопасное направление, которое мне дали для контроля, так что потом пусть не обижаются.
Вижу в соседнем доме, в 30 метрах, движение. Наши. Они ночью нам подвал показали, 10-й отряд. Думаю, надо поближе с соседями познакомиться. Фишка пропустила, захожу к ним во двор. Ну чисто деревня дураков, только с автоматами. Во дворике в загоне какие-то куры, пару гусей. Из кирпичной пристройки к дому, чудом уцелевшей от обстрела, выходит их командир.
Молодой парень, тоже с воли, быстро находим общий язык. Быт у них налажен знатно. Газовые баллоны, чайник, сахар, печка даже есть. Он учил меня картографии, так как у него был «мавик». Парень знал примерно каждый куст и посадку, которая была по фронту. Оказалось, всего в двух километрах от нас сидят хохлы. Ну вот и прояснили. Он спросил, могу ли я с ПТУРа отработать по хохлячьему наблюдательному пункту. Вспоминаю диалог с командиром о важности экономии БК и говорю, что надо запросить разрешение. Записал у него ребус, пообещал вернуться.
— Соседи просят посодействовать. Могу работать?
— Передай ребус, куда они хотят, чтобы ты работал.
— Да, можешь работать. Тебе видно это место?
— С позиции нет. Надо чуть сместиться.
— Занимайся, по результату доклад.
Ну вот, охуенно. Работа началась. Адреналин тут же подскочил, и я вернулся к Рэджу с хорошими новостями.
— Круто, братулец. Пойдем, я тебе покажу, откуда этих сук въебать можно. А то они там засели, всю движуху по деревне палят, арта потом пизды дает.
Идем вдвоем, пока без ПТУРа, надо оценить обстановку. Проходим мимо разрушенной церкви. Захожу внутрь. Крыша дырявая, иконы стоят. Я снял каску и перекрестился. Интересно, каково хохлам стрелять по церквям? Они это специально делали? Кажется, что нет. Я бы не смог по церкви работать.
Спустя 10 минут находим позицию. Видимость идеальная. По пути встретили «Ахмат». Тот, который 58-я армия. Их командир говорит, что у него в отряде тоже есть птурщики, но работать они не умеют, просит научить. Говорю, что потом, на обратном пути обменяемся координатами.
Я объявляю своим боевую готовность. Утром пошел дождь, и я приказал им во что бы то ни стало обеспечить нас печкой на ночь. Они мастерили ее из глины и кирпичей, нашли где-то трубу для дымохода. Рукастые парни, я бы сам не смог.
Иду на позицию, по пути встречаем товарища Рэджа, у него птичка. Говорит, что их командир очень обрадовался, когда нашелся инициативный птурщик, готовый отработать по хохлам и решить их проблему. Мне говорят, что как только я буду готов, взлетит “птичка”, будет вести запись. Раскладываю станок, заряжаю ракету, попутно объясняю своим, как и что я делаю.
— Все, отходите, буду работать.
— Запускай, сейчас вылетит птичка.
Перед выстрелом всегда читал «Отче наш», для спокойствия. Все замерли в ожидании, на движуху подошли пару ахматовцев.
Перед выходом ракеты слышится громкий писк электроустановки, затем вылет. Идет отлично, наводится плавно. Ракета взрывается в посадке, прямо в место, которое мне указал Рэдж. Чутка оглушило выстрелом, слышу радостные крики:
— Все, валим резко, сейчас сюда работать начнут.
Мы бежали с «места преступления» очень быстро, несмотря на броню и пускач. Рэдж на ходу докладывал командиру об успешном выполнении задачи. Я вспомнил, что мне тоже надо доложить.
— Отработал, есть поражение. У соседей видеоподтверждение попадания.
— Молодец, сегодня переедешь туда, где твоих целей будет больше.
Зараза, только с Рэджем притерся, вот бы мы тут движухи навели. Но не судьба. Сказали перееду, значит перееду. Позже я узнал, кто был командиром Рэджа. Это знаменитый Лесоруб. Его ставил в пример Пригожин как человека, который собственными руками выносил своих раненых бойцов с передка. Я видел его пару раз, он был взрослый, высокий мужик, с лицом, не выражающим эмоций. Кажется, воевал в Чечне. Общался мало, мне помню пару вопросов задавал о ПТУРе. В целом, производил о себе впечатления настоящего пса войны, которому до мирной жизни дела нет. Такие люди меня вдохновляли. Соль этой войны. Соль любой войны. Рядом с ними и умереть было не страшно.
По возвращению я внезапно вспомнил, что со мной в команде два зека.
— Пацаны, а вы чифир делать умеете?
— А сделайте, давайте чифирнем.
Заварку нам давали. Пацаны резко сообразили «кругаль» — металлическая кружка, из которой пьют чифир. Объяснили, что пить надо по два глотка и передавать по часовой стрелке. Против часовой нельзя, так время медленнее течет.
На вкус, как очень горький, крепкий чай. Но бодрит. К вечеру у нас была печка, проблем с дровами не было, рядом посадка с кучей бурелома. Как только стемнело, мы наконец смогли просушить вещи и отогреться. Отличный день. Сделал полезное дело, выпил чифира.
Ночью нас ждал переезд, потому спать решили лечь пораньше, на фишке стояли по 40 минут, менялись. В два часа ночи мне было велено собираться и идти на «ноль». Переезд начался. Немного грустно, печку только сделали. Но война есть война. Не по подвалам же я сюда приехал прятаться.
ЛЕС САМОУБИЙЦ
На ноле нас ждали слегка вздроченный афганец с замом и водила буханки. Я не сидел на их канале связи, потому не сильно понимал, почему они нервничают.
— В лес едешь, в лесу жить будешь.
О как. Уже скучаю по подвалу с печкой. Мы грузимся в буханку. Минут через 10 заехали в какой-то ангар, за нами захлопнулись ворота. Теперь, на ближайшие полтора месяца это будет мой новый ноль. Там всегда холодно, некуда сесть, толпа народа. Туда же сносили раненых и убитых. Когда я приехал, афганец взял мой гаджет и забил точку.
— Тут теперь жить будешь. Вот Шахта там рядом стоит, он тебя проводит.
Шахта был командиром отделения штурмов, взрослый зэк, сидевший не помню точно за что, но за что-то тяжкое. Пожали руки.
Находиться на этом ноле мне совсем не нравилось. Постоянная суета, все метаются куда-то, ждут то пока гаджеты зарядятся, то батарейки для рации. Кто-то спит на куче деревянных брусков. Наконец Шахта собирает своих и говорит выходить. Мы идем в полной темноте, друг за другом гуськом. Я едва различаю силуэт впереди идущего. Понимаю, что отстать в таких условиях никак нельзя, моментально теряешь из виду человека и как будто проваливаешься в торфяное болото. Тьма такая густая, будто осязаемая. Путь был не близкий, идти с пускачом и шмурдяком становилось все тяжелее.
Впереди находился овраг метра на три глубиной, обойти его нельзя, говорили там мины, надо спускаться вниз по веревке, потом подниматься с другой стороны. Задачка не из легких, особенно с грузом. В голове я делаю вывод, что война — это долго идти и редко стрелять. После оврага хочется бросить все и прилечь на землю минут на пять. Но нельзя. За оврагом поле, открытое пространство, которое нужно преодолеть быстро, чтобы не застали врасплох вражеские «мавики».
Поле постепенно подходит к концу, немного светает и идти на ощупь уже не надо. Перед глазами сосновая роща. Нам туда. Ее делили между собой мы и ополченцы, которые уже вроде как не ополченцы, а армия РФ, но один хуй их все называли «ополчами». Они периодически раскидывали мины по роще, чем сильно усложняли передвижение по ней, заставляя запоминать каждый шаг и каждую тропу, чтобы внезапно не оказаться без ноги.
Шахта вроде помнил дорогу, но мы заблудились. По рации на канале афганца уже начинался движ, штурма проходили вперед, занимали соседнюю рощу, что в низине. Мы шли, не зная куда, Шахта то ускорялся, то останавливался.
— Нет, туда не пойдем, мы там заблукаем.
— Так, давайте лучше там снизу обойдем.
У меня не было даже сил сказать ему, как сильно я его ненавижу, и что если он еще раз скажет, что мы «заблукали» я выброшу ПТУР и его ебну. Вроде нашли наконец. Как мы не наступили ни на одну мину, до сих пор не знаю. Позже, в этом лесу в общей сложности подорвалось человек 15 за месяц. Пока мы не нашли командира ополчей и не дали ему пизды, запретив к хуям собачьим его минные приколы.
Шахта показал блиндаж, куда можно упасть, чтобы передохнуть. Падаем туда чуть не замертво. Ну и поход. Уже совсем рассвело, и арта во всю начала работать с обеих сторон. Штурма путали выходы 120-го миномета с танком, и на меня постоянно выходили с ВОПа, заставляли искать танк. Вид с рощи открывался на поля, на горизонте посадка, в ней хохлы, дистанция километра три. Позиция говно, но лучшего варианта не было.
При перестрелке арты чувствуешь себя абсолютно беспомощным и не нужным. У меня над головой протяжно свистели снаряды, то наши, то не наши. Взрослые дяди разбираются, тебе лезть нет смысла. Штурма двигались вперед, не встречая сопротивления. Мы позже узнали, что хохлов там не было, рощу они не занимали то ли по тактическим соображениям (зачем занимать низину, если можно держать ее под огневым контролем), то ли по причине нехватки людей («Бахмутская мясорубка» уже начала стягивать силы хохлов со всего фронта). Наше командование такие вещи не смущали, задача забрать под контроль рощу была поставлена, а значит будет выполнена.
Я слышу, как докладывают о первых раненых. Потом кого-то убило. Одному раненому осколок залетел в голову, и тот полностью потерялся. Он стоял на поляне, шатался и разговаривал с кем-то невидимым. Потом очередной прилет скосил его замертво. Я не видел этого лично, передали по рации на командира. Жутковато. Я стоял и ждал танки, Шахта помогал мне вычислять, откуда по нашим пацанам работают. Все без толку. Посадка на горизонте мешала обзору, за ней было все самое интересное. Туда бы мне встать, оттуда уже все видно будет. Но там хохлы, там не встать пока.
— Ты в глаза там ебешься или пятисотишься?
— Там мышь (танк по азбуке — ред.) видят прямо на поле в зоне твоего поражения. У тебя минута, чтобы отработать его и доложить.
Ну такое я бы точно не пропустил. Смотрю на это поле и понимаю, как же велики глаза страха. В поле стоит остов сгоревшего танка, который сожгли еще очень давно. Видимо, им кажется, что оттуда по ним стреляют. На деле же по ним долбил 120-й миномет откуда-то из-за горизонта. Выходов не видно, только слышно.
— Та мышь уже давно не работает, она сожжена еще до меня. Других не вижу.
— Ищи выходы, готовься корректировать.
Шахта тоже не видел никакой мыши, потому был гарантом того, что я не пиздабол. Позже подтянулось отделение КОРД. Это такой пулемет большой. Им сказали расположиться недалеко от меня, для усиления. Скорее всего, по перехватам переговоров хохлов было понятно, что это направление они действительно рассматривали для танкового прорыва. Там в отделении были ребята с Молькино, я даже их вспомнил.
Солнце садилось, и бой стихал. В эфире натужно кричали и пыхтели штурма, у которых в отделениях были раненые и убитые. Бойцы просили возможности оттянуться, пополнения или воды. Эфир прервал ворвавшийся командир отряда:
— Так, нахуй, панику прекратить. Никто никуда, нахуй, не идет. Закрепляетесь на месте. Разведке приказываю толкнуть теплаки на передок. Кто без приказа оставит позицию — накрою артой.
Лаконично. В эфире повисла тишина. Все понимали, что оттяжки не будет, зато будет попытка хохлов выбить нас с занятых рубежей. Однако ее не последовало. Ночь прошла относительно спокойно. Когда опасность локального контрнахрюка миновала, эвакуации разрешили забрать раненых. Их число я не знаю. Мое дело было ждать и жечь танки.
Командование приказало выдвигаться на ноль. Там пригнали очередное пополнение, в том числе еще два расчета ПТУРа из состава зэков. Стрелять они не умели, мне пришлось на словах объяснять принцип работы с орудием и нюансы после пуска ракеты. Вроде поняли. Ну хоть не один за призраками танков буду гоняться.
Настроение было немного смазанным. Расстраивала беспомощность. Для ПТУРа главное высота: чем выше, тем лучше обзор, работа-то прямой наводкой идет. А тут нормальной высоты нет. Нормальная высота у хохлов. Ну, посмотрим, как дальше дела пойдут. Может, найдется и моя высота.
НЕ БЕГАЙ ОТ СНАЙПЕРА — ПОМРЕШЬ УСТАВШИМ
Следующий день начался также, как и предыдущий. Арта, штурма, раненые. ВОП не слезает с меня со своими танками. Говорят, что они там есть, и я должен их найти или хотя бы откорректировать по ним работу нашей арты. Шахте дали пополнение — пулеметный расчет.
Первым номером был зэк-египтянин. Он был предпринимателем, летал в Россию продавать автозапчасти из Египта. Сел, как сам утверждал, за нарушение миграционного законодательства. Второй — узбек, доходяга и астматик, который никак не мог носить много веса с собой. Египтянин плохо говорил по-русски, но все время шутил, что его помощник никудышный, и ему самому приходится ему помогать. Опять наседают с ВОПа со своими танками. Блядь, и без вас знаю, что их надо жечь, меня этому учили. Надо что-то решать.
— Здорова, парни, где тут хохлы?
Я поворачиваюсь и вижу двух типов. Они с 10-го отряда, тоже зэки, пришли к нам в лес искать танки.
— А вас что на помощь прислали мне?
— Нет, мы сами у командира отпросились. В разведку.
— Ну, говорят где-то тут танки, но я ничего не вижу.
Один из разведчиков от большого желания найти танк или скудного ума решает залезть на сосну на самой кромке леса и вести наблюдение оттуда. Нет препятствий героям, пускай лезет. Спустя пять минут он уже сидел высоко на сосне, и с нее действительно открывался, по его словам, шикарный вид. Верхолаз видел, как за горизонтом, вдоль лесополосы двигался танк на удаление, о чем сразу же доложил нам.
— Сиди там наблюдай, я на ВОП сейчас выйду, пускай его артой накроют!
— Вижу мышь, двигается на удаление, азимут 240, удаление 4.
Танк скрылся за посадкой. Через минуту, в полукилометре от его маршрута упали три «градины».
— Хуево. Мышь в нору забилась, визуально не наблюдаем.
Мне было только одно не понятно. Почему нельзя было запустить «орлан» над полем боя и самим разведать что там и где катается? Почему это надо было делать с сосны? Весемир (позывной древолаза) спрыгнул с дерева, начали обсуждать увиденное. Внезапно раздался взрыв. Вернее что-то, что было похоже на взрыв.
В наших безумных поисках танка мы совсем забыли об осторожности, и по нам начал работать снайпер. Пуля из «плетки» (речь об СВД — ред.) прилетает жестко. Я сначала даже не понял, что это пуля. Ощущение было, будто граната взорвалась. Мы спешно удалились от кромки леса в чащу. Сидим около блиндажа. Я доложил, что по нам открыл огонь «одноглазый».
Утром я жаловался на свой броник, который, как мне казалось, совсем не защитит меня от пуль и осколков. Зекам выдавали “Модуль-Монолит”. Тяжелый броник, но выглядел он надежно. Шахта был уже старый и с удовольствием поменялся со мной броней. Пока мы обсуждали бестолковость такого метода поиска танков, Шахта, вопреки происшествию со снайпером, пошел опять на кромку леса высматривать технику. Мы этот момент упустили.
Через минуту я слышу, зовет меня, зовет не так, будто видит танк, а будто хочет что-то интересное мне показать. Мы видим Шахту, спешно идем к нему. Один из парней, что пришел на разведку, зачем-то бежит. Добегает, и тут же «плетка» кладет их обоих. Мы были на полпути к Шахте, когда это случилось. Тут же упали на землю. Раздался протяжный стон. Весемир кричит, просит отозваться товарища.
Шахту уже не слыхать. Тут же из блиндажа выскочил египтянин с криком «крою!» Он залег и начал поливать в сторону, откуда по нам сработал «одноглазый». Мы поняли, что надо действовать сейчас, пока есть прикрытие. Бегу зигзагом, вспоминаю учебку. Пять метров пробежал, упал, повторил. Весемир уже бинтует руку своему раненому товарищу. Я в пяти метрах от Шахты, Али сзади, тоже стреляет с АК, прикрывает, пока я ползу. Вспоминаю учебку по такмеду. Установить контакт с раненым.
Шахта молчит. Весемир кричит, что ему по ходу в рот попало, кровь там, вот и не может ответить. Блядь, промычал бы хоть что-ли. Ладно, последний рывок, и я у Шахты. Он лежит на боку, спиной ко мне. Подползаю, кладу пальцы на сонную артерию, перекидываю голову за его плечо, чтобы посмотреть. Пульса нет, взгляд стеклянный. Шахта труп.
Я помог Весемиру оттащить раненого, все это время египтянин и Али прикрывали нас. По возвращению я рассказал бойцам Шахты, что он убит. Сидим и курим. В голове мысль, что я вообще не должен был ползти за Шахтой, когда за спиной сидело целое отделение штурмов. Ссыкуны ебаные, это ваш командир, не мой.
Шахту пошли доставать по темноте, светиться там днем не хотелось. Положили его у блиндажа, обступили с двух сторон. Замечаю интересную особенность. Шахта лежит в моей броне и каске, подписанными моим позывным. Все в крови. От дурных мыслей поплохело. Он ведь и правда только утром со мной поменялся.
Пуля прошила Шахту насквозь, зашла сбоку, пролетела через сердце, вышла и ранила второго паренька, чей позывной я не помню. Так молниеносно оборвалась его жизнь. Впервые у меня на глазах убили человека. Я был готов к этому, но все равно немного нервничал. Больше к кромке леса никто не ходил.