Bienvenue à la maison, Jean.
Восторженные возгласы и оживленное обсуждение отчетливо доносились с чердака квартиры, что не ускользнуло от внимания Жана.
Не было секретом, что из всех уголков их квартиры именно чердак был любимым местом Элоди. Она проводила там часы, иногда в одиночестве, а иногда в компании — поначалу Жана, а позже еще одного важного для них обоих человека. Того, что принес яркие лучики света в серую жизнь, похожую на их глаза.
Моро быстро преодолел расстояние от прихожей до гостиной, где находилась лестница на чердак. Дверь, как он и ожидал, оказалась открыта, позволяя ему бесшумно зайти и понаблюдать за происходящим.
Чердак был захламленным, но уютным. Хоть номинально это помещение считалось кладовкой, обустроить его было чуть ли не первым пунктом в их списке. Единственное окно пропускало мягкий дневной свет, который рассыпался солнечными зайчиками по полу и стенам. Вокруг были разбросаны подушки, ближе к стене стоял небольшой кожаный диван, рядом с которым притулился кофейный столик.
В центре комнаты, скрестив ноги в турецкой позе, сидели два человека, увлеченно обсуждая что-то, пока их руки были заняты работой. На полу беспорядочно лежали ткани, катушки ниток и иглы, выдавая в них участников творческого процесса.
— Нил! Я же показывала, как надо! Стежки должны быть ровными! — Элоди весело рассмеялась, отбирая куклу у парня, чтобы исправить его попытку. Но прежде чем взяться за работу, ее взгляд зацепился за дверной проем, где облокотившись на дверной проем поглядывал на них Жан.
— Frère! Vous arrivez juste à temps! ¹ — звонко воскликнула девушка, помахав брату. — Твой парень совершенно не умеет шить!
Жан вздохнул и потер переносицу, на мгновение прикрыв глаза.
— Вам обоим делать нечего? — пробормотал он, вот только в голосе слышалась лишь усталая снисходительность.
Элоди на такое заявление лишь фыркнула и легкомысленно махнула рукой.
— Ты же знаешь, что Нил — безнадежный случай, но я всё равно пробую между прочим.
— Эй, я стараюсь! — возмутился Нил, но больше с игривой ноткой, чем всерьез.
Жан усмехнулся и, не раздумывая, сделал пару шагов вглубь комнаты. Он даже не успел выбрать, куда сесть, как Нил, будто заранее зная, что тот не уйдет, подтянул его за запястье и усадил рядом на теплый деревянный пол.
— Вот, держи, — Элоди протянула ему чашку горячего чая и, не теряя времени, вернулась к исправлению ниловых стежков. Она продолжала что-то объяснять ему с привычным воодушевлением, перескакивая с английского на французский и обратно.
Керамика приятно грела ладони, и Жан, чувствуя, как тепло проникает в пальцы, машинально сжал чашку крепче, чем нужно. Это ощущение было простым, но удивительно значимым для него. Оно напоминанием о доме, в который он всегда стремился вернуться, отыскать или обрести.
— Что вы делаете? — спросил он наконец, отхлебнув чай и бросив взгляд на куклу в руках сестры. Он не мог вспомнить, видел ли ее раньше хоть и готов поклясться, что большинство игрушек детства помнил наизусть.
— Кукол, которые будут похожи на нас, — с неподдельным восторгом объяснила Элоди, повернув куклу лицом к нему, чтобы показать результат.
Жан узнал себя мгновенно. Серые пуговицы вместо глаз, ровные стежки, изображавшие губы, и крошечная цепочка с крестиком—точная копия той, что он носил.
Он не стал ничего говорить, просто молча наблюдал за тем, как Элоди терпеливо учит Нила, которому даже самое простое движение иглой давалось с трудом. Но сейчас это не имело значения. Простота не умаляла ценности момента, когда в комнате было так тепло и спокойно.
Тепло, которое наконец-то стало его домом.
Жан чуть расслабился и не сразу заметил, как Нил лениво облокотился на его плечо, прислушиваясь к перемежающимся французским и английским фразам Элоди. В голосе сестры звучал привычный марсельский акцент, создавая ощущение, будто они снова там, дома, в родных стенах.
— Признайся, ты скучал, — вдруг тихо сказал Нил, настолько тихо, что услышать мог только Жан.
— Я был занят, — ответил тот, делая новый глоток.
— Это не ответ, — хмыкнул Нил.
Жан не стал отвечать. Вместо этого он нашел ладонь Нила и сжал ее чуть крепче, чем следовало бы. Простое движение, молчаливый жест, но в нем заключалось больше слов, чем мог бы выразить голос.
Просто чтобы дать понять, что он здесь. Что он останется. Что не уйдет.