***

Робкие попытки запретить скандальное «Слово пацана» полностью провалились. Полностью. Надзорные ведомства не нашли в сериале нарушений, а на вечно обеспокоенных нежной детской психикой родителей прикрикнул тяжеловес русской культуры Никита Михалков:
— И если ваши дети, посмотрев на это, станут такими [как антагонисты], значит вы — говно-родители.

Сериал и впрямь настолько точно соответствует русской действительности, что запретить его — буквально самих себя высечь. Но правдивостью этот феномен не объяснить. Сколько фильмов в разное время хотели донести до народа простую сермяжную правду, вспомнить хотя бы многочисленные попытки режиссера Юрия Быкова, снявшего «Дурак» и «Завод», но в итоге их зрителями оказывались хипстеры да кухонные интеллигенты. «Слово пацана» смотрят миллионы, а само это название слышал буквально каждый. Нет, здесь что-то другое, исходящее из сердцевины русской матрицы.

Можно долго рассуждать о темах, затронутых в сериале: смене парадигм, уличном насилии, низовой самоорганизации и тотальном недоверии к официозному знанию, преподносимому в школах. Всё так, но главное лежит на поверхности, это прямо обозначено в названии: сериал — о заветном Слове, которое имеет некую особую ценность. Время действия — излет советской эпохи, когда логоцентрическая русская культура столкнулась с падением Должного и с ужасом почувствовала девальвацию самоценного слова. Уличное пацанское слово и есть то, что призвано его заменить, подлатать русскую матрицу и дать ей новую жизнь. Именно поэтому Казань восьмидесятых стала слепком всей русской культуры, а региональное словечко «чушпан» сейчас звучит по всему русскому миру. Это — надежда на новую перезагрузку русской матрицы.

Между тем слово пацана таит подвох, который в первой же серии популярно объясняет Марат: ценится только слово, данное другому пацану, а чушпану — не считается. Рядовой русич, с которым через этот сериал говорит сама #русская_матрица, считает, что на этот раз он видит и слышит нечто подлинное — настоящее полновесное пацанское слово. Но при этом забывает уточнить, кто он сам в глазах тех, кто ему это слово дает. При этом, как всегда в подобных раскладах, за иллюзию приходится расплачиваться, отрывая что-то от себя. Что именно потребует в жертву от своих адептов русская матрица — двести рублей за десяток яиц или что-то посерьезнее — увидим уже скоро, когда совершится циклический весенний ритуал обновления власти.

В логоцентрической культуре Слово буквально вытягивает жизнь из своего адепта, превращая его в ходячий интерфейс, в который можно свободно загружать любую программу. Персонажи сериала — это потомки тех, кто много поколений беззаветно служил Слову, и это не прошло даром, отразившись на их поведении. Вот пацаны приходят в домашний видеосалон (вход — рубль с носа) и впервые в жизни видят киноэротику. Всех мгновенно охватывает возбуждение, и перед туалетом выстраивается длинная очередь желающих сбросить напряжение. Тот же фильм ставит для Айгуль подручный бандита Желтого и почти сразу же набрасывается на девушку (кстати, перед этим ей дают слово пацана, что с ней ничего плохого не случится). Слово оказывается единственным предохранительным клапаном культуры, в которой не налажены механизмы медиации, а когда оно не срабатывает, поведение индивида начинает подчиняться простейшей модели: стимул — реакция. Человека больше нет, есть живой интерфейс. Покажут ему «Робокопа» — в нем пробудится воинственность, эротика вызовет похоть, криминальная драма заставит задуматься и погрустить. В России буквально сбылось пророчество Дэвида Кроненберга, который в «Видеодроме» показал, как сознанием можно управлять с помощью видеопрограммы.

Примерно о том же лет тридцать назад спела русская народная группа «Сектор Газа» в песне «Видак»:

Я пришёл к нему вчера, чтоб позырить до утра
Драки, секс, вампиров, трупов, Брюса Ли.
Я смотрел во все глаза, и мой разум отказал,
А поутру меня в психушку отвезли.

Полное впечатление, что авторы сериала вдохновлялись этой песней, последовательно перенося ее сюжет на экран: Вова Адидас хвастается, что его сослуживец в Афгане был учеником Брюса Ли, а мать Андрея Васильева, столкнувшаяся с реальностью казанской улицы, в итоге оказывается в психбольнице.

Сейчас уже нет видаков, да и эротикой никого не удивишь, но потребность в видеопрограмме, моделирующей сознание и поведение, осталась. Русские ждали долго — и в итоге получили «Слово пацана».

Если западный постмодерн выдумали скучающие интеллектуалы, то русский нарождается сам собой: из тотальной неустроенности, порождающей пустоту, которую пытаются заполнить словами-симулякрами. Несомненно, «Слово пацана» — постмодернистское шоу, столь же непохожее на своих западных родичей, как утопия Маркса отличалась от реальных советских практик. Но суть одна: это фиксация кризиса и упадка в попытке их заболтать. Русскому пацанскому слову приписывается сила и смысл, которые перевесят гнилой западный базар, но забывается при этом, что тягаются одинаково изжившие себя парадигмы. Будущего нет и у слов, написанных чернилами на бумаге, и у намалеванных кровью на асфальте.
Teodor Sonne

Острог_мнение #Острог_арт #тьмасгущается