ГЕНДЕРНЫЙ СИНТЕЗ, 10: История вопроса
Святослав Зеленский, Роман Буревестник
«В палеолите зарождается так называемый охотничий шаманизм – способ обретения силы и власти над собой и миром, что находит проявление в охотничьей магии, тотемистической мифологии и ритуалах, предметах, наскальных рисунках, моделирующих одновременно человека, космос, дерево и животное: чаще это антропоморфно-растительная модель и мать-прародительница растений, животных, человека, либо птица-космос, совмещающая мужское и женское начала».
Культура современных первобытных народов более маскулинна, чем культура их палеолитических предков, а женские магические практики оттеснены на периферию или совсем забыты. Например, исключение женщин из ритуалов инициации у австралийцев – скорее всего, явление довольно позднее.
Первобытный уклад не мог своими средствами (тотемизм, фратриальная организация, локализм) решить гендерную проблему. Неолитический наметил решение, перейдя к двум альтернативным типам организации культуры. Небольшое число первобытных обществ, как и положено при вертикальном эволюционировании, перешли в неолит. Под локализмом понимается следующее. В одном племени вождём и шаманом было одно и то же лицо, в другом – разные; в одном женщины были активными участницами обрядов, в другом – нет или участвовали каким-то специфическим образом. При этом всё может поменяться в том же месте уже в следующем поколении. Поэтому практически невозможно выделить какие-то общие закономерности в развитии первобытных народов. Так, ползучая маскулинизация культуры, вытесняющая женскую ритуалистику, оказывается более-менее прослеживаемой исторической линией. Женские практики забывались, переосмыслялись и растворялись в мужских мифоритуальных и магических традициях. «Вот почему реконструкция женской обрядности, которая почти нигде в первоначальном виде не сохранилась, представляет особенно трудную задачу»; «Всё это говорится к тому, что гендерную специализацию магических занятий следует начинать с великого гендерного раскола верхнего палеолита, когда время, в котором «все были немножко шаманы», ушло в прошлое».
Таким образом, женский неолит строился вокруг идеи фертильности, а мужской –экспансии. Оба коренятся в биопрограммах, но в сфере культуры имеют множество разнообразных вариантов реализации.
«Сколь бы ни был важен переход к производящему хозяйству, главным в неолите #СТК считает не это, а экспликацию и развитие двух альтернативных и взаимодополняющих принципов организации жизни: условно говоря, женского и мужского. Соответственно, уместно говорить о двух типах неолитического уклада: женском – оседлом, земледельческом по своей доминанте, и мужском – скотоводческом, кочевом (или полукочевом), опять же, по доминанте. Спешу оговориться, что речь идёт именно о принципах, которые в живой истории воплощались диффузно, медленно выкристаллизовываясь и редко принимая явно выраженный и наглядный для историка вид».
(Острог рекомендует пост https://vk.com/wall-76705631_237016?from=post )
Смысловой комплекс фертильности сформировался в ходе развития женских практик, связанных с темой воспроизводства и сопутствующих им магии и ритуалам. Женская фертильная магия охватывала как деторождение и воспитание потомства, так и «управление судьбами людей, животных и растений», которое было по смыслу намного шире всякого «собирательства».
Мужской принцип заключался в активном вмешательстве в установленный порядок вещей и соответствующей магии. Самыми распространёнными здесь стали экспансивные практики охоты и войны. Ритуалы мужской магии в основном связаны с жертвоприношениями. У мужских практик был свой канал ПМ. «Дуализм гендерных субкультур верхнего палеолита породил множество острейших коллизий, требующих отдельного и подробного анализа».
К V тыс. до н.э. антагонизм гендерных принципов в разных версиях и в разной степени стал даже преобладать над старым синкрезисом. Позднее, когда земледельческие культуры максимально распространились, кочевые общества стали оказывать на них интенсивное давление. Особо острой эта борьба стала, когда земледельческие общества стали осаждать протосемиты и протоиндоевропейцы. «Точка зрения, согласно которой высокоразвитые «матриархальные» культуры неолита были завоёваны и разрушены дикими и воинственными носителями патриархального принципа, слишком примитивна». Формы взаимодействия были довольно разнообразными – от банального геноцида «до смешения через заключение браков, заимствования и объединения пантеонов богов и относительно мирного соседства». (Последнее весьма близко тому, что мы имеем в виду под «гендерным синтезом»). Мысль Андрея Пелипенко далее приходит к тому, что само появление в узком смысле цивилизации на рубеже IV – III тысячелетий с её городской жизнью, письменностью и государственностью – прямой результат продуктивного синтеза двух противоположных принципов. «Для обозначения этого феномена далее буду использовать выражение неолитический синтез» - пишет Пелипенко.
Далее автор СТК говорит о развитии института семьи. По мнению учёного, несмотря на некоторую институционализацию общежития в палеолите, семья как таковая появилась всё-таки в неолите. Она являлась «первым шагом к неолитическому синтезу» и «моделью социальной матрицы, в которой гендерные противоречия приводятся к относительной гармонии», на уровне социума эта модель реализуется в государстве. Вершина развития оседлой культуры – «протогород». Вершина развития пастушеской кочевой культуры – сложное вождество. «Позднее эта линия порождает суперсложные вождества, но генетически они были «параллельны» государству и скорее представляли собой ему альтернативу». Сложное вождество могло быть в основе государства, но «не само по себе, а в условиях названного синтеза».
Создатель СТК утверждает далее, что ни на одном уровне общественных структур, будь то семья, коллектив или государство, отношения полов «почти никогда» не бывают паритетными, что можно назвать «принципом антагонистического баланса». Последний реализуется двумя путями: 1) установление отношений господства и подчинения; 2) разделение ««сфер влияния» в широком культурно-смысловом измерении». Так, государство появляется в связи с установлением той или иной формы «гендерного баланса». (Для нас невозможность или почти-невозможность паритетных гендерных отношений – вопрос крайне спорный, но о своём видении мы скажем в самом конце этого экскурса. Мы будем настаивать на том, что только такие отношения и являются единственно нормальными).
