***

Сегодня в рубрике "Кинозал" смотрим общеизвестный, но от этого не менее актуальный фильм "Матрица", премьера которого состоялась 25 лет назад.

Ключевую проблематику фильма, которая интересна и остроготам, обозначил культуролог Вадим Руднев: виртуальные реальности, текст, вымысел, бессо­знательное, измененные состояния сознания, картина мира, неомифологизм, массовая культура, сновидение и т.д. В "Словаре культуры XX века" он пишет:

"Главный герой фильма Нео — хакер и одновременно потен­циальный новый Христос, до времени не знающий об этом. Он не знает также и о том, что им интересуются с одной стороны спецслужбы, а с другой — человек с прозрачным именем Морфеус, а также его помощница, имя которой еще более прозрачно — Тринити (Троица). Морфеус рассказывает Нео, что реальность, в которой он, как он думает, живет, уже давно не существует, это виртуальная реальность, созданная неизвестно кем по законам, суть которых и передает слово "матрица". Матрица — это генератор искусственной реальности, ложного мира. Задача Нео — спасти человечество, разрушить матрицу, чтобы человечество тем самым обрело реальный мир. Но прежде он должен поверить в то, что он сам мессия, "Тот самый" (The One).

Мотив сомнения в своей идентичности — один из самых ва­жных в этом фильме. В этом смысле традиционное евангельское неомифологическое осмысление накладывается на гораздо ме­нее очевидную эдипальную проблематику. Матрица, Matrix означает "матка", "утроба". Матрица — такая электронная мат­ка, которая рождает виртуальную реальность, принимаемую ее пользователями за подлинную. В этом смысле главный вопрос, на который должен ответить герой фильма: "What is Matrix?", "Что такое матрица?" — переформулируется как вопрос: "Что такое мать? Кто такая моя мать?", то есть вопрос Эдипа. И в этом плане фигура прорицательницы закономерно ассоциирует­ся с таким персонажем Эдиповой истории, как Сфинкс.

Итак, Нео должен понять, узнать, кто его породил, кто его шизофреногенные родители, и именно в этом суть его миссии. Разрушение шизофреногенной матери, освобождение мира от бреда идет через познание этой матери. (Слово "познать" в ста­рославянском языке имеет также сексуальный обертон.)

Что же делает Морфеус для того, чтобы Нео познал матрицу? В первую очередь, он погружает его в пучину повторного переживания травмы рождения, в "динамику перинатальных мат­риц" (понятие, предложенное и разработанное основателем трансперсональной психологии С. Грофом). Дальнейшие мероприятия, предложенные Морфеусом, направлены на дезавуиро­вание искусственной реальности в глазах Нео и тем самым на разрывание пуповины между Нео и шизофреногенной Матри­цей.

Оригинальность эдипальной ситуации, предложенной в фильме, заключается в том, что в нем инверсированы позиции отца и матери и векторы, идущие от Отца к Сыну. Здесь уже вто­рично эдипальная история накладывается на евангельскую. Так же, как в Евангелии, мать отвергается во имя Отца, рожденное во имя вечного. При этом Отец выступает не как всесильный Бог-отец иудейской традиции, но скорее как "безумец, который навевает человечеству сон золотой" (Морфеус=сон) . Фигура "жизнь есть сон" благодаря важности этого персонажа приобре­тает здесь особую роль (см. также сновидение). Морфеус — не тот, который навевает сон, но тот, который объясняет, что кажущаяся жизнь есть сон, реальность это бред. Морфеус — это тот, который призывает проснуться.

При этом сюжет фильма организуется по достаточно просто­му сказочному принципу: попадание в чудесный мир (несколько прямолинейно ассоциированный с миром "Алисы в стране чудес"), обряд инициации, из которого, по В.Я. Проппу, выро­сла волшебная сказка, тема Иуды как сказочного вредителя, поцелуй героини, в результате которого герой пробуждается от смерти.

Ложность всего зримого олицетворяется важностью образа телефона как медиатора между зримым и слышимым. Телефон также медиатор между симулятивным миром искусственной ре­альности и подлинным миром, который предлагает Морфеус. Корабль Морфеуса, Бога Отца и одновременно Иоанна Предте­чи ассоциируется, разумеется, с Ноевым ковчегом.

Трогательная реминисценция к Хайдеггеру (последний ис­тинный город называется Sein (название книги Хайдеггера "Sein und Zeit" — "Бытие и время") дополняет этот великолеп­ный неомифологический винегрет, делая фильм подлинным шедевром той своеобразной элитарно-массовой культуры, которую породила эпоха постмодернизма".