ИНОПРИРОДНОСТЬ ВЛАСТИ
Носитель власти иноприроден, не равен простому смертному. Это убеждение подчеркивается массой ритуалов и практик: надъобыденный язык, ритуализованные формы появления на глазах подданных, особые одеяния, обязательные славословия и аффектация как фон явления Правителей. Все формы и аспекты репрезентации Власти – жилище, автомобили, одежда, движение, речение – носят знаковый характер и выделяются из общей массы. Портреты членов Политбюро, развешиваемые на зданиях по всей стране на Седьмое ноября и Первое мая, являли собой иконы секулярной эпохи. По духу эти портреты отсылали зрителя к древнеегипетским скульптурам, изображающим Ра, Нуна, Птаха, Яха. То были не люди, а некие просветленные иконические образы, отсылающие к миру трансцендентного.
Одеяние сакрального правителя (и это отличает его от правителя демократического) выделяет правителя из общего ряда. Оно может отличаться роскошью, а может быть скромно аскетическим. Но это одеяние особенное. Вменяемый смертный не отважится копировать костюм и атрибуты правителя.
То же относится к зданиям, автомобилям, аксессуарам и другим элементам образа жизни. Исторически правитель выделялся роскошью. Вообще говоря, роскошь: знак статуса. То есть – меры прикосновенности к сакральной власти. Носитель традиционного сознания порицает приватную роскошь частного богатея, не получившего свои блага из рук Власти. Возмущают покои олигарха на берегу моря. Дворец губернатора или патриарха в реликтовом лесу на берегу – ожидаем и естественен. (В данном случае любые инвективы либерально ориентированной интеллигенции не могут затронуть «широких народных масс».) [Как пример, холостая деятельность ФБК - прим. Острога]
Во все времена жилище правителя скрыто от глаз, часто находится за стеною или за забором и доступно для созерцания интерьеров немногим. Внешне дворец правителя показательно роскошен. Экипаж, в котором перемещается правитель, велик и роскошен.
Одежда также знаково выделяет властителей. В дореволюционной России роскошь военных и придворных мундиров, блистательные туалеты женщин говорили сами за себя. Инверсии и парадигмальные скачки в отечественной истории вели к смене стилистики вождей и агентов власти. Послереволюционный стиль Вождей апеллировал к героическому периоду Гражданской войны. Отсюда обязательный френч, либо гимнастерка комсостава, офицерская шинель. Конец сталинской эпохи получил знаковое выражение в смене стиля. На место воспоминаний о Гражданской войне пришла мирная светская униформа: габардиновый плащ, фетровая шляпа, черный костюм, белая рубашка и темный галстук. Каких либо вариаций этого «большого стиля» не наблюдалось. В данном отношении все советские правители были на одно лицо.
В допетровской Руси царя и патриарха вели под руки. Двигались они неспешно и степенно, в окружении свиты и охраны по закрепленным в традиции маршрутам. Вот, что пишет о Дмитрии Самозванце академик Платонов: «Он жил не по царскому чину: не почивал после обеда, сам объезжал коней, без свиты гулял по городу и рынку, словом не умел сохранить своего достоинства так, как это было нужно по московским понятиям». Как видим, Самозванец вел себя как живой человек, а не как ассиро-вавилонский правитель, живущий за каменной стеной, что очевидным образом свидетельствовало о его подложности.
Что касается говорения, то здесь мы можем наблюдать две тенденции. Сколько можно судить, в допетровской Руси царь не обращался к народу напрямую. Он общался с Боярской думой, выступал на Поместных соборах Русской православной церкви, мог принимать депутации. К народу от имени царя обращался думный дьяк с Красного крыльца. Модернизация диктует другую диспозицию. Оставаясь небожителем, Правитель в некоторых ситуациях снисходит до прямого общения с подданными. Эта практика утверждается совсем не сразу. Тронная речь царя на открытии Первой Государственной думы непосредственно обращалась ко всему российскому обществу. Царь и далее общался с депутатами, особенно крестьянами, которые были ему ближе буржуазных интеллигентов.
Ораторская традиция разворачивается и расцветает в нашей стране лишь после Февральской революции. По запискам современников, Петроград 1917 года превратился в пространство нескончаемого митинга. В этом всплеске запрос российского общества на европейские формы общественно-политической жизни. Но далее мы наблюдаем примечательную эволюцию. Вначале блестящие либеральные ораторы проигрывают большевистским демагогам. В борьбе за умы и сердца людей большевик оказывается ближе солдатской и крестьянской массе. Дискурс, предполагающий минимальную погруженность слушателя в культуру большого общества, апеллирующий к праву, здравому смыслу и другим ценностям европейской цивилизации, проигрывает призывам и лозунгам эсхатологического плана.
А далее та же история повторилась уже в советском обрамлении. Традиция митингов постепенно иссякает и рутинизируется. Митинги были необходимы большевикам на этапе завоевания масс. Когда же политическая власть твердо удерживается, заискивать перед народом не пристало. Быдло поставили в стойло.
Блистательные демагоги – такие как говоривший по три часа Троцкий или Карл Радек – проигрывают косноязычному Сталину. И это не случайное совпадение. Троцкий и Радек реализуют европейскую традицию завоевания сердец и умов широких масс на путях ораторского искусства. Сталин же угадывает запрос наиболее традиционализованной массы на азиатского властителя: молчаливого, говорящего в чрезвычайных обстоятельствах и изрекавшего лозунги.
Отметим, что, воплощенные в германском нацизме и итальянском фашизме вершины европейского тоталитаризма ХХ века дали миру двух великих демагогов – Гитлера и Муссолини. Здесь общецивилизационный контекст оказался сильнее. Россия же выбрала довербальный код коммуникации Вождя и народа.
Со смертью Сталина складывается непобедимо тоскливый ритуал властного речения. Речения по бумажке, специфическим казенным языком, из которого изгнаны живые эмоции и человеческое содержание. По смерти Сталина отрабатывается идея «коллективного руководства», которая ничего не говорила уму и сердцу традиционного человека, настоятельно требующего персонификации Власти.
Горбачев приносит обновление, милое сердцу вестернизированного интеллигента. Но скоро любивший выступать Горбачев начинает вызывать раздражение. Много говорящий правитель, формирующий эмоциональный контакт со слушателем чужд нашему народу. Богам не пристало разглагольствовать. Косноязычные Ельцин и Черномырдин в этом отношении неизмеримо ближе массовому россиянину. Над ними посмеивались, но чувствовали – «нашенские». Сакральная Власть лежит вне рационального дискурса. Она довербальна. Ей свойственно магически-инсайтно постигать суть вопроса и принимать решения так же неисследимо и непостижимо для холодного рационального наблюдателя.
Интересно сопоставление российской и евроатлантической традиции репрезентации власти и коммуникации власти и народа. В эпоху глобализации этот материал доступен каждому. Так, американский президент отрабатывает образ «наш парень». Одежда, походка, общение со случайными людьми – рукопожатия, шутки, короткий разговор – все это подчинено идее принципиального равенства, открытости, обращенности президента к каждому американцу. Перед нами демонстрируется декларативно антисакральный образ властителя.
Это касается не только американского президента. Тут мы сталкиваемся со сквозной характеристикой американского общества. В повествовании Ильфа и Петрова «Одноэтажная Америка» приводится примечательный эпизод: во время встречи и разговора с писателями-путешественниками, который происходил в офисе компании, Генри Форд выглядел человеком, которому что-то мешало. Наконец он встал, подошел к столу одного из инженеров и сказал ему: «Извините, я забыл с вами поздороваться». Ильф и Петров замечают, что Форд никогда не пригласит этого инженера к себе домой на обед. Но здесь, в компании они равны и занимаются общим делом – делают автомобили.
Постсоветская эпоха принесла новые формы общения Власти с подданными. Мы имеем в виду транслируемые по телевидению встречи президента с народом. В целом это новая, беспрецедентная для России практика. В некоторые моменты диалог приобретает характер напряженного шоу. Часто же он ожидаем. Для традиционных зрителей этого представления ключевыми становятся истории обращений к президенту старушки из провинциального поселка с просьбой пособить в решении конкретной проблемы: ремонта дороги, водопровода, электричества и т.д. Ожидаемое решение принимается сходу. Через несколько дней СМИ сообщают: проблемы старушки разрешены. Сакральная власть – прямая и действенная. Она пространственно отделена от народа. Но если случается чудо и Власть оказывается один на один с конкретной проблемой маленького человека, она решает ее сразу, «по нашенски», без лишних слов.
