Дом разделившийся, или гендерная тектоника современности, 5
Через механизмы адаптации мы вплотную подходим к биологическому аспекту обозреваемых процессов. В основе эволюции любого общества лежат два взаимообусловленных механизма: законы развития культуры и ментальности и обстоятельства воспроизводства и отбора особей, носителей определённых культуры и ментальности. Культура и ментальность напрямую влияют на механизмы воспроизводства через традиции, предписания, ценности и нормы. И наоборот, отборные в рамках сменяющих друг друга поколений особи определяют потенциальные направления в русле развития уже самой культуры, увеличивая или уменьшая ментальное разнообразие, специализируясь или диверсифицируясь, предлагая или ограничивая те или иные склонности и таланты. Нетрудно увидеть, что именно взаимодействие гендеров в культуре занимает ведущее место среди факторов, определяющих воспроизводство и отбор. Остановимся на этом подробнее.
Если над биологической эволюцией высших приматов, в том числе самых недавних предков человека разумного, царствует его величество половой отбор, то у людей уже всё куда интереснее. Упомянутый выше разлад режимов полового поведения привёл к появлению зазора в доселе исправном механизме полового отбора. Зазор пришлось устранять Культуре, которая надстроила над разладившимися биопрограммами леса разнообразных смысловых конструктов из ритуалов, мифов и сакральных значений, призванных регламентировать половой акт и всё что с ним связано и обеспечить исправное функционирование уже за счёт культурных программ (так биологическая проблема полов обратилась гендерной проблемой культуры).
В силу эволюционного соперничества в природном мире для большинства видов высокой ступени сложности изначально задана почти универсальная половая диспозиция, в которой самец стремится «покрыть» максимальное количество самок, а самка осуществляет отбор среди самцов, чтобы выбрать самого генетически выгодного для выживания её потомства. Из этой базовой диспозиции виды согласно своим физиологическим и психическим особенностям устанавливают рабочий баланс, свойственный им и только им, как мы можем наблюдать на весьма красноречивом примере двух видов шимпанзе – обыкновенного и карликового (бонобо), образующих существенно различающиеся социальные структуры и законы взаимоотношения полов. У Homo sapiens этот баланс корректируется уже через вмешательство Культуры. В итоге это привело к полному выпадению нашего вида из природных процессов биоэволюции, начиная с преодоления популяционных волн и запуском тенденции на медленный, но стабильный демографический рост (ещё для «дочеловеческих» гоминид), оканчивая верхнепалеолитическим демографическим взрывом. Шлейф этого вмешательства, а точнее следы всё более явственного замещения биопрограмм культурными, мы можем наблюдать и по сей день через смещающиеся в ходе эпох стандарты мужской и женской красоты, доминирование тех или иных положительных мужских и женских качеств и т.д. Однако базовые физиологические реакции также остались на месте: симметричность и гармония лица и тела, иные признаки здоровья, для мужчин – аура доминантности как психическое отражение принципа экспансии, для женщин – скромность и ответственность как отражение принципа стабилизации, а также маркировка вторичными половыми признаками, призванная выделить более способных к деторождению. Каждая из приведенных базисных психических реакций всё-таки подвержена коррекции со стороны сложившихся в культуре смыслов: так, физическая полнота может оказаться признаком как здоровья, так и болезни, а выраженная мускулатура - вызывать различные градации положительной или отрицательной реакции. Речь идёт о масштабах в рамках популяции, так что индивидуальные психологические эффекты и отклонения от нормы на уровне психики в расчёт брать не будем. Хотя поразительная частота девиаций и их разнообразие в человеческих популяциях служат дополнительным аргументом в пользу излагаемой концепции формирования гендерного поверх сломанного полового. Но в своём базисе и функциональности биологически определяемые реакции остаются неизменны, чего не скажешь о культурно индуцированных пристрастиях. Все перечисленные факторы становятся основой для механизмов искусственного отбора в рамках Культуры, который уже некорректно сводить к половому и даже пользоваться этим термином, несмотря на то, что указанные «искусственные» факторы целиком несут эндогенный виду характер. Реакции и пристрастия вкупе с наложенными культурной традицией ограничениями и предписанными ею правилами определяют искусственный отбор, который мы будем впредь называть культурным. Существенную роль в нём играет гендерный фактор, однако, не исчерпывающую.
Половой отбор, идя более-менее естественным чередом, уже в нижнем палеолите начал смещаться в «искусственную» сторону, испытывая усиливающееся давление со стороны становящейся Культуры. Причем скорее уместно сказать о смещении «в стороны», потому что Культурой так и не было сформулировано чёткого гендерного «аналога» природного полового поведения (уже и без того весьма расшатанного эволюционной болезнью на заре культурогенеза). Противоборствующие архаические, актуальные и даже спящие в глубине психики дочеловеческие программы во всей своей противоречивости порой актуализуются соположенно в рамках одной социальной среды (тут широченная гамма от романтической привязанности до оргиастических практик). Не говоря даже о массе выморочных условностей и локальных инверсий, которыми «славится» гендерное поведение. И не забываем, что человек – единственное млекопитающее, реализовавшее весь спектр брачного поведения, свойственный его близким и дальним родственникам по древу биоэволюции, если охватить широкий спектр культур на длительном историческом промежутке.
