Д.А. Каунов Современное «пострусское» сознание у русских и белорусов, 1
Цель статьи – привести актуальные примеры формирования «пострусского» этнокультурного, идеологического и политического сознания в Российской Федерации и Республике Беларусь. Необходимо обозначить основные черты, характерные для данного процесса как в среде этнических русских, так и белорусов.
В настоящем исследовании внимание акцентируется на попытках изменения содержания исторической памяти, которое подразумевает исключение ее старого содержания и включение нового содержания. В первом (российском) случае речь идет об оппозиции официальному русскому этнонациональному нарративу, связанному с российским «государственным» историческим нарративом как содержанием исторической памяти российского общества. Во втором (белорусском) случае речь идет об оппозиции белорусскому историческому нарративу как содержанию исторической памяти белорусского общества, аффилированному с российским историческим нарративом (и, соответственно, об оппозиции белорусскому этнонациональному нарративу, аффилированному с русским этнонациональным нарративом). Все это подразумевает трансформацию идентичности.
Российский вариант «пострусской идеи» представлен в первую очередь проектом, основы которого заложил астраханский публицист Д.Ю. Алтуфьев. Этот проект реализуется им и сторонниками с 2014 г. посредством социальных сетей и публикации в сети Интернет альманаха «социальной критики и идент-футуризма» «Острог». Основатель движения представил основные идеи проекта в книге «#Пострусские».
В действительности «пострусское» движение – разветвленное, мозаичное, ему свойственен плюрализм мнений. Определить численность сторонников «пострусской идеи» сложно, но игнорировать наличие «пострусского» сознания нельзя. Общую теоретическую концепцию движения можно сформулировать следующим образом: русские – не этнос, а «рассыпчатая масса», сформированная с помощью идеологической солидарности и обслуживающая на протяжении столетий интересы российского государства. Разные этнические группы (славянские, финно-угорские, тюркские и прочие) вливались в состав «русского песка» – атомизированной, склонной к этатизму и самораспаду вне государства массы, не имеющей своей собственной этнической культуры (и использующей в качестве нее синтез культур ассимилированных этносов, заимствованных элементов иных этнических культур и навязываемых элитами мировоззренческих конструктов (например, фундированной в православной религиозности «русской идеи» или современной цивилизационной идеи «русского мира», инспирируемой государством и РПЦ, пытающейся подменить этничность собой)). Соответственно, «пострусский» – это либо тот, кто до сих пор считает себя этническим русским, но на самом деле является частью «безликой русской массы», ведь русскость в наше время – не этническое свойство, либо тот, кто уже понимает, что русскость не имеет в своей основе этничность, и делает все возможное для поиска новой идентичности (этнической или дискурсивной, основанной на иной идеологической мобилизации). Более того, «пострусское» сознание выразилось еще в советской идентичности, окончательно лишившей русских этнических характеристик. Русские – деэтнизированная масса, представляющая собой лоскутное одеяло ассимилированных ранее самостоятельных народов. Русским свойственны встроенность в каркас государства и паралич этнической организации. Понятие «русский» имеет то же содержание, какое имеют понятия «российский» и «советский», и означает принадлежность к государству: «Ясно одно – русские остались прилагательным не только в грамматическом, но и историческом смысле. Русский – это лишь притяжение, выдающее принадлежность к русскому государству или русской армии» (C. Гущенко).
Д.Ю. Алтуфьев настаивает на том, что для русских веками главной ценностью была Москва как совокупный конструкт, который стремится подменить собой государство, страну и родину: «Схема проста и знакома: русские – народ казенный, прикреплен к земле. Стало быть, в краях и областях РФ барыня ему – Москва» . Именно поэтому ревизия роли Москвы в истории должна начаться с понимания того факта, что отношения Москвы и России в настоящее время строятся не по модели «столица-провинция», а по модели «метрополия-колония».
«Пострусское» движение настаивает на бессмысленности современного «державного» русского национализма. По мнению «пострусских», концепт русских как народа, племени, нации эпохами обрабатывали русские националисты, и даже «племенные» связи среди русских националистов идейны: «Русская нация просто никогда не существовала. Что-то похожее на русский нацбилдинг стало происходить только в конце 19-го века, вместе с развитием капиталистических отношений. Этот процесс вызвал к жизни волну творчества художников, поэтов, писателей и композиторов, которые стахановскими темпами стали создавать “русскую народную культуру”. Все эти калинки-малинки, в-лесу-родились-елочки, матрешки и балалайки - этот культурный сарафан pret-a-porte явился ответом на славянофильский заказ как верхов, так и низов, которые стали стремительно обретать субъектность в эпоху русской промышленной революции». Д.Ю. Алтуфьев полагает, что своих национальных и политических институтов русские лишились еще во времена образования Российской империи, именно с того времени началась «подмена живого национального организма кучей песка». А возможные плоды Февральской революции, которая должна была устранить пережитки феодализма и создать русскую нацию и национальное государство по примеру буржуазно-демократических революций, положивших начало современным нациям, были уничтожены на корню пролетарской революцией, положившей начало угасанию русского этноса и превращению его в «русскоязычную массу», склонную к «ордынско-советскому мазохичному этатизму».
Цель российского варианта «пострусского» проекта – показать тем, кто считает себя русскими, бесперспективность данной идентики, а также помочь им избавиться от этого якобы бессмысленного идеологического конструкта. Все это необходимо для того, чтобы люди либо самостоятельно актуализировали свои иноэтничные корни (татарские, еврейские, украинские, белорусские и т.д.), а в случае отсутствия известных иноэтничных корней – формировали региональные идентичности с новым или ранее забытым содержанием (нео-меряне, евророссияне, нео-кривичи, уральцы, сибиряки, кубанцы, ингерманландцы и т.д.), либо конструировали новые дискурсивные (идеологические) идентичности, чтобы в итоге подготовить почву для жизни в будущей России (или на «построссийском» пространстве, которое обещает стать гигантским полигоном практического конструктивизма). Первыми постсоветскими «пострусскими», по мнению участников движения, являются русские националисты, противостоящие «московитской» идее («альтернаты», среди которых выделяется П.М. Хомяков). Смирившиеся с актуальной русской идентичностью останутся в «русской (московитской) матрице», что само по себе является бесперспективным шагом, но те, кто больше не может терпеть, обязан выйти из нее и найти себя. Данный процесс подразумевает как этнокультурное, так и идеологическое самоопределение. Если люди склонны считать себя «пострусскими», то они должны соответствовать этому названию – не держаться за «русскость» как за соломинку, а формировать новое самобытное самосознание, ведь в итоге «остается лишь язык и немыслимая свобода», а также шанс выжить.
Данная проблема провоцирует два вопроса, на которые у деятелей движения есть ответы:
I. Почему же плохо не быть этносубъектом?
По мнению «пострусских», не быть этносубъектом плохо потому, что этнос (национальность, народ) – это сплоченное жизнеспособное сообщество, характеризующееся стойкой идентичностью и крепкими социальными связями. Этнос – субъект политики. Народ подразумевает плотность и качество связей между элементами, а не их простую сумму. Несвязанные же элементы, как бы много их ни было, системы не образуют и, соответственно, на статус народа претендовать не могут. Утеряв идентичность и, соответственно, сплоченность, народ рискует стать питательной средой для других этносистем, но даже в этом русским «пострусскими» отказано, ведь на деле они представляют собой даже не «цемент», скрепляющий все российские народы воедино, а «песок», не являющийся ни политической, ни этнической общностью.
