Пострусские в аспектах культуры и идентичности, часть 21
(предыдущая часть тут)
Как уже упоминалось в теоретической части, работа с альтернативными идентичностями чрезвычайно важна, ибо не каждый человек способен самостоятельно культивировать собственную идентификацию. Ментальность даже самого развитого современника все еще весьма зависима от групповой идентичности. Путей к альтернативе на самом деле множество. Для кого-то это предки, для кого-то это родной край (регион), для кого-то идеологический или эстетический дискурс. Кто-то, как продукт вестернизированного мировоззрения и буржуазного индивидуализма городских слоев населения, относящихся к среднему классу (насколько это возможно в русской системе, практически лишенной института частной собственности), пробудит в себе европейца определенной политической национальности, уйдя в эмиграцию. А кому-то ближе окажется Восток.
Каждому стоит задуматься, что больше подходит ему лично – завоевание своего будущего на родной земле или же вопрос самореализации в комфорте и безопасности цивилизованной страны. Нет ничего дурного в последнем, но важно осознание приоритетов. Существенное отличие таких пострусских от прочих (пост)российских эмигрантов будет в культурно комплементарном принимающему социуму поведении и отсутствии «маркеров русскости» вроде спущенных по указке пикетов американского посольства. На этом наш интерес к этой группе естественным образом иссякает, но мы не можем не подчеркнуть их положительный вклад в аутолиз и общее разложение матрицы.
Кому-то больше подойдут глобальные «зонтики» вроде расы или «нации творцов», или «нации философов» — Космополиса, фрагментарно разросшегося на весь земной шар. Кому-то подойдут религии и духовные учения. Может быть, сам «зонтик» пострусскости сумеет стать такой идентичностью, по крайней мере, до этапа конструирования совершенно новых.
Стоит заметить, что не все идентичности одинаково сильны в своих привязках природнения. Иденты различаются по качеству. Субкультурная идентичность, построенная вокруг некого подмножества массовой культуры, не чета трансцендирующей секте с сильными режимами природнения к сакральному, если взять в качестве примеров две крайности. Понятно одно: останавливая режимы пассивного природнения, необходимо создавать новые. На самом деле, они не могут не сформироваться. Как говорится, природа не терпит пустоты. Она будет заполнена, но чем — лучше контролировать самостоятельно.
Здесь не можем не процитировать размышления Алтуфьева на эту тему: «Утопающий в потоке информации человек как никогда ранее нуждается в групповой идентичности. Ему необходимо убедиться в том, что при своей непохожести на окружающих все же есть и другие, такие как он, – чтоб знать, что он не сумасшедший. Пусть далеко, но они есть и с ними можно общаться. Пусть их мало, но, если общаться только с ними и находить новых, возникнет ощущение, что вас много. Появляется это волшебное «мы» - групповая идентичность, общность. Запрос на нее огромен именно в России, ибо современные русские никогда не жили в плотной сети этнических и родственных связей, характерной для живых этносов, а потребность, видимо, все же есть. Полагаю, что такая сеть принципиально схожа с социальной сетью: контакты, группы, приоритеты, оперативное информирование и столь же оперативное реагирование в масштабах от свидания вдвоем до флешмоба на 20 щей и далее к площади Тахрир или наоборот Таксим. […] Однако запрос на цветовую дифференциацию штанов и формирование разлитых в Сети групп (читай - идентичностей) становится все острее и новое предложение наверняка появится».[1]
Да, похоже на то, что групповые идентичности происхождением из Сети – тоже один из самых востребованных вариантов. Следует, однако, учитывать, что произрастающие из этих сетевых групп идентичности не вполне полноценны по сравнению с укоренившимися в мире плоти и крови. Режимы природнения к их культурным продуктам, к смыслам, ограничены по причине отсутствия следа в предметной среде культуры.
Это может, конечно, частично нивелироваться за счет распространения атрибутики, но примеры подобной экспансии в «мясной» мир нам неизвестны. Подтверждением моим словам является тот факт, что подобные сообщества исчезают порой так же легко, как появляются, а бывшие адепты пересаживаются на что-нибудь похожее, сохраняя лишь память, да и то на некоторое время. Хотя нам известны и такие крупные проекты групповых сетевых идентичностей, которые и на годы вперед после своего формального исчезновения оставили след в сознании своих бывших членов и даже внедрили свои культурные продукты в основное тело ЛКС. Хочется думать, что пострусский «зонтик» на базе групп «Острога» в социальных сетях относится как раз к подобным проектам. Но, пользуясь проведенным рассуждением, нельзя замыкать его на судьбу своих создателей, и его только лишь сетевое существование необходимо расширить в обозримом будущем как дочерними проектами, так и непосредственно в «реале».
Чрезвычайно важна, особенно на ранних этапах, русофобия в целом. Почти всегда самый первый этап отчуждения от идента – это радикальное отрицание и сопутствующая этому сильная неприязнь. Человек со всей отчетливостью осознает, среди какого болота он оказался и какими зомби окружен. Постоянная подпитка этих ощущений будет весьма полезной, и здесь опять мы приходим к площадкам социальной критики, первой из которых (как носитель пострусских смыслов и инсайта в онтологию РМ) выступает альманах «Острог» и его проекты.
Постепенное наращивание градуса русофобии приведет психическую систему отчуждающегося к очередной точке бифуркации. На сей раз «аттракторов» будет два – инверсия и медиация. Создав в сознании оппозицию «русское» — «нерусское/пострусское», человек будет подпитывать каждым значимым смыслом один из ее полюсов, пока они критически не переполнятся. Иными словами, человек окажется перед необходимостью целостного синтеза своей реальности, ибо жесткая оппозитарность внутреннего мира травматична.
И здесь нешуточна опасность того, что травмирующая энергия будет слита в одержимое манихейством противостояние с любыми проявлениями «отрицательного» полюса. Т.е. все закончится банальной инверсией, когда условная пострусскость станет новым Должным со всеми пристыковывающимися к нему невыполнимыми утопиями, а русскость полюсом абсолютного Зла, которое постоянно требует подпитки все новыми образами врагов. Все-таки мы имеем дело с сознаниями, сформированными в РМ, сознаниями, изначально расколотыми по ментальным основаниям. Подобный вид сознания, как мы уже писали, предрасположен к инверсиям, ибо это изначальный архаический механизм снятия дуальных оппозиций, характерный для манихейского типа. Этим механизмом и обеспечивается нескончаемое воспроизведение традиционного культурного космоса.
К сожалению, это означает, что в пострусской среде неизбежна большая доля инверсивно перенастроенных манихейских сознаний. На публичных площадках «Острога» мы уже можем наблюдать плоды этого процесса. Люди, прошедшие подобный процесс снятия, зацикливаются на русофобии, оставаясь в некоем инварианте манихео-гностического ядра РМ, неспособные на преодоление культурной системы.
Иной исход дает медиация между смысловыми оппозициями, которая является проводником продуктивного синтеза и одним из основных двигателей смыслогенеза. Результатом обращения к медиации станет возникновение в пограничной зоне между обозначенными сложившимися оппозициями новых дуальных оппозиций, к полюсам которых пострусский уже сможет притягивать инокультурные и инновационные смыслы и совершать новые акты медиации, оперируя в перспективе множеством оппозиций. Таким образом исчезает черно-белый культурный код РМ, появляются сначала оттенки серого, а потом и самые разнообразные цвета, открывая для познания и творчества сложный и красочный мир. А пострусские общности смогут делать это на общекультурном поле, конструируя новые иденты и даже ЛКС.
Преодолевший этап радикального отрицания уже полностью свободен от отчужденного смыслового конструкта. Что толку кипятиться по поводу не властного над тобою? На этом этапе идет истинное отчуждение, со все большим дистанцированием. Разумеется, тоже до некоторого предела, потому что с негативными проявлениями РМ нам приходится сталкиваться ежедневно. Но активная неприязнь может смениться отрешенной брезгливостью или даже жалостью. На этом этапе пострусский может уже разглядеть среди антиантропного роя людей, что на предыдущем этапе касалось только его близких, в том числе и по духу. И, возможно, станет более эффективным в отборе еще живых из зомбимассы, в деле транслирования пострусских смыслов тем, кто способен их воспринять.
Итак, растождествившийся с идентом и ментально эволюционирующий путем медиации индивидуум продолжает процесс отпадения от культурной традиции. Теперь еще меньшее количество связей роднит его с РМ. И он приступает к культурному синтезу, конечной точкой которого должно бы стать состояние полного отпадения. Впрочем, конечная точка тут является недостижимым идеалом, ибо это процесс пожизненный и больше похож на монотонно стремящуюся к пределу функцию, если применить аналогию из математического анализа.
Постепенно душевный подъем от переживания освобождения спадает. Человек «сбавляет обороты», успокаивается, снижает темпы творческой активности и смыслообразования. Противостояние все более отдаляющейся культурной традиции все менее беспокоит его. Пожалуй, именно это состояние можно обозначить конечным пунктом нашего пути. За ним – нечто более похожее на «нормальную» жизнь современного человека, а уж насколько она будет наполнена смыслом или пуста – личное дело каждого.
Примечания:
[1] Алтуфьев Д.Ю. Письмо редактора к выпуску №13. Альманах «Острог» №13, 2016. С. 3–5.