ДИАЛЕКТИКА ВОСПРОИЗВОДСТВА САКРАЛЬНОЙ ВЛАСТИ
Понимание феномена сакральной власти и империи требует обращения к таким понятиям, как инфантильность, исходная и добровольная десубъективация, ведомая позиция, рабство как базовый тип личности. Сакральная власть формирует определенный тип исторического субъекта, обладающий особыми ментальными и социально-психологическими характеристиками. Специфическая интеллигентская политкорректность заставляет нас избегать названия этого историко-культурного феномена. Но, на самом деле, в своем существе, это – раб.
Для того, чтобы органично переживать земную Власть как божественную сущность необходимо быть рабом социальной инстанции, воплощением которой выступает сакральная Власть. Сакральная власть не равна сумме знаний об этом феномене. Отчужденное знание не равно впитанному с молоком матери, априорному переживанию власти как сакральной сущности, как начала всех начал. Носители этого типа сознания и выступают силой, рождающей социальный заказ на тотем.
Раб принципиально несамодостаточен. Он нуждается в инстанции, которая выступает предметом несокрушимой веры и берет на себя руководство жизнью верноподданного. В равной степени сакральная власть востребует и зависит от массы рабов. Ибо это единственная среда, в которой она может существовать. Сакральная власть как социальный институт, и раб как базовый социальный тип – взаимодополняющие и взаимообусловленные структуры. Они постоянно воспроизводят друг друга и в случае кризиса возвращают целое к исходной модели.
Надо сказать, что интеллигентская стыдливость – явление сравнительно позднее. В иную историческую эпоху идеологи автократии называли вещи своими именами. На знаменах национально-освободительного восстания в Царстве Польском в 1830–31 году на польском и русском языках было начертан лозунг «За нашу и вашу свободу». Поляки искали союзников в самой России, но безуспешно. Идеологические оппоненты из имперского лагеря отвечали: «Мы – рабы Господа и нашего Государя. Нам не нужны ваши пошлые буржуазные свободы. Вам не постигнуть прелесть и достоинство добродетельного раба, принявшего свой жребий и всецело полагающегося на Промысел Божий и мудрость Императора».
История ХХ века ярко иллюстрирует работу механизмов сакрализации власти: Николай II исходно, по факту рождения был сакральным правителем. На поддержание образа сакральной власти и воспроизводство культурного универсума, структурированного идеей идеологически санкционированной деспотии, работала мощная историческая инерция. Процессы фронтальной модернизации, запущенные Великими реформами Александра II, стратегически (в некоторой исторической перспективе) отрицали эту композицию. Однако правящее сословие было категорически не готово к такому развитию событий и делало все, что в его силах, чтобы заморозить Россию. В результате росли напряжения, которые проблематизировали образ сакрального правителя. Народным массам стала открываться истина: убеждение «Добрый царь; плохие бояре» ложно. Царь заодно с государством, бюрократией, всеми теми, кто разрушает мир вековечной традиции и несет поруху всему христианскому (то есть, традиционному) миру. [Царь не настоящий - прим. Острога]
Февральская революция и большевицкий переворот заданы множеством факторов, но стартовым событием, запустившим инверсию, безусловно, стала Мировая война. В подвале дома купца Ипатьева выяснилось, что русский народ не готов оплачивать миллионами человеческих жизней приступ затаённой паранойи правящего сословия. Торжественная служба по случаю водружения креста на Святую Софию Константинопольскую и наречения Николая II «Императором ромеев» не состоялась. Русский народ был готов воевать, когда государь бил басурман и приращивал землицу, необходимую страдающему от малоземелья традиционному крестьянину. Готов бить супостата–агрессора, готов наказывать гонористых полячишек. Но нести бремя полноценной войны на истощение во имя мирового господства отказывался. К 1917 году эта ценностная дистанция категорически разделяла народные массы и т.н. «образованное общество». Отсюда и события 23–27 февраля, и знаменитый «Приказ No1», и провал июньского наступления 1917 года, и стремительный распад армии.
При всей мощи полномочий сакральный правитель правит в рамках общественного договора, который нигде не зафиксирован, но от этого не становится менее непреложным. В нем два пункта. Во-первых, правитель должен сохранять базовые характеристики традиционного мира. И во-вторых, обеспечивать воспроизводство социокультурного целого. Попросту говоря, не снижать жизненный уровень всего общества ниже критического минимума. (Подчеркнем, речь идет обо всем обществе. Отдельные категории (инородцы, иноверцы, внутренние враги) могут уничтожаться. Критически важно воспроизводство общества как целого.) В идеале верховный правитель должен обеспечивать хотя бы самый минимальный рост жизненного уровня. Мировая война, которая обернулась разрухой, Гражданской войной и голодом в Поволжье, очевидным образом нарушала этот общественный договор.
Однако крах конкретного сакрального правителя и задававшей его политической конфигурации не означал завершение эпохи сакральной власти на Руси. Кадры кинохроники, запечатлевшей похороны Ленина, показывают – традиционный русский мужик обрел в эпоху Гражданской войны нового сакрального правителя. Разумеется, общество было расколото. Для проигравших Ленин был Антихристом. (Заметим, фигурой также сакральной, но с другой ценностной установкой.) Но та часть народа, которая приняла новую эпоху, переживала Ильича как полноценного правителя. Для этих людей он был жизненно необходим. Крушение «старого мира» лишало традиционного человека любых опор и ориентиров. Сакральный правитель, который ведет наш народ к счастью – новообретенный тотем, альфа и омега новой жизни.
К 1928 году Сталин побеждает в борьбе за власть между наследниками Ленина. Соответственно с конца 20-х годов начинается, то, что в советской историографии называлось «формированием культа личности». Здесь видна огромная и систематическая работа государства. Но сводить все к конструируемому государственному культу – значит безбожно упрощать ситуацию.
Как было сказано выше, сакрализация Сталина разворачивалась в контексте мощнейшей потребности в тотеме со стороны традиционно-архаического общества, пережившего распад социокультурного космоса и мучительно отыскивающего путь к базовым формам мировосприятия.
(Резолюции общих собраний и благодарственные письма товарищу Сталину были необходимым социальным ритуалом. Однако факт твоего прощания с трупом вождя никто не контролировал. Здесь мы сталкиваемся с движением души сотен тысяч людей. Автор помнит этот сумеречный день 6 марта 1953 года. Мать подхватила меня – восьмилетнего мальчика – и мы быстрым ходом пошли в сторону центра. По улице Большая Якиманка, где мы тогда жили, быстро двигались толпы бедно одетых людей и, чем ближе к Москве-реке, тем гуще становилась толпа. Не доходя до кинотеатра «Ударник», мать развернулась, и мы пошли домой. Что двигало этими людьми, что срывало их с места и гнало созерцать вождя?)
Здесь мы касаемся глубинных оснований сакрализации правителя. Восприятие верховного правителя как космократора – одна из универсальных идей архаического сознания. Описывая ритуалы аборигенов острова Фиджи, Мирча Элиаде указывает, что церемония возведения короля на трон носит название «сотворение мира», «сотворение земли» или «сотворение суши». Комментируя эти и другие примеры ритуалов возведения на царство, Элиаде пишет: «Легко понять, почему ритуал восшествия на престол повторяет космогонию или празднуется в Новый год. Считается, что монарх обновляет весь космос». Известный нидерландский археолог Фанкфорт пишет – восшествие на престол нового фараона «можно рассматривать как сотворение нового времени, наступившего после опасного разрыва гармонии между обществом и природой, и такая ситуация свойственна сотворению мира».
Люди кидались к телу вождя в ситуации космической катастрофы. Ушел Предстоятель, защищавший людей от смертельной ярости космических стихий, сломалась магическая инстанция, гарантирующая порядок в этом мире. Увидеть Сталина, значило – магически приобщиться благодати, спрятать себя от опасности, подстерегающей каждого смертного в это ужасное время.
Традиционный россиянин не мог простить Хрущеву десталинизацию, как покушение на базовые основания тотемистического сознания. Во-вторых, Хрущев не укладывался в образ сакрального правителя. Если Сталин был адекватным эпохе идеальным традиционным Вождем – немногословный, говоривший коанами («Оба хуже»), грозный, скрытый от взоров, в ауре истерического славословия, то Хрущев разрушал идеальный образ и, с точки зрения носителя традиции, воспринимался как фигляр. Кроме того, начиная с эпохи Хрущева, разворачивается зримая деградация традиционного космоса. Доживавшая в колхозном гетто традиционная деревня вступает в эпоху исторического снятия. Люди бегут в города, в каждый дом приходит телевизор, наступает урбанизация, растет общее образование, рушатся последние устои патриархального мира.
Правление Брежнева длилось 18 лет и составило целую эпоху. Временная протяженность работала на опривычивание жизни под новым Верховным правителем. Стилистически Брежнев не вытягивал на традиционного вождя. Но, с точки зрения массового человека, его правление имело одно безусловное достоинство. Мы имеем в виду то, что позже было названо «застоем»: стабильность, консервация социально-культурной реальности и очень медленный, но неуклонный рост уровня жизни (Надо помнить, что в исходной позиции, к середине 50-х годов советское общество пребывало в нищете).
Брежневская эпоха была последним периодом, в котором просматривается низовая сакрализация Верховного правителя. Но – всего лишь просматривается в определенных слоях общества. Если смерть Сталина потрясла весь советский народ, то смерть этого Генерального секретаря захватывала старушек и пожилых людей из простонародья. Надо было видеть глаза и лица этих людей. Ужас и мера потерянности, демонстрируемая носителями традиции, была несоразмерна рациональному переживанию ситуации. Происходило то, о чем писал Фанкфорт – смерть правителя есть разрыв гармонии между обществом и природой. Сломалась магическая инстанция, гарантирующая порядок в этом мире. Потерянные бабушки оказывались один на один с хаосом. «Что-то теперь будет?».
Со смертью Брежнева завершается период сравнительно стабильного существования СССР. Страна вступает в переходную эпоху, которая длится до сегодняшнего дня. Причем, темп изменений постоянно нарастает.
