БОРЬБА ЗА МИРОВОЕ ГОСПОДСТВО
Приступая к этой теме, важно подчеркнуть, что борьба за мировое господство – не некая отвлеченная идея, не лозунг кучки восторженных сектантов, страдающих острой формой эсхатологического сознания, а стратегия, которой более века придерживалась правящая элита, и реализовывало российское общество. Наша сегодняшняя реальность в значительной степени задана фундаментальным обстоятельством – поражением в этой борьбе и отказом принять результат как окончательный и необратимый.
Милитаризованная экономика и общественное устройство, в котором государство выступало как приложение к армии, задают базовые проблемы современной России. Однако отказ от данной модели требует консенсуса правящих элит, а в этих элитах целые пласты стоят за сохранение конфронтационной модели и консервацию потенциала, обеспечивающего возврат к борьбе за мировое господство.
Тождество российского государства и армии – специальный исследовательский сюжет. Желающие могут обратиться к монографии «История России: конец или новое начало?» (Ахиезер, Клямкин, Яковенко). Скажем только, что традиция, согласно которой государство понимается как воинский стан, в нашем случае, восходит к монголам. В Монгольской империи глава тумена (военное формирование насчитывающее 10 000 воинов) одновременно являлся главой территории, с которой набирается тумен. Из несоответствия онтологии государства и армии вырастает цикличность русской истории. (Подробнее см. названную монографию). В контексте тождества «государство – воинский стан» борьба за господство атрибутивна и вытекает из природы империи.
В XVIII веке Российская империя заявляет себя как одна из европейских держав, активно участвующих в европейской (а в ту эпоху «европейская» равнялась мировой) политике. Россия участвует в европейских войнах, наращивает территорию, осуществляет колониальный раздел Речи Посполитой. Французская революция и войны с наполеоновской Францией формируют новую геополитическую ситуацию и продвигают Россию в центр Европы. Теперь на повестку ставится доминирование в Европе, что в ту пору означало общемировое доминирование.
Надо сказать, что мировое господство как цель формируется в рамках эсхатологической эйфории и произносится вслух на героическом этапе экстенсивного расширения, в контексте надежд на окончательную победу. Когда история демонстрирует тщету таких надежд, тезис снимается с декларируемой повестки дня, но никогда не исчезает из сознания политической элиты. Мировое господство оформляется как победа «нашей» веры или «нашей» идеологии. К примеру – Земшарная республика (В Преамбуле к Конституции СССР 1924 года речь идет о “Мировом Союзе Советских Социалистических республик”) или Всемирный Халифат.
Революции в Европе создали крепкий идеологический аргумент, обосновывающий нашу силу и величие, на фоне краха европейской державности и заката европейской (читай протестантско-католической) цивилизации. Суть его состояла в том, что «Самодержавие-Православие-Народность» неуязвимы для революционной заразы. Россия крепка духом и нерушимым единством монарха и народа. Она может придти, и придет на помощь разлагающейся Европе. Разумеется, на этом фоне Россия разрешит свои стратегические задачи, прежде всего – уничтожение Османской империи и присоединение территорий, заселенных православными народами. Однако революции не разрушили, а обновили Европу. А попытки реализовать описанную стратегию натолкнулись на противодействие европейских наций.
Заметим, всякий раз, когда пахнет манихейской Последней битвой с мировым злом, Россию накрывает эсхатологическая истерия. Вот-вот грянет Битва с большой буквы, в которой мы, конечно-же, победим! И это прекрасно. Показывая атмосферу предшествовавшую началу Крымской войны, Янов подробно описывает восторг и ликование образованной публики. Фрейлина цесаревны Анна Федоровна Тютчева пишет «молодежь с восторгом рвется в бой. Великие князья Михаил и Николай в совершенном восторге». Появилось несчетное количество патриотических стихов.
Тютчев писал:
Вставай же Русь! Уж близок час!
Вставай христовой службы ради!
Уж не пора ль, перекрестясь,
Ударить в колокол в Царьграде?
Колокольный звон не сложился. Россия проиграла Крымскую компанию. Колониальная экспансия вынужденно смещается на восток. Однако и здесь, после присоединения предельно рыхлых среднеазиатских пространств, Россия столкнулась с Японией и также потерпела поражение.
Идеологическое оформление борьбы за мировое господство До Петра I в чисто средневековом универсуме идея мирового господства воплощалась в лозунге «Крест на Святую Софию». XVIII век был эпохой трансформации. У России не было экономических и технологических ресурсов, позволяющих ставить задачи такого масштаба.
В начале XIX века необходимые предпосылки складываются. По данным ген. Каппеля в первой половине царствования Александра I под ружьем находилось не менее 1500000 человек с казаками и ополчением. Идеология Священного Союза (1815 год) фиксировала смену французской гегемонии политическим господством России, Англии и Австрии. Священный Союз был направлен против любых революций. Российское доминирование в Европе обретало классические формы. По словам канцлера Безбородько «при нас ни одна пушка в Европе без позволения нашего выпалить не смела». Однако революции в Европе оказались императивнее «Священного союза», который уже к концу 20-х годов начал разлагаться. Крымская компания поставила точку в истории Священного Союза.
Начнем с цитаты: «Истинный великий народ никогда не может примириться со второстепенной ролью в человечестве, и даже с первостепенною, а непременно и исключительно с первою... Но истина одна, и, стало быть, только единый из народов может иметь Бога истинного... Единый народ-богоносец – русский народ». Вряд ли этот пассаж Достоевского нуждается в комментариях.
Однако заметим: что для инока Филофея и для Алексея Михайловича нет никаких народов. Есть православное царство и православные по всему миру. Достоевский живет и мыслит в XIX веке и мыслит народами. Русский народ как православный и сохранивший империю – народ исключительный. Так формируется причудливый симбиоз секулярного идентификата (народ, нация) и средневековой конфессиональной идентичности (православия). В разных пропорциях эти опорные столпы прослужили до инверсии 1917 года.
Ко времени краха идеологии Священного Союза складывается славянофильско-панславистский идеологический комплекс.
Политическая философия панславизма концентрировано выражена в письме М.П.Погодина к Великому князю Александру Николаевичу в 1838 году. Погодин начинает с восхвалений необъятных просторов. «Россия! Что это за чудесное явление на позорище мира!... Какое государство равняется с нею? С ее половиною? Сколько государств равняется ее двадцатым, пятидесятым долям?
Россия – поселение из 60 миллионов человек. Где такая многочисленность? О Китае говорить не стоит, ибо его жители составляют мертвый капитал истории. А если мы прибавим к этому количеству еще 30 миллионов своих братьев, родных или двоюродных, славян, рассыпанных по всей Европе... Вычтем это количество из соседней Австрии и Турции, а потом из всей Европы и приложим к нашему. Что останется у них и сколько выйдет нас? Мысль останавливается, дух захватывает!»
Оставим в стороне проблемы богословских и исторических истоков славянофильства. Славянофилы (они же славянолюбы) видели ключ нашего существования в патриархальном крестьянстве, отстаивали концепции особого пути России и спасительную роль Православия. Славянофилы позиционировались как активные антизападники. По существу это было реакционно-романтическое направление общественной мысли, делавшее ставку на сходящие с исторической арены социальные и культурные феномены.
В конце 30-х годов в работах Михаила Погодина были выдвинуты тезисы об утверждении особенности славянского мира и присущих славянским народам высших духовных ценностей и истинной веры – православия. В славянофильской идеологии важное место занимал тезис о главенствующей роли России среди славян, об её объединительной миссии. В 1840–1850-х годах – Константин Аксаков, Алексей Хомяков, Иван Киреевский – выступили с идеей противопоставления славянского православного мира с Россией во главе «больной», тратившей веру Европе.
Как видим, перед нами целостная идеология борьбы за мировое господство, наделяющая носителя этой идеологии идеальными побуждениями, и формулирующая кондовую имперскую агрессию как святое дело и возвышенное призвание.
Внутри данного идейного пространства оказывались как панслависты, так и русские националисты. Их понимание будущего различалось. Славянофилы и панслависты видели будущее России как конфедерации славянских и других православных народов (Иван Аксаков, Данилевский, Ламанский, генералы Черняев, Скобелев). Националисты (тот же Достоевский, Меньшиков и др.) акцентировались на национальной исключительности и интересах собственно русского народа. Но эти дискуссии шли в пространстве одного, имперского по своим установкам лагеря. В стратегическом плане панславистский соблазн был провальной идеей. Он разворачивался на пространствах Европы в контексте наступления секулярной эпохи, которая с необходимостью снимает идеологическую/(в данном случае конфессиональную) идентичность как базовую и ставит на это место национальную. Иными словами, перед нами анахронизм, стратегически обреченный на поражение. В православных странах, в силу стадиального отставания, химера империи имела власть над сознанием политической элиты в Сербии, Болгарии, и, разумеется, России. Для России цель – доминирование в Европе в силу территориальной и человеческой массы. А значит и в мире. Значительный сегмент западных славян (хорваты, словенцы, чехи, словаки) – католики. Опыт Польши, да и Прибалтики не давал оснований для оптимизма. Сверх того – славяне-мусульмане Боснии и Герцеговины. Внутри славянского мира масса противоречий, которые раскрылись в Балканских войнах 1912–1913 годов. Но все это игнорировали.
Реальность разочаровывала. Сербия, Греция жили своей жизнью, при случае рассчитывая на российскую поддержку, ничем за это не платя. Воевали между собой, сдавали Россию. Болгария и Сербия каждая подумывали о собственной империи и никак не спешили под высокую руку России. Но идея была превыше. Она возрождалась при первой возможности. Поколения русских людей воспитывались в такой атмосфере.
