Откуда брать ресурсы для великих свершений?
Россия исторически сложилась как бедная страна, бедная не своими природными ресурсами, но бедная из-за неспособности превращать их в реальное богатство, которое можно использовать на удовлетворение реальных потребностей. Низкий объем прибавочного продукта, низкая производительность земледелия, связанная с плохими почвами, неблагоприятным климатом, коротким летним периодом, входили в противоречие со всей концепцией нового общества, которое пыталось воплотить в жизнь некий синтез западноевропейских утопий, с одной стороны, с крестьянскими утопиями и, с другой — с уравнительными стремлениями, сметающими новые формы труда. Нужно было искать ресурсы.
Еще в самом начале XX века, когда Россия вступила на путь индустриализации, возрастающим по важности источником ресурсов, технических идей, технологии, прямого финансирования стал Запад. Он создал целые отрасли промышленности в России в новое время. Мировая война велась также за счет значительных иностранных кредитов. Гражданская война велась в основном за счет ресурсов, накопленных до войны. После 1917 года важным ресурсом было имущество состоятельных классов. Теперь, однако, положение ухудшилось. С одной стороны, росли потребности, но с другой — истощались, исчезали старые источники ресурсов, не говоря уже о массовом подавлении более производительных форм труда.
Выход был найден. Крестьяне были превращены в объект постоянной экспроприации. Это было продолжением идущей с прошлого века бесконечной цепи экспроприаций богатых соседей, которые проводила сама деревня. В деревне имел место постоянный тренаж экспроприации, постоянная борьба за уравнительную справедливость. Люди, способные к такого рода деятельности, были в избытке в самой деревне. Кроме того, крестьянство традиционно было источником, поддерживающим своими силами государственные доходы. Выкачивание средств из деревни было старой традицией. «В доброй половине России главная часть населения, земледельческая, платила в казну больше, чем сама получала от своего главного занятия — земледелия; таким образом, излишек, необходимый для казны, этой части населения приходилось зарабатывать на стороне посторонними занятиями» (Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. СПб., 1896. С. 145). Эта ситуация подтверждается и другими исследователями. «Через 15 лет после освобождения крестьянин платил казне самое меньшее на 20% больше дохода своей земли, а очень часто в два и даже в три почти раза больше (до 27%)» (Покровский М. Н. Русская история в самом сжатом очерке. С. 84). По расчетам С. Н. Прокоповича, крестьяне при доходах на душу населения в 33,6 руб. имели расходы 48,84 руб. (Дубровский С. М. Очерки русской революции. Вып. 1. С. 94). Следовательно, крестьянство не имело резервов, которые можно было бы безболезненно изъять. Важно также отметить, что забранный еще до 1917 года хлеб власть превращала в валюту. За 14 предвоенных лет от экспорта хлеба было получено 7,3 млрд. руб. (Лященко П. И. Русское зерновое хозяйство в системе мирового хозяйства. М., 1927. С. 311), хотя его производство на душу населения было значительно меньше, чем в США (в 2 раза), Аргентине (в 2,5 раза), Канаде (почти в 3 раза) (Лященко П. И. История народного хозяйства СССР. М., 1950. Т. 2. С. 260).
Крестьянство при господстве сталинизма находилось в условиях реализованного идеала крайнего авторитаризма. Это открывало для власти соблазнительную возможность получать те деньги, которые крестьяне раньше выплачивали помещикам за выкуп надельной земли, за ее покупку и аренду. За «период капитализма» было выплачено более 10 млрд. руб. Однако эти деньги тратились непроизводительно. «Заслуживает специального изучения вопрос о том, в какой мере извлеченные у крестьян ресурсы в конечном счете оказались использованными для индустриального развития» (Ковальченко И. Д. Столыпинская аграрная реформа (Мифы и реальность )// Вопросы истории. 1991. № 2. С. 56). Здесь таился большой соблазн изымать эти освободившиеся в результате избиения помещиков средства, но уже для индустриализации, для реализации мифов нового общества.
В этой связи представляют большой интерес исследования изменений хозяйственного положения крестьянства, в частности, социальных и экономических последствий сокращения отходничества после 1917 года, его влияния на фискальные ресурсы государства, на усиление его давления на крестьян. Представляется недостаточным анализ производственных возможностей крестьянства, в частности, в связи с существованием точки зрения, что для финансирования индустриализации было достаточно обеспечить с 1928 по 1940 год 2% ежегодного прироста зерна (Шмелев Н., Попов В. На переломе: экономическая перестройка в СССР. М., 1989. С. 86). Для сравнения можно указать, что урожайность зерна с 1801 по 1914 год повышалась на 0,5% в год (Чаянов А. В. Проблема урожая и опыт ее разрешения в развитии русской научной мысли // Проблемы урожая. М., 1926. С. 35). Возможность достижения этих 2% прироста весьма проблематична с учетом того, что достижения сельского хозяйства до первой мировой войны в России определялись в значительной степени ростом занятых в сельском хозяйстве. Это не решало проблемы, не говоря уже о том, что на этот ресурс нельзя было рассчитывать в результате мировой войны и глубоких социальных сдвигов. Победа дорыночных сил не создавала условий для увеличения товарного хлеба. Лютая массовая ненависть к частному капиталу, к собственнику, к отрубникам также не создавала для этого никаких предпосылок.
Высшее руководство в критической ситуации пошло по пути, подсказанному опытом славного революционного прошлого. Сталин несколько раз в 1928 году говорил о том, что крестьянство разбогатело. Дзержинский в 1926 году исчислял рост накопления в деревне в 4 руб. на человека. В речи на июльском Пленуме 1926 года с полной откровенностью он говорил, что крестьянство «платит государству не только обычные налоги, прямые или косвенные, но оно еще переплачивает на сравнительно высоких ценах на товары промышленности — это во-первых; и более или менее недополучает на ценах на сельскохозяйственные продукты — это во-вторых. Это есть добавочный налог на крестьянство в интересах подъема индустрии, обслуживающей всю страну, в том числе крестьянство. Это есть нечто вроде „дани", нечто вроде сверхналога» (Дзержинский Ф. Э. Избр. произведения. М., 1967. С. 385). Разумеется, такая политика не могла долго продолжаться, так как крестьяне, как свидетельствовал опыт прошлого, в аналогичной ситуации не только сокращали производство, но и отказывались от реализации уже имеющихся продуктов. Отсюда выход — передача чиновнику решения вопроса о производстве и реализации, т. е. коллективизация.
Однако это был не только возврат к дореформенной эпохе 1861 года. Теперь была сломана иерархия прошлого глобального периода, включающая систему защиты от высшей власти, в частности, власть помещика, связанного с общиной, с крестьянами патриархальными отношениями. Теперь авторитарная власть в лице чиновников всех рангов дошла до каждого человека. Теперь не требовалось, как во времена примитивного военного коммунизма, шарить под полом каждой избы, теперь все прямо и непосредственно принадлежало колхозу, синкретически тождественному государству. И не государство от крестьян, а крестьяне от государства должны были получать хлеб. Заготовки непрерывно росли. Деньги, которые за них выплачивали, носили символический характер. В 1932 году крестьяне сдали четверть урожая, в 1933-1934 годах — более трети, в 1935 — почти 40 % (Каряков М. Живая история 1917-1975. 1977). В январе 1933 года были установлены цены на сданное государству зерно и большую часть других сельскохозяйственных продуктов в 10-12 раз ниже рыночных (Данилов В. П., Тепцов Н. В. Коллективизация: как это было// Правда. 1988. 16 сент.). Экспроприация стала повседневностью.
Среди крестьян начался голод (1931-1933 годы). По одним данным, от голода умерло 5-6 млн. человек, по другим — около 9 млн. (проф. С. Н. Прокопович). Науке известен лишь один случай еще более страшного голода (Китай, 1877-1878 годы) (Конквест Р. Большой террор. Т. 1. С. 38-39). Но зато гигантски вырос вывоз хлеба за границу. Если раньше голод ставил под угрозу существование городов, то теперь гибла деревня.
Правящая элита добилась посредством коллективизации исключительного успеха. Власть превратила колхозы в звено медиатора. Открылась возможность повседневного и неограниченного вмешательства в дела модернизированной общины.
Превратившись в колхоз, вечевая община, пройдя длительный путь борьбы за уравнительность, пришла к согласию на авторитарную власть чиновника. Крайнему авторитаризму удалось то, что не удавалось еще никому в истории страны — приставить к общине такой насос, который мог высосать буквально все. Правящая элита нашла источник социальной энергии, ресурсов, которые позволили идти по пути дальнейшего нарушения закона соотношения хозяйственных отраслей, одновременно как будто ликвидировав столь беспокоившую Ленина «двойственность» крестьян.
