В. А. Ульянов ХРОНОС И ВИРТУАЛЬНОСТЬ: КАК УМИРАЕТ ВРЕМЯ, 1
«…самыми удивительными открытиями будут те, которые нам недостает еще мудрости предвидеть». Карл Эдуард Саган
Западная философская традиция на протяжении двух с половиной тысяч лет достигла больших успехов в понимании и истолковании категории времени. От гераклитовского Panta rhei до «Sein und Zeit» Хайдеггера пролегла значительная дистанция. Время рассматривалось преимущественно в модусе физическом, социальном и экзистенциальном. При этом первые два имели и до сих пор имеют приоритетное значение. Сама озабоченность феноменом времени, особенно ощутимая при сопоставлении с восточной традицией, говорит о том, что в западной культуре наличествует доминантная экзистенциально-психологическая установка: через понимание, истолкование времени «приручить» его, остановить, а то и вовсе отменить. Степень ожесточенности этой борьбы с Хроносом прямо пропорциональна росту «укорененности» индивида в бытии, прежде всего, вещественно-материальном. Заполнив пустоты культурными артефактами, человек оказался в ситуации высокой степени зависимости от них, ему теперь есть что терять. А главной и до сих пор непреодолимой формой отчуждения оказалось отчуждение себя в пользу смерти. Популярным способом психотерапии в связи с этим оказывается создание иллюзии остановки времени в рамках «культуры молодых». Тот эпохальный космогонический акт, воцарение титана, пожиравшего своих детей, вполне может стать профессиональным праздником косметологической индустрии, зарабатывающей миллиарды на фантоме «вечной молодости».
Чтобы эта экзистенциальная установка приобрела патологический оттенок и был необходим символико-мифологический акт «оскопления» вечности и запуска временного отсчета. Такие характеристики физического времени, как непрерывность, последовательность и необратимость, прочно вошли в социокультурный контекст и оказались усвоены в рамках социального времени. «Социальное время, в отличие от времени в астрономии, обладает качествами, а не только количеством; эти качества производны от верований и обычаев группы, они также служат обнаружению ритмов, пульсаций, биений обществ, в которых найдены. Математическое время “пусто”. Оно лишено признаков, лакун, служащих точками начала и конца. Для календаря же требуется какая-либо отправная точка или фиксированная дата. Должно быть некое начало, спорное или нет, чтобы инициировать каждую систему отсчета времени, якобы не прерывающуюся. С этой целью “всегда прибегали к конвенционально избранной дате какого-то гражданского исторического события”. В любом случае отправная точка всегда социальна или наделена глубокими социальными следствиями; это каждый раз событие, считающееся социально особо значимым» [1, с. 5].
Европейская традиция выработала две главные парадигмы социального времени – циклическую и линеарную. В рамках обеих время, по существу, выступает в роли функции пространства (физической реальности), точнее, той модели устройства физического мира, в которую верит индивид, и исходя из которой выстраивает как свое понимание времени, так и отношение к нему. Применительно к античности это, как известно, сфера. Вряд ли кто-то когда-то даст внятное объяснение тому, почему «эстетический космос» в античности мыслился сферически. Зато вполне очевидно, почему сферический космос стал своеобразной ловушкой для времени, способом если уж не полной его отмены, то, по крайней мере, преодоления одного из главных и наиболее противных смертной природе свойств физического времени – его необратимости – через свертывание времени в цикл. Круговое движение в рамках сферически оформленной стациональной реальности с необходимостью должно быть главенствующим и совершенным. По существу, вся греческая мифология (как и вся мифология вообще) была поэтико-символической артикуляцией отношения индивида к проблеме времени и способом разрешения последней. До недавнего времени в арсенале смертных было не так уж и много более или менее эффективных инструментов разрешения проблемы времени: это, прежде всего, создание культурных артефактов как способа «цементирования» времени через экстериоризацию сознания, индивидуальных его особенностей, вовне, в реальность материального, а также создание «параллельных миров», в которых господствует вечность, с непременным и по возможности позитивным включением себя в их контекст (речь идет о загробной жизни во всех ее вариантах – от классических моделей ада и рая и до метафизики и выхода в трансцендентное).
Мотивация к расширенному воспроизводству культурных артефактов в античности, бывшая пружиной «греческого чуда», вероятно, была вызвана обостренным характером переживаний времени, усилиями по остановке последнего. Отсюда и консервативный характер социально-экономических и политических отношений, свойственных греко-римской цивилизации. В жизни обывателя преобладала статика сакрального календаря (например, греческие Великие Дионисии, Элевсинские мистерии, римские фериальные дни, праздник Anna Perenna). В сочетании со щадящей картиной посмертного существования человека циклическая модель социального времени предоставляла довольно эффективный инструментарий, позволявший индивиду более или менее успешно преодолевать временной прессинг и страх смерти. Регрессивная модель исторического развития, скажем, у Гесиода в его мифе «о пяти веках», несмотря на трагедийную тональность в описании «железного века», оставляет надежду на всеобщее космическое обновление и возвращение к «веку золотому».