February 19

Часть 5. Чем Летов интересен пострусским?

Teodor Sonne

Сегодня 19 февраля — 17-я годовщина со дня смерти Егора Летова. Самое время подвести итоги: есть ли у созданных им концептов будущее или им суждено вечно вращаться в орбите русской матрицы.

Напомню главный тезис, который помогает понять и творчество Летова, и его роль в русской культуре: он был убежденным, последовательным гностиком. До поры до времени это позволяло сохранить субъектность, затем возобладали общие для русских закономерности манихео-гностического маятника: Летов уже не мог создавать индивидуальные точки бифуркации. Теперь не он управлял своим дискурсом, а дискурс — им. Но потребность «выйти за флажки» сохранялась у него очень долго, и именно это интересно нам, пострусским: тоска по отпадению жила в этом хтоническом медиаторе русскости практически до последнего дня.

В одном из интервью конца восьмидесятых Летов утверждает самоценность отпадения (от культуры, окружения, да и от собственного прошлого): «Путь вперёд – это всегда отталкивание, отстранение, отрицание, всегда – отказ, всегда – «Прощевайте!». До поры до времени он старался следовать этому правилу и действительно достиг известной степени отпадения от РМ. Что же вернуло его в гностическую яму?

Думается, причина в том, что, чувствуя несомненное присутствие метафизического начала, Летов так и не смог принять его.

На альбоме «Прыг-скок» есть такая песня:

Всю ночь во сне я что-то знал такое вот лихое
Что никак не вспомнить ни мене, ни тебе,
Ни мышу, ни камышу, ни конуре, ни кобуре,
Руками не потрогать, словами не назвать.

Слепой охотник стреляет наугад
Разбилась чашка — значит не догнать,
И не измерить
Больше не догнать и не понять.

Свят, кто слышал отголосок,
Дважды свят, кто видел отраженье
Стократно свят, у кого лежит в кармане то, что
О-о-о, глазами не увидеть, мозгами не понять.

Метафизическая истина ускользает из рук, не поддается описанию и эмпирическому опыту — это Летов хорошо чувствует. Абсолют открывается лишь двумя способами: через умозрение и откровение. Но оба этих метода немыслимы без выстраивания иерархий, признания одних начал источником бытия, других — производными этих источников. Вот здесь Летов и совершил серьезную метафизическую ошибку.

В интервью 1989 года, красноречиво озаглавленном «Сейчас не имеет смысла заниматься роком», Летов рассуждает: «Любое осмысление вызывает отстранение. Отстранение — это отчуждение. Отчуждение даётся перевариванием: человек что-то понимает, преодолевает какой-то уровень, и он для него отпадает. По сути это всё напоминает пирамиду. Естественно, что итог — смерть на её вершине». Вот так: вроде бы и предпосылка верна, и иерархия намечается, но в последний момент Летов водружает на вершину пирамиды гностического Демиурга, называя его смертью. И эта подмена действительно смертельна для живого умозрения. Она превращает светлый и полный возможностей мир, который дарит следование традиции жрецов, в царство мертвых.

Трупные пятна гнозиса то и дело проступают в музыке Летова, и заметнее всего они в многочисленных альбомах концептуального проекта «Коммунизм». Призванные сначала пародировать советскую культуру, а затем ставшие по сути ее надгробием, эти опусы часто строятся на декламации бравурных и оптимистичных стихов советских поэтов под нарочито тоскливую и заунывную музыку. Так поступили «коммунисты» с известными строчками Сергея Михалкова «Кто на лавочке сидел, кто на улицу глядел» на альбоме «Чудо-музыка», со стихотворением Долматовского «Родина слышит» — на одноименном диске.

Достоверно известно, что Летов в этот период интересовался московским концептуализмом и наверняка слышал о Владимире Сорокине. Но делать из этого вывод, что Летов был постмодернистом – деконструктором, не стоит. Деконструкция предполагает известную дистанцию между субъектом и препарируемым материалом. Вот этой дистанции у «коммунистов» и не было: субъект и объект сливаются в их творчестве как две половинки расколотого сознания. Нагляднее всего это ощущение выразил басист «Гражданской обороны» Кузьма Рябинов в статье «КонцептуализЬм внутри», описывая альбом "Веселящий газ": «Вся музыка и все тексты — наши (Е. Летов и К. Уо), что явилось следствием вывода, заключающегося в том, что все наши действия (вплоть до одиночного творчества) тоже являются объектами коммунизм-арта».

Бинарное мышление расколотого разума порождает манихео-гностический комплекс, который ведет к утере субъектности и выгоранию творческих сил. Последнее — причина пессимизма и культа смерти: индивид попросту не чувствует в себе жизни и глух к ее возможностям. А значит, вновь и вновь восходит на трон гностический Демиург.

Это и была роковая ошибка Летова, которую нам, пострусским, нужно учитывать и помнить, чтобы не останавливаться на полуотпадении, а двигаться вперед, чтобы завершить круг вечного возврата и вернуться к Абсолюту.

Нельзя сказать, что Летов не понимал бесплодность тех попыток «выхода за флажки», которые ему были доступны. Отсюда его интерес к измененным состояниям сознания, превратившийся в последние годы жизни в пристальное изучение психонавтики, Теренса Маккены, Тимоти Лири. «Психонавтами же принято называть «сталкеров» сознания, расширяющих границы, территории внутреннего космоса. Это, понятное дело, Альберт Хоффманн, Тимоти Лири, Теренс Маккена, Шульгины и т.д.», — объясняет он в одном из последних и, наверное, самом важном интервью. Песня «Слава психонавтам» с альбома «Зачем снятся сны» — своеобразный гимн ИСС и тем, кто исследует внутренний космос:

Великие стволы обрастают ветвями
Ветви не вечны — становятся суками
Сучья рубят — мы летим как ракеты
В сияющий космос внутри.

А значит — слава Психонавтам!
Слава Пионерам!
Ура — Первопроходцам
Своих одиночных пространств
Своих беспримерных глубин.

Новые деревья впиваются в лето
Новые гнёзда на них свивают птицы
Новая алхимия, новая природа
Новая наша земля.

Привычная болезнь — не вернуться назад
Паническая жажда выздоравливать отсюда
Неистовые ангелы с голодными глазами
Штурмуют свои небеса.

И значит — слава Психонавтам!
Слава Пионерам!
Ура — Первопроходцам
Своих беспризорных пространств
Своих безоглядных глубин
Своих многозвёздных пространств
Своих разноцветных глубин.

На абсолютно гностическом альбоме этот праздничный трек звучит резким диссонансом. Последний рывок за флажки, запоздалое осознание, что психосферная медиация открывает не просто новые горизонты, но в буквальном смысле новые миры, которые более реальны, чем эмпирическая данность. Это прозрение на дне гностической ямы. Вероятно, нечто подобное испытывал князь Мышкин, наблюдая за праздником жизни: «Что же это за пир, что ж это за всегдашний великий праздник, которому нет конца и к которому тянет его давно, всегда, с самого детства, и к которому он никак не может пристать… И у всего свой путь, и всё знает свой путь, с песнью отходит и с песнью приходит; один он ничего не знает, ничего не понимает, ни людей, ни звуков, всему чужой и выкидыш». Заявив еще в восьмидесятых, что «праздник кончился», Летов добровольно, до последнего обрывал для себя возможности стать частью этого праздника.

Презентация «Зачем снятся сны» прошла в мае 2007 года в московском клубе Б-2. В гримерке Летов дает интервью, бесконечно повторяя слово праздник с разными эпитетами: экстремальный, экзистенциальный, мистический. «Если праздника нет, то эта жизнь нахуй не нужна», — звучит его окончательный вывод. Видимо, он готовился к некой кардинальной перемене, которая должна была вернуть ощущение праздника. Какой именно — остается только гадать.

Мы не знаем, как сложилась бы жизнь Летова, если бы он дожил до наших дней, стал бы он русофилом путинского образца, «хорошим русским» или даже западником (в Сан-Франциско он мечтал уехать вполне искренне). Убеждения — маркер личности, но в случае Летова всё решали колебания манихео-гностического маятника, который мог качнуться и и в сторону возвращения к родным осинам, и в сторону полного растождествления. И тогда, возможно, праздник наконец-то вернулся бы, точнее, стало бы понятно, что он никуда и не уходит — индивид сам отворачивается от него. Так или иначе, жизнь и творчество Летова служат ярким примером того, что талант, энергия, идейно-политическая эволюция мало что меняют в судьбе носителя русской культуры, если он не найдет в себе силы преодолеть и отбросить глубинные ментальные установки.