Марина Шаповалова: Обуздать Левиафана, 3. Заключение
Регионалистский или национал-державный язык?
Все территориальные конфликты, внутренние или межгосударственные, имеют в основе вопрос о власти и принадлежности, на который противоборствующие стороны отвечают по-разному. «Крым / Эльзас / Казаманс / Гонконг — наш» означает, что «мы» здесь властны устанавливать угодные нам правила и выступать политическим субъектом, представляющим названный регион в отношениях с другими политическими субъектами. В парадигме «неделимых ооновских наций-государств» претендовать на эту роль могут только признанные государства, чьи права на обладание регионом уже закреплены принципом «нерушимости границ». То есть для Эльзаса столицей навсегда останется Париж, а хотите управлять своим Казамансом — проводите представителей своего племени в правительство Сенегала. Региональные сообщества называть свои регионы «нашими» прав не имеют — логика прокрустова ложа отказывает им в субъектности, безжалостно отсекая говорящие головы.
Проблемность взлома этой прокрустовой логики через националистический дискурс хорошо видна на примере Каталонии: «недонация» заведомо обречена проиграть в споре с нацией-«патроном», если со стороны последней нет доброй воли (заинтересованности или вынужденности) предоставить субнациональному региону независимость. В счастливом случае получения от метрополии согласия на отделение бывшая суб-недо-нация станет полноценной после международного признания. Но сам поиск правовых оснований для суверенизации в архаичном национальном дискурсе заводит и в другие тупики.
Неконструктивность осмысления региональной проблематики в «национальных» категориях проявляется и тогда, когда государство, добившееся независимости от метрополии, делает акцент на общенациональных интересах и по сути повторяет национальную политику, основанную на приспособлении региональных интересов — к национальным. Здесь можно упомянуть начавшийся в России процесс лишения национальных языков статуса обязательных в образовательных учреждениях национальных республик, вызвавший общественный раскол в некоторых из них. Можно упомянуть и актуализировавшийся в последнее время в Украине раскалывающий по признанию президента Владимира Зеленского украинское общество спор о дальнейшей судьбе региональных языков и государственного языка.
Эксклюзивный язык «национального дискурса» исключает региональную проблематику как таковую. Само определение наций, объективно невозможное вне консенсуса, плодит камни преткновения на всяком пути к урегулированию региональных конфликтов. Независимо от того, идет ли речь о конфликтах этнокультурной, религиозной или цивилизационной природы, парадигма «наций-государств» клеймит «сепаратизмом» любую попытку эмансипации регионального сообщества от центральной власти, криминализуя ее сторонников как подрывателей правопорядка.
Но если «сепаратизм» в его криминализованной коннотации представляется проблемой общей при различных характеристиках конфликтов, то подходящий ко всем случаям язык описания позволил бы найти общий принцип их правового урегулирования.
Стоит отдать должное Коцюбинскому: он сумел предложить язык описания, дающий точку опоры и рычаг для переформатирования миропорядка на новых условиях. Которые выгодополучателям и адептам «вестфальской системы», конечно, не придутся по вкусу, так как упраздняют сформированное ею понятие суверенитета вместе со «священными» для нее принципами и кормовой базой национальных политических элит. Но которые при этом, что важно, не отменяют ценностей высокой политической культуры, положенных в основу просвещенческого стремления к прочному миру.
Пока мировой истеблишмент живет по законам Realpolitik, стоящим на страже интересов государств, а не людей, народы остаются в роли средств и «расходных материалов», если не объявляются преступными за причинение урона государственным интересам. Признавая права человека первичными и предшествующими любым групповым, мы отбираем у государств право навязывать людям и народам идентичность со всеми вытекающими. Свободно избранная человеком самоидентификация в регионалистском дискурсе создает государствообразующие сообщества нового типа. Если она не совпадает с названием ни одной из до сих пор признаваемых наций — тем хуже для наций: мы можем отказаться от этого термина, не вникая впредь в противоречия его примордиальных и конструктивистских определений.
Из всех возможных самоидентификаций нас, разумеется, прикладным образом интересуют лишь такие, которые обнаруживаются в проблематике региональных конфликтов или другим образом вступают в противоречие с существующей системой государств-наций. То есть сообщества филателистов, чайлдфри, поощряемых меньшинств или эльфов, при всем уважении к их групповым интересам и запросам, остаются за рамками темы. Но если о своей коллективной идентичности заявляет сообщество региональное, конфликтующее с политическим центром по поводу права на культурно-цивилизационную автономию, то в новой региональной парадигме мы имеем дело с регионацией.
#Регионация в языке регионалистики — сообщество, обладающее консолидирующей культурно-исторической памятью, формирующееся посредством свободного самоопределения в пределах региона с локализованным центром, выделяющегося по ряду социально-экономических, природно-географических и цивилизационных критериев. Регионация является источником власти в пределах ее региона, обладает потенциальной международной правосубъектностью и правом делегирования власти. Регионация и регион — монады всех возможных государственно-правовых конструкций, по естественным свойствам неэкспансивные, обладающие полноценным политическим суверенитетом и способные вступать в любые отношения с соседними равноправными субъектами, включая образование политических и экономических союзов и конфедераций.
Доказывать «состоятельность» регионации не нужно — она признается реально существующей по факту самопрезентации, чего достаточно. Не имеет значения ни глубина исторических корней, ни наличие / отсутствие собственного уникального языка, ни конфессиональная юрисдикция, ни этнический состав, ни генетический профиль — нет признаков неполноценности заявившей о себе регионации.
Воспроизводство регионации не нужно поддерживать ни патриотическим воспитанием, ни мерами повышения рождаемости — монада либо есть, либо ее нет. В идеале насильственное поглощение монады более мощным соседом невозможно как неправовое, практически же оно бессмысленно для «больших» соседей, по определению состоящих из таких же монад, потенциально свободных от власти его центра. Целостность регионации не подтачивается враждебным влиянием и «сепаратизмом», за нее не нужно погибать — нет ничего трагического в образовании новых монад разделением или слиянием старых, а смена индивидом идентичности и места проживания — его личное дело.
Наделяя регионации безусловным правом на одностороннюю сецессию, регионалистика не подразумевает обязательности сецессий, а равно и не отменяет многорегиональных по составу государств. Принципиальное право на сецессию через гражданское волеизъявление на региональном референдуме лишь создает условия для правового прекращения конфликтов, не имеющих разрешения в спектре ныне признанных подходов. Выход из тупиков замороженных конфликтов и непризнания для одних послужит окном возможностей для других и оставит равнодушными третьих, полностью довольных своим фактическим статусом. Быть суверенным государством, автономией, членом конфедерации или областью унитарного государства — с регионального уровня лучше видны практические преимущества каждого варианта в конкретных условиях, чем из территориально или духовно далекой столицы. Расширение степеней свободы благотворно уже тем, что снижает вероятность возникновения новых конфликтов превентивным снятием запретительных барьеров. Равенство прав регионов, заявленных или потенциальных — довольно благоприятное поле для договоренностей по интересам, даже с учетом иных односторонних преимуществ.
Разумеется, невозможно никаким способом решить абсолютно все насущные проблемы и превентивно обнулить грядущие. Язык и принципы регионалистики позволяют выработать правовые механизмы свободного и беспрепятственного самоопределения регионов, а не гарантируют излечения человечества от пороков, злонамеренности, заблуждений и ошибок. Потерь и жертв невозможно полностью избежать, но каждая возможность минимизировать их в какой-то одной сфере, в одном процессе заслуживает внимания, детального изучения и применения.
