Дмитрий Алтуфьев: Путь к Другому, 2

#Острог_метафизика #революция_пророков #Острог_страницы, №17

Ускоряющаяся по мере взаимодействия с Другим культурно-цивилизационная динамика открыла людям контакт с тонким миром – #participation_mystique. Поистине фантастические и труднообъяснимые случайностями революционные достижения сапиенсов той поры объясняются прежде всего взаимодействием с запредельными сущностями, магией. Этот культурный маховик раскручивался даже после того, как Другие кончились: первобытный анимизм развился в мифоритуальную систему. В цивилизационном аспекте это значит, что основным источником оппозиции стала #психосфера, в контакте с которой представители локальных культур получали надмирный опыт общения с настолько Другим, что одной заглавной Д тут мало. Этот источник динамики был тогда предельно близок и казался совершенно неисчерпаемым, а главное – познание Другого как сакрального актора представлялось бесконечным, а значит, снятие было исключено.

Долгое время так и было, и внутри мифоритуальной системы возникла #Традиция_жрецов. В статье «О желтом дьяволе» (Острог16) мы кратко указали, как внутри нее за тысячи лет произошло критическое накопление проблем, главные из которых - профанирование и затруднение контакта. Это стало возможным именно в ходе снятия психосферного Другого. Да, его нельзя убить, съесть, уложить в постель (хотя попытки предпринимались постоянно и якобы не без успеха), но в ходе медиации локальная культурная система постепенно переваривает, осваивает чуждые сущности, наделяя их своими чертами – внешними, внутренними, характерами, одеждой, поведением и прочим. Желающий познать богов и приблизить их к себе человек создает промежуточные формы – полубогов (полулюдей), четвертьбогов (на ¾ людей) и так далее. Растут громоздкие цепочки мифов, создаются пантеоны приближенных к человеку квазисакральных сущностей, сверхъестественная активность которых неизбежно падает.

Примитивную модель сопряжения метафизики и культуры можно представить как простой электрический контур, где есть источник питания – это запрос общества на контакт с запредельным, ключ и реостат – это жрецы, и лампа накаливания – это отклик психосферы. Когда схема работает, источник выдает ресурс, жрецы регулируют контакт, а лампа дает свет и тепло тогда, когда нужно. Со временем схема работает все хуже: профанирование окисляет контакты, ставшие закрытой наследственной кастой жрецы ухудшают проводимость и качество ключа и реостата, а культура в успешных попытках «освоения богов» перед основной лампой впаивает в сеть целые гирлянды уменьшающихся лампочек, а затем резисторов, совсем не дающих света. Контур забивается настолько, что человеческое переживание не дотягивается до психосферы, запросы общества остаются безответны, а их импульсы гаснут в цепи избыточных элементов, обладающих емкостью и сопротивлением. Батарея же при этом постоянно разряжается без какого-либо отклика психосферы; в итоге ЛКС (локальная культурная система), оставшись без метафизических связей, без Другого, фрустрируется и нередко гибнет. «Боги молчат или делают что-то не то» - это рефрен вавилонских плачей: целого жанра древней месопотамской литературы, трогательных и наивных жалоб вавилонян на постигшую их культурную катастрофу. Именно такую ситуацию мы наблюдаем и в эпоху поздней античности, чьи цивилизации, потерявшие доступ к Другому, утратили динамику и исчерпали возможности развития. При этом все попытки собрать ресурс и направить его на исправление ситуации были аналогичны попыткам разомкнуть и вновь замкнуть цепь, пробив перегруженный контур остатками заряда.

Крупнейшие брамины того времени посвятили себя решению вопроса. В VII–VI вв. до нашей эры появились Конфуций и Лао-Цзы в Китае, Заратустра в Средней Азии и Будда в Индии. Конфуцианство, даосизм и буддизм, гармонизирующие вселенную за счет подчинения человека текущей реальности, образовали «восточную» (внутреннюю) трансценденцию, основанную на коллективном сознании, и, соответственно, привели к появлению социумов коллективистского, «роящегося» типа. Человек там лишь средство достижения незыблемой социальной гармонии и медитативные практики Востока суть элементы подчинения человека реальности.
С другой стороны, зороастризм, в котором появились первые представления о линейном времени и его сопряжении с пространством, а также об индивидуальном человеческом выборе и личной ответственности, соединившись с греческим институтом философии – десакрализованным рациональным Знанием, породил западную (внешнюю) трансценденцию, где гармонизация человека с реальностью достигалась, напротив, за счет подчинения реальности человеку.

Одной из главных задач пророков было преодоление замыкания жрецов в наследственную касту, неизбежно вырождавшуюся и терявшую способность формулировать, нужным образом адресовать и направлять запрос общества в тонкий мир, а также принимать и толковать отклик.
Решением стало создание альтернативной бездетной элиты новых браминов. В Китае ими стали евнухи-бюрократы в окружении императора, в Индии монахи, первые из которых были учениками Будды. В начале новой эры из греко-буддийских царств эта идея пришла в римский мир, где возникло уже христианское монашество (монах от греч. монойкос - одиночка). Буддизм, возникший на пять столетий ранее христианства, к I в. н.э. проделал громадный ритуалистический и мифотворческий путь, выработал основы культа, имел развитый монастырский устав и т.п. Поток заимствований протекал исключительно от буддистских общин к христианским, но никак не наоборот.

К моменту диффузии этих буддийских смыслов римские интеллектуалы уже понимали преимущества бездетной элиты. Об этом говорит кейс династии Антонинов: Нерва (96-98 гг.), Траян (98-113 гг.), Адриан (117-138 гг.), Антоний Пий (138-161 гг.) и Марк Аврелий (161-180 гг.). Принцип передачи власти, определявший разумное и качественное управление государством, был прост. Император выбирал наиболее способного юношу, назначал его на высокую должность, тем самым обучая и проверяя его, затем усыновлял и обеспечивал дальнейший управленческий рост и транзит власти. Родные дети императора к наследованию не допускались. Эпоху Антонинов называют Золотым веком императорского Рима. Все изменилось благодаря Марку Аврелию, сделавшему ставку на своего родного сына Коммода, в четыре года провозглашенному цезарем, а в 16 - августом и соправителем. При этом его негодность к правлению была очевидна современникам. По смерти отца Коммод стал императором и это решило судьбу Рима. То, что в поздней логоцентрической традиции философ на троне Марк Аврелий стал культурным героем, вызвано скорее всего характерным приматом текста над анализом, романтической склонностью к оценке того, что человек пишет, а не того, что делает. Впрочем, мы отвлеклись.

Продолжение следует.