Сергей Морозов: Метафизика Запада, 3

Если подумать, то в современной цивилизации все вращается вокруг своей чёрной дыры – или местной цивилизационной, или вокруг западной цивилизационной. Дыра состоит из суммы дыр в головах. Человек-пустота крутится вокруг собственной бессмысленности. И это кручение транслируется от каждого человека и на каждого человека, пробегая через шестеренки спектакля.
Сначала эта дыра аннигилирует гуманитарное, потом социальное, а последнее - техническое. Россия прошла весь цикл, Запад на последней стадии.

Что такое Запад? Это феномен культурный, это собрание культурных моментов, которые транслируются еще и как моменты социальные и политические. Но культурных моментов, кроме голливудизации-макдональдизации, если поискать, и нет. Американизированность страны – это не приверженность страны какой-то высокой культуре, культуры нет, это приверженность самым низкопробным образцам потребительства. Что Запад несет и будет нести миру? То, что у него есть – пустоту. Человека-паука и человека-Трампа.
Когда собственная цивилизация полностью поглощается черной дырой, пустотой, тогда начинают смотреть на цивилизации чужие. Своего-то больше нет. Они, чужие, хорошо смотрятся, поскольку из состояния собственной пустоты-темноты их черная дыра не видна. А видна оставшаяся на периферии дыры техника. В сравнении на самом деле не всегда познается. В сравнении больше кажется.
Так появляется провинциальность.

""Наконец возникает мировая столица, этот чудовищный символ и хранилище полностью освободившегося духа, средоточие, в котором сконцентрировался ход всемирной истории. Мировые столицы – это весьма ограниченные по числу гигантские города всех зрелых цивилизаций, которые презирают материнский ландшафт своей культуры и дискредитируют его, низводя до понятия «провинция». Всё теперь провинция – и село, и малый город, и город большой, за исключением этих двух или трех точек. Нет больше дворян и буржуазии, нет свободных и рабов, нет греков и варваров, нет правоверных и неверных, есть лишь жители мировых столиц и провинциалы. (Шпенглер)

Провинция живет чужими смыслами; и, далее, по мере деградации – чужими псевдо-смыслами. Если, конечно, там вообще можно говорить о каких-то смыслах, возможна и чистая биомеханика.
Выборы в США и победа Трампа как их финальная точка вызвали в России массовую истерическую реакцию. Выборы в провинции не интересны, интересны только выборы в метрополии. Кстати, как и новости – большая часть новостей идет из метрополии. А другая часть новостей – что в метрополии кто-то сказал про провинцию.
А перед этим был психоз на Майдане. Люди сражались и умирали «за евроинтеграцию». На самом деле за веру в сказку. И еще за слабую веру в то, что удастся свалить из этой провинции.
Но какие смыслы были заложены – те же смыслы и были получены. Когда нет смыслов своих, только тогда может возникнуть такой смысл, как евроинтеграция – смысл по своей сути исключительно провинциальный.

А какой восторг, какое воодушевление вызывают «злобные действия» России у маленьких восточноевропейских стран! Для них это вообще праздник какой-то, если Россия куда-то лезет или хотя бы какие-то действия имитирует. Нас заметили! Значит, мы, возможно, и есть! Совсем как Россия в отношении США.
Сама Америка становится провинцией Америки прежней. Нельзя представить лозунга более провинциального и более клоунского, чем «Сделаем Америку снова великой».
Откуда этот смысловой провинциализм? Оттуда, что когда внутри и рядом никаких смыслов нет, они ищутся где-то вдалеке. Издалека меньше воняет. Мир смотрит на Америку, Америка смотрит в прошлое, прошлое в черной дыре.

Не все, но многие (трамподрочеры, маскодрочеры и америкодрочеры вообще) и сами в глубине души понимают, что все это пустота и тлен; но та же душа хочет и праздника. Вера в чудо транслируется в веру, что это чудо уже произошло. Поэтому тлен откладывается, и начинается выброс эмоций. Потому что люди хотят верить в сказку – в которой и они еще люди, и существуют другие люди, а не только севшие батарейки матрицы.
Критика собственно спектакля вызывает у такого осведомленного массового человека только раздражение: «да знаю я, что все это спектакль, клоуны, игрушки – знаю, и отвалите, дайте поиграть». И в его вселенной это верный подход: поскольку решения вне спектакля у него нет и не будет, жизни нет и не будет, и он об этом знает, эта лишняя правда ему не нужна. Ребенок прекрасно знает, что игрушечный танк – не настоящий. Провинциальные клоуны злобные и ничтожные, а в метрополии – веселые и интересные. Это вся доступная разница. Спектакль или говноспектакль – выбор очевиден; а без спектакля не получается, смыслов нет, людей нет.

""Возвышение Нью-Йорка до уровня мировой столицы в результате Гражданской войны 1861-1865 гг., — быть может, самое значимое по последствиям событие прошлого столетия.
Этот каменный колосс, «мировая столица», высится в конце жизненного пути всякой великой культуры. Душевно сформированный землей культурный человек оказывается полоненным своим собственным творением, городом, он делается им одержим, становится его порождением, его исполнительным органом и, наконец, его жертвой. Эта каменная махина есть абсолютный город. В его образе, когда он во всей своей величественной красоте вырисовывается в светомире человеческого глаза, содержится вся возвышенная символика смерти окончательно «ставшего». Пронизанный душой камень готических строений сделался в конце концов, в ходе тысячелетней истории стиля, обездушенным материалом этой демонической каменной пустыни. (Шпенглер)

Пустыня естественно предполагает пустоту. И миражи. И психозы. И отсутствие жизни. Не надо ходить по пустыне – в ней ничего нет.